Катюша Кичигина прибыла в отделение зерносовхоза с большим запозданием. Дней пять без толку слонялась она вместе с партией трактористов по центральной усадьбе.
Задержка вышла из-за отсутствия прицепов. Прицепы не были своевременно изготовлены мастерскими по вине Стрельникова, вконец запутавшегося со своими конструкторскими расчетами.
Дни ожидания выезда на производственный участок были самыми мучительными в жизни девушки.
Хоронясь от чужих глаз, заглядывала она в наизусть заученный паспорт, открывший ей доступ к рулю новой, толком еще не обкатанной машины. Потом, бережно завернув дорогую путевку в носовой, вышитый гарусом платок, некогда приготовленный для Митьки, прятала ее на груди, за вырезом кофты.
Застенчивая, густо краснеющая от чуть пристального взгляда незнакомого парня, Катюша сама удивлялась тем переменам, которые происходили в ее характере и привычках.
Робко, с запинками, но все смелее и азартнее выступала она теперь на производственных летучках, спорила с Уваром Канахиным, не сторонилась ребят, бойко выбивая в досужую минутку замысловатые фигуры «казачка» перед самыми отчаянными плясунами.
В один из мучительных дней безделