.. Она внутренне содрогнулась, вообразив, что было бы, если бы он ее заметил.
Пришлось поворачивать назад, спускаться, затем подниматься на сотню шагов вверх. Теперь она оказалась на берегу речушки, бравшей начало у вершин горы Хафтсар и с шумом бежавшей в ущелье Охугузар. Таманно настороженно огляделась вокруг, быстро сняла кауши и, взяв их в руки, вошла в быструю, мутную воду.
Она сразу же ощутила силу упругого потока и, осторожно ступая по скользким камням, двинулась к другому берегу. Она уже дошла до середины — но тут на каком-то особенно скользком и круглом камне подвернулась нога, и Таманно, потеряв равновесие, упала. Кауши вылетели из рук, и чуть было не уплыл сорвавшийся с головы платок. В самый последний миг ей удалось его поймать. Промокшая до нитки, она выбралась на берег, прямо на теле, кое-как, отжала платье, камзол и шаровары, выжала и встряхнула платок, постаралась выжать и свои длинные косы и быстро пошла вниз по склону.
«По дороге высохну»,— утешила себя Таманно.
По-прежнему она озиралась по сторонам, боясь попасться на глаза Халилу. Речушка, в которой ей поневоле пришлось выкупаться, пробегала мимо холмов (на одном из них и устроил свой пост Халил), тянулась примерно в полфарсаха от дороги и в самом начале ущелья вливала свои воды в Кофрун и становилась большой, стремительной, сильной рекой! Таманно придется перейти ее еще раз — где-нибудь подальше от глаз этого злого человека с винтовкой,
И перейду, подбадривала она себя, и ничего страшного. Лишь бы добраться к вечеру до Дизака, найти председателя сельсовета и сказать ему: «Шокир-ака! Помогите Анвару! Юнусу помогите и учителю Каромату... У нас в Нилу беда!» Да...
Небо очистилось, и щедро светило предзакатное солнце. Но от влажной одежды зябло тело; и стыли на каменистой земле "и мокрой траве босые ноги. Где-то она успела запнуться о камень, и палец на ноге уже кровоточил. Палец саднил, было больно, но она прикрикнула на себя: «Ничего страшного! Если сказала, что пойду в Дизак,— значит пойду. А нужно будет — и дальше отправлюсь». И разве может она поступить иначе?
Анвар, ее Анвар, с которым связывает она самые сокровенные свои надежды и самые дорогие мечты,— он в опасности! Стоит лишь подумать об этом—и рвется в груди истосковавшееся сердце.
Вскоре Таманно опять очутилась на берегу реки и осторожно вступила в воду. На этот раз она перебралась благополучно и наконец вышла на дорогу, которая круто уходила вниз, в ущелье Охугузар.
Оглянувшись на село, она быстро зашагала по грязной, сплошь усеянной камнями и щебенкой дороге.
От острых камней и щебенки изрядно доставалось ее босым ногам, но она по-прежнему старалась идти как можно быстрее и горько корила себя за то, что не отправилась в Дизак сразу. Зачем она послушалась дедушку Раджаба и побежала за Юнусом в долину Пойгахджо?! Целых полдня пустила на ветер! Ах, надо было ей сразу идти в Дизак за помощью... Дизак — село большое, там людей много, там Шокир-ака... И не был бы схвачен Юнус, и уже, наверное, был бы свободен Анвар! Зря, зря пошла она в Пойгахджо — и теперь надо очень спешить ей, чтобы предотвратить беду. Ведь они как настоящие басмачи... хуже басмачей! Любую подлость могут совершить. Что сделали они с ее отцом...
Шесть лет минуло с того страшного дня, а Таманно и поныне мучает один и тот же вопрос: как может человек убивать другого человека? Как можно без всякой причины лишить жизни мирного дехканина, каким был ее добрый, терпеливый, работящий отец? Да, он отказался идти с ними, сказал, что не будет проливать безвинную кровь, что он не палач, а землепашец... И какой же звериной жестокостью ответили ему они!
Теперь Таманно быстро шагала вдоль реки, с шумом несущей свои воды, по узкой дороге, пролегавшей между зелеными холмами и невысокими пока еще горами, и в тысячный раз вспоминала, как был убит ее отец.
С грохотом распахнулась калитка и тяжелый топот послышался на айване. В двери дома постучали. Испуг сжал сердце Таманно — и сейчас, шесть лет спустя, она ощутила его вновь. Отец и мать приподняли головы с подушек. Застучали сильней.
«Что случилось?—спросил отец.— Кто там?»
«Свои,— раздался в ответ низкий голос.— Выйди, дело есть...»
Пошарив рядом с постелью, отец нашел халат, набросил его на плечи и осторожно открыл дверь. В комнате стало чуть светлее, и Таманно увидела на айване двух бородатых мужчин. Они что-то сказали отцу, и дверь, заскрипев, тотчас же закрылась. Раздались приглушенные голоса, звуки шагов — и все стихло.
«Наверное, спустились во двор»,— подумала Таманно. Предчувствие опасности вдруг овладело ею, и под теплым одеялом ее до костей пробрал холод. Она быстро встала с постели, открыла дверь и вместе с матерью выглянула наружу.
Высоко стоял молодой узкий месяц. Голубоватые звезды рассыпаны были по чистому небу, изливавшему ровный свет на погруженную в сон землю. Отец и двое ночных незваных гостей, за плечами которых тускло поблескивали стволы винтовок, стояли посреди двора, В чалмах и перехваченных патронташами халатах были ночные гости. Сердце Таманно замерло от ужаса: «Басмачи!» Она услышала, как один из них угрожающе спросил отца:
«Значит, ты не согласен?»
Услышала и ответ отца:
«Я не палач, я дехканин-землепашец. Кроме того, братья, безвинную кровь проливать грех».
«Тебе сказано было, что если и в третий раз не согласишься, то пеняй на себя. Помнишь?»
«Помню,— промолвил отец,— но ведь...»
Его сильно толкнули в спину и повели к единственному орешнику, росшему в самом низу двора.
«Не троньте его!—закричала Таманно,— Папа! Папочка!»
Она выбежала во двор.
Мать кинулась вслед за ней.
«Назад, сучка!»— обернулся на крик и поднял над собой плетку один из басмачей.
Но Таманно и ее мать рвались к отцу, которого, прижав к стволу орешника, душил второй басмач. Таманно протяжно завопила и тотчас с ненавистью и омерзением ощутила, как жесткая сильная мужская ладонь крепко зажала ей рот. Задыхаясь, она вырывалась из ненавистных рук.
«Пожалей его! Безбожник!»— кричала мать, силясь оттащить убийцу от отца, который терял сознание и не мог больше сопротивляться.
Получив удар ногой, мать рухнула на землю. Миг спустя по стволу орешника, словно опираясь на него, медленно сполз на землю и отец. Его убийца на ходу бросил своему спутнику:
«Все. С ним кончено».
От сильного толчка Таманно едва не упала, но, удержалась на ногах и с воплем бросилась к отцу.
«Убили!»— кричала мать и рвала на себе волосы...
Так не стало любимого ее отца.
И уж коли они могли убить невинного, то неужто пощадят Анвара, которого считают своим злейшим врагом? Он коммунист, он убедил людей в Нилу вступать в колхоз... Нет, они не простят ему этого!
Страх за любимого гнал Таманно вперед.
Она прошла уже почти два фарсаха. Одежда на ней обсохла; израненные острыми камнями ноги были в крови, и каждый шаг причинял ей боль. Она терпела. Они убили отца и теперь хотят убить Анвара... Что в сравнении с этим боль, которую она испытывала! Лишь малая плата за возможность покарать убийц и спасти любимого.
Темные тучи тянулись с запада, заволакивали небо, закрывали солнце и с усердием скупца прятали его последние лучи. Запах ненастья несли они с собой, предвещая дождь, ветер и холод.
Ужас вселяло в сердце пустынное и мрачное в этот час ущелье Охугузар. Голые высокие скалы, нависшие с обеих сторон, словно бы хотели вдавить в землю одинокую путницу. Шумел слева Кофрун, вскипал яростной белой пеной и грозил выплеснуться из берегов. Влажный ветер становился все сильнее.
«Боже, боженька, помоги мне!» твердила Таманно. Дрожь сотрясала ее тело, но девушка старалась не замечать холода и боли.
«Помоги мне!— молилась она темному низкому нефу.— Если доберусь до Дизака и найду Шокира, тысячу раз буду благодарна Тебе! Все мучения готова я вытерпеть— лишь бы жив был Анвар... лишь бы удалось спасти Юнуса и учителя...»
Капля дождя упала на лицо Таманно; за ней еще одна. Огонь вдруг разорвал сгущающийся сумрак, и в голубых его отсветах все вокруг приобрело призрачные очертания. Еще раз сверкнула молния, и сердце Таманно сжалось. Затем ей показалось, что небо над ней раскололось — столь ужасен был прогремевший и раскатившийся по ущелью гром. Хлынул ливень. Таманно теперь бежала из последних сил, иногда останавливалась в изнеможении, переводила дыхание и снова заставляла себя бежать. Голова у нее кружилась, и временами она как бы проваливалась в бездонную темноту. Вода стекала с нее ручьями.
Все сильней бушевала над ущельем Охугузар гроза, сотрясала окрестные горы, заглушала шум реки и метала вниз изломанные стрелы молний.
В очередной яркой вспышке голубоватого света Таманно увидела деревянный мост, переброшенный через реку.
«Теперь немного осталось,— отметила она и со слабым удивлением подумала, что радоваться этому у нее уже нет сил.— Скоро Дизак».
Она перешла мост и по сотрясающей его дрожи ощутила, как беснуется под ним Кофрун. Чуть постояв, она зашагала дальше, но вскоре остановилась: в наступившей темноте прямо на нее медленно надвигались две горящие точки. Ужас сковал ее. Затем, будто во сне, она попятилась, сошла с дороги и уперлась спиной в валун. Блеснула молния, и немеющими губами Таманно прошептала:
«Во-олк!»
