— Ах, машина?! Где? Ах, вон она? Благодарю! — встрепенувшись, скороговоркой выпалил спецкор и, опередив Чукреева, стремглав бросился к автомобилю. С разбегу шмыгнув в переднюю кабину, корреспондент, как ни в чем не бывало, уселся рядом с шофером.
Чукреев смущенно покосился на гостя, но ничего не сказал, покорно усевшись позади.
Спецкору не сиделось и в автомобиле. Беспрестанно юля и ерзая, он вел себя так, точно намеревался выпрыгнуть на ходу из машины.
Шофер озабоченно и весьма недружелюбно косился на своего соседа. И едва раскрыл Чукреев мельхиоровый портсигар, как рука газетчика бесцеремонно, с поразительной ловкостью выхватила из него папиросу.
Чукреев опять смутился и, позабыв закурить сам, поспешно протянул юноше спички. Спецкор, раскурив папиросу, сунул хозяйским жестом спички себе в карман и, не оборачиваясь к Чукрееву, сказал:
— Да, панамка. Сенсация! С шапкой на разворот! Полагаю, что буду иметь от вас, товарищ секретарь, самую полную информацию?!
— К вашим услугам! — живо ответил Чукреев.
— Ах, так?! Отлично! Интервью с вами. Несколько вопросов директору! Три-две беседы со специалистами — полоса?! Телеграф у вас круглые сутки? Ах, так? И машинистка к услугам?! Благодарю. Порядок!
Беседа с Чукреевым продолжалась часа полтора, при закрытых дверях, в его кабинете. Примостившись на углу письменного стола, спецкор, сбочив голову, как закусившая удила пристяжная, лихо строчил в блокноте, записывая беседу с секретарем со скоростью стенографиста. Корреспондент захлебывался от восторга:
— Ах, так?! Великолепно! Здесь полосой не объедешь. Разворот! Специальный выпуск!.. Имеются дополнительные материалы? Превосходно!
В полдень корреспондент сидел уже в квартире Федора Полуянова и интервьюировал главбуха. Полуянов выдавал себя за человека тихого, безобидного, отрицал какую бы то ни было близость к Стрельникову. Но потом, изменив тактику, сказал, отвечая на наводящие вопросы корреспондента:
— Вас интересует — в достаточно ли благоприятные условия поставлены дирекцией в нашем зерносовхозе специалисты? Право, затрудняюсь, как вам сказать. Может быть, и стоило бы пожаловаться на некоторую несправедливость, но еще лучше, пожалуй, промолчать.
— Ах, так? Следовательно, вы боитесь? Самокритика на задворках? Такие я должен сделать выводы? — насел на него корреспондент.— Даже мне, представителю печати, вы не осмеливаетесь назвать вещи своими именами. Я понимаю, что вы запуганы, возможно, терроризированы, однако...
— Нет, что вы, что вы! — протестующе перебил его Полуянов.— Помилуйте, кому-кому, а советской печати я в любую минуту доверю самые сокровенные мысли. Постараюсь быть объективным. Но прошу вас, не разглашайте моего имени! Помните мое глубочайшее уважение к руководству, и в частности к Кузьме Андреичу Азарову. Я не хотел бы оказаться в глазах столь авторитетных людей...
— Ах, так? Ну вот видите, я уже чувствую — боязнь начальства! — опередил его спецкор и молниеносно сделал пометку в блокноте.
— Нет, это, может быть, даже и не боязнь, а... ну, известный такт, что ли...— поправил Полуянов.— Как
хотите, а все же неудобно мне, хоть и глубоко честному, искренне преданному делу партии и Советской власти, но все же пока беспартийному специалисту, публично развенчивать старого, уважаемого коммуниста, такого значительного хозяйственника, каким является Кузьма Андреевич Азаров... Правда, дела в зерносовхозе идут не блестяще. Мы переживаем финансовую катастрофу. У нас не сегодня завтра арестованы будут в банке счета. Мы не в состоянии выкупить давно полученную для рабочих спецодежду. С благосклонного разрешения дирекции я занимаюсь преступной перекачкой средств. Но это не спасет нас от близкого краха. Я вынужден расходовать фонды заработной платы на горючее, а средства, предназначенные на горючее, мною были переброшены на другие цели... В результате этакого жонглирования у нас нередки перерывы с питанием. Отсюда — законные недовольства со стороны рабочих, угрозы в срыве производственных планов на подъеме целины, и прочее, и прочее...
Полуянов умолк, присмотрелся к спецкору, записывающему его речь, продумал дальнейшие ходы и продолжал:
— Виноват, о Стрельникове... Что я скажу вам о нем? Покойный был инженером незаурядных масштабов, человеком одаренным, творческим. Энтузиаст. Ради работы в зерносовхозе он оставил столицу, институт сельскохозяйственного машиностроения, кафедру... Конечно, со стороны Кузьмы Андреича в данном случае было проявлено не совсем тактичное, недостаточно чуткое, мягко говоря, отношение к этому человеку. Публичное, к тому же незаслуженное, оскорбление, нанесенное инженеру трактористкой Кичигиной, не могло не обескуражить его. Дальнейшая травля его малосознательными рабочими, дикие подозрения во вредительстве — все это не получило со стороны дирекции должной оценки. А для человека с такой тонкой душевной организацией, какая была у Стрельникова, подобных обстоятельств было уже достаточно для столь печальной и столь трагической развязки...
Так, разохотясь, говорил бы в пылу увлечения Федор Федорович Полуянов еще, вероятно, долго. Но спецкор спешил: он боялся прозевать директора и потому, неожиданно закрыв блокнот, заявил:
— Извините, но я уже удовлетворен. Для меня теперь все ясно. Мы еще встретимся? Потолкуем? Ах,
так? Благодарю вас...— и, взмахнув на ходу велюровой шляпой, даже не прикрыв за собой распахнутую с разбегу дверь, мгновенно исчез.
Ждать директора пришлось недолго.
В кабинете, увешанном проектными чертежами и планами совхозных усадеб и мастерских, среди обширных коллекций почв, зерновых культур и семенных материалов, в этой маленькой комнатке с громоздким, грубой работы, до отказа забитым бумагами письменным столом было тесно, сумрачно, неуютно. На полу и по подоконникам — везде и всюду были расставлены машинные поршни, прокладки, подшипники, кольца. И все это скорее напоминало сельскохозяйственный склад, чем кабинет управляющего зерновым гигантом. По всему чувствовалось, что хозяин редко бывает здесь.
Юрко осмотревшись, к чему-то принюхиваясь птичьим носом, спецкор облюбовал себе место в углу за печкой и, уединившись, принялся редактировать первую телеграмму для газеты. «На поводу у классовых врагов точка Жертва возмутительной травли точка георгиевский кавалер в роли управляющего образцовым отделением зерносовхоза» — стремительно занес он в блокнот первые строчки разоблачительной «шапки» и только было приступил к тексту сенсационной депеши, как в шумно распахнутую дверь кабинета почти вбежал явно взволнованный чем-то Азаров. Не заметив присмиревшего в углу корреспондента, он бросился к телефону и, зло сорвав трубку, хриплым, простуженным голосом крикнул:
— Партком? Алло! Тургаев? Это я — Азаров. Привет. Я только что с третьего отделения. Ты слышишь? Возмутительные вещи. Мы накануне производственного краха. Срываем план. Что? При чем тут паника? С утра остановилась работа в трех тракторных бригадах. Не сегодня завтра у нас может стать весь тракторный парк. Да, да, да. Горючее на исходе. Представь себе этакий номер! Что? Нефтесклад?! Но ты понимаешь, что при мне вернулись автомашины: нам отказали в горючем. Оказывается, бухгалтерия задержала дополнительную заявку — раз, ни гроша не погасила по предыдущим счетам — два. Суммы, ассигнованные на горючее, произвольно перечислены главбухом на другую статью, и куда, ты думаешь? На строительство дома специалистов! Сделано то, понятно, без моего ведома... Как? Основания? Будь покоен, мой друг,— очень веские! Я решительно
убежден, что сделано это явно умышленно. Что? Да, именно так квалифицирую: саботаж, вредительство! Что делать! Немедленно отдаю приказ об отстранении главбуха. Дело в срочном порядке надобно передать соответствующим органам... Ась? Ну да, это, конечно, не выход из положения. Но согласись, что это решительно резонная предупредительная мера...
Умолкнув на какое-то время, Азаров, беспрестанно перекладывая порывистым жестом телефонную трубку от одного уха к другому, слушал с полузакрытыми глазами незримого собеседника. Потом с досадой сказал:
— ...Ну вот опять, здравствуйте, я вас не узнал! Помилуйте, какая травля? Какое гонение? Что за вздор? У меня имеются специалисты, которым я доверяю, потому что это честнейшие, безоговорочно, глубоко преданные нам люди. О чем разговор? Тебе они не менее известны... А Стрельникову я не верил. Это — точно. И в самоубийство его — убейте меня — не верю. А вот Елизару Дыбину — да. Тут — доверяю. Безоговорочно. Это — факт. И ни его, ни трактористку Кичигину в обиду не дам!.. Что? Близорукость? Ну, об этом, милый мой, давай потолкуем в другой раз и без помощи телефона... А Чукреев, ей-богу же, зря растрачивает время на внеочередные заседания и пленумы по такому вопросу... Словом, вот что: как хотите, а остаться на пленум райкома я не могу. Сегодня же ночью вылетаю на самолете в край. Рассчитываю вернуться суток через двое. Пойми, что это будет куда разумнее телеграфной перестрелки. Без нажима крайкома горючего нам не получить. Попутно разрешу там ряд других производственных вопросов. Ты слышишь? Все... как, как? Против отлучки моей будет протестовать Чукреев? Ну и бог с ним!.. Ась?.. Ну, какие же тут шутки! Вполне серьезно... Что? Могут быть сделаны оргвыводы? Да брось ты меня стращать, Тургаев! Ты же хорошо знаешь, я не из пугливых. Вот именно... Ну хорошо. Бывай здоров. Нам бы только сев не сорвать. Остальное все — полбеды. В остальном на досуге разберемся. Сейчас не до этого... Пока. Пока.