Она быстро нагнулась, пошарила рукой — но не смогла найти подходящего камня. Тогда она сдернула с головы платок — единственный подарок Анвара, ее любимого, судорожно всхлипнула и теснее прижалась спиной к валуну, словно стремясь найти у него защиту. Но в ночной тьме, под проливным дождем она была одна в ущелье Охугузар — одна перед громом, молниями, ревом реки и горящими красноватым светом волчьими глазами.
«Волк-волк-волк»,— повторяло ее сердце.
А волчица радовалась. Вняли, наконец, небеса ее горькой мольбе, и она не вернется теперь с пустым желудком к трем своим изголодавшимся детенышам.
Коротко зарычав, волчица напружинила все тело и, словно стрела, полетела на Таманно...
Посреди жаркой пустыни серебристо отсвечивает под лучами летнего солнца полноводный арык. Анвар глядит в даль. Пустыне не видно конца; и так же бесконечно тянется арык. Буйная радость овладевает Анваром: ведь это он днем и ночью неустанно трудился, кровавые мозоли набил кетменем, пролил семь потов и привел в пустыню воду. Все здесь теперь зацветет — и это значит, что своей цели он, наконец, достиг. Как накален, однако, воздух! Словно печь, стала земля и словно огонь—небо. Но почему в такую адову жару надел он кожаное пальто и натянул сапоги! И зачем на ремне у него наган? Сжимает горло туго застегнутый ворот гимнастерки.
Странно, думает затем он, посмотрев на арык. Мутной стала вдруг вода в нем. Отчего? Быть может, кто- то не желает, чтобы в пустыне зацвел сад? И в чистую воду подсыпает глину? Надо сходить к истоку, проверить. Однако в ясном небе неожиданно грохочет гром и сверкают молнии...
Вздрогнув, Анвар проснулся. За стенами хлева бушевала гроза, хлестал по крыше дождь и сквозь щели в дверях пробивались в темноту голубоватые сполохи молний.
Анвар приподнялся и прислонился к стене. Затекшее тело ныло, запахи сена и сухого навоза напомнили ему, где он и что с ним случилось.
— Сон видел,— ни к кому не обращаясь, проговорил он.
— Что за сон?— откликнулся Юнус, которого тоже разбудила гроза.
— В пустыне арык провел.
— Вода была чистая?
— Да, чистая. И до краев заполняла его.
— Хороший сон.
— Мутной стала потом вода.
— Ничего страшного, сон все равно добрый. Арык — это твой труд, совершенное тобой полезное дело. А мутная вода... что ж, это наше нынешнее положение.
— Вы самого мулло Салима за пояс заткнете,— усмехнулся Анвар.
— Правду говорю. Что еще видел во сне?
— Грозу. Небо чистое, а гром гремит и молнии...
— Тут я бессилен,— сказал Юнус.— Не знаю, как растолковать.
— Быть может, что-то непредвиденное случится,— сказал из угла Каромат.
— Непредвиденное?!— воскликнул Анвар.— Или нам этого мало?
— Кто знает,— без всякой надежды в голосе проговорил Каромат.
— Все равно, брат мой, добрый ты видел сон,— повторил Юнус.
Горькая усмешка тронула губы Анвара. Разве, собираясь в путь и увлекая за собой других, думал он, что пленником Усмон Азиза будет валяться в хлеву, а товарищи его будут убиты на заброшенном выгоне? Ведь пятеро их было против троих — и ничего не вышло? Даже Мурод—воин Мурод, бившийся против Ибрагимбека,— и тот убит. И вместе с ним полегли под пулями Усмон Азиза и его друг Сайд, Хасан и Санд- жар... Все четверо остались на выгоне. Сиротами теперь будут расти их дети, вдовья доля суждена их женам. Несчастны их отцы и матери, лишившиеся опоры в старости—своих добрых и заботливых сыновей, своих защитников и кормильцев.
И для чего остался жив он, Анвар? Почему он не пал вместе с ними и тем самым хотя бы немного не загладил свою вину? Ведь это он во всем виноват, он один! Ему поверил партийный секретарь Амонов, поверил его уму, его способностям, его умению принимать решения; поверил, что хорошо знает Анвар окрестности Нилу, своей родины...
Анвар простонал. Ничего-то, оказывается, он не знал. Попал в западню, расставленную опытными охотниками, попал сам и погубил товарищей.
Тоска беспощадно грызла сердце. Не так, все не так должен был делать он! Не мчаться, сломя голову, вслед за Усмон Азизом, а, осторожно подъехав к выгону, окружить его и не открывать первым огня... И тогда, наверное, живы были бы сейчас его друзья, а Усмон Азиз не торжествовал бы победу.
За стеной по-прежнему грохотал гром и лил дождь. Глядя в темноту широко открытыми глазами, Анвар вновь и вновь вспоминал своих погибших товарищей. Все они были чистыми, смелыми, добрыми людьми, чуждыми зависти и злобы; они были пахарями, любили свою землю и свой народ и с оружием в руках взялись защищать его от тех, кто нес ему новые беды и несчастья. Нет их больше на этой земле! И только он, Анвар, виноват в их безвременной гибели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25