Положив телефонную трубку, Азаров на секунду о чем-то задумался. Потом, точно очнувшись от мгновенного забытья, поднял глаза.
Перед ним с блокнотом в руке стоял человек, профессию которого Азаров определил с первого взгляда.
— Простите, не помешаю? Я прибыл к вам в зерносовхоз по поручению окружной газеты «Смычка». Спецкор Мак-Кзй! — отрекомендовался он Азарову и, не зная, протянуть директору руку или нет, впервые за всю свою корреспондентскую практику растерялся.
— Мак-Кзй? — с оскорбительным равнодушием спросил, глядя на спецкора, Азаров,— Почему же именно Мак-Кэй? Вы что же, простите, иностранец?
— То есть как почему? И при чем тут иностранец? — обиделся корреспондент.— Мак-Кэй — это мой псевдоним. Мое, так сказать, литературное имя!
— У вас есть литературное имя?
— Как видите!
— Извините за невежество, и что вы написали?
— В данный момент исполняю важнейшие поручения редакции. В основном специализируюсь на разоблачительном материале. Подаю информацию в художественной форме. Задумал большой роман...
— Ага! Так, так... Удивительное совпадение! — с притворным изумлением сказал, откинувшись на спинку кресла, Азаров.— А вы знаете, что однофамилец ваш — негритянский поэт Клод Мак-Кэй великолепные стихи пишет? Я его читал в английском оригинале. Как видите, нетрудно и спутать!
— Ах, так? Ну, у нас с ним различные жанры! — заносчиво заявил спецкор и, осмелев, сел, не дожидаясь приглашения, к столу Азарова и, раскрыв блокнот, приготовился к беседе.
Но директор опередил его вопросом:
— Позвольте, вы, кажется, заметили, что специализируетесь на разоблачительном материале? Стало быть, визит ваш ко мне надобно рассматривать в этом плане? Не так ли, молодой человек?
Веснушчатое лицо спецкора тревожно порозовело. Не ожидая такого вопроса, он растерялся, смущенно шмыгнул носом, беспокойно заерзал на стуле. Потом вскочил на ноги и забормотал:
— Ну да. Но это не совсем так. Понимаете, в распоряжении редакции имеются некоторые факты. Я прибыл к вам в зерносовхоз в связи с самоубийством инженера Стрельникова...
Но и о цели приезда спешно прибывшего в зерносовхоз спецкора, и о длинной беседе последнего с Чукреевым Азаров был уже отлично осведомлен и потому сказал:
— Я не газетчик, однако методы вашей корреспоы-
дентской работы решительно осуждаю. Помилуйте, у вас имеются сведения, порочащие директора. Тут и травля специалистов. Тут и голое администрирование. Тут и связь с классово чуждым элементом, и прочие, прочие грехи и пороки. Короче говоря, некие бдительные люди показали вам на человека перстом и молвили: «Ату его, это негодяй и мерзавец!» А вы, наивный мальчик, являетесь к этому же человеку и хотите добиться у него истины. Нехорошо! Ежели икс поступает дурно, уверяю вас, он не признается вам в этом. Следовательно, надобно действовать по-иному. Как? Отправляйтесь-ка, батенька, в наши отделения, в полевые станы, в тракторные бригады. Потолкайтесь с недельку среди трактористов, прицепщиков и прочих рабочих зерносовхоза — пионеров освоения целинной земли, присмотритесь, потолкуйте и, если проницательность бдительных людей будет оправдана, тогда-то уж не поскупитесь на присущие вам таланты неистового разоблачителя, выведите на свежую воду проходимца и негодяя! Вот тогда-то вы оправдаете свое литературное имя!.. Так-то, мой друг. Хотите, я устрою вам легковую машину? — спросил спецкора Азаров и тут же, взяв телефонную трубку, сказал: — Алло! Гараж? Дайте завгара. Товарищ Рю-шин? Послушайте, дорогой, на время моей отлучки за-крепите мою машину за спецкором окружной газеты. Ясно? Договорились? Отлично!
Азаров посмотрел на корреспондента добродушно прищуренными глазами, протянул ему руку и, устало улыбнувшись, сказал:
— Вот так. Поезжайте. Материал соберете обильный и острый. Вы увидите там не только дурных, но и чудесных, удивительных, понимаете ли, людей. От души желаю всяческих успехов в работе вашей. Пишите. Будем ждать. Бывайте здоровы.
— Будьте здоровы. Благодарю за содействие...— сухо, скороговоркой пробормотал спецкор и, рывком пожав руку Азарова, прытко нырнул в двери.
Выскочив от директора, корреспондент покосился на кабинет, наспех протер очки и, мрачно усмехнувшись, подумал: «Ах, так? Машиной купить меня хочешь? Нет уж, оревуар, бон ами! Нас вы не перехитрите!..»
А минуту спустя, лихо поблескивая пенсне, мчался спецкор на рысях к почтово-телеграфному отделению центральной усадьбы зерносовхоза закончить и поскорей передать начатую в директорском кабинете депешу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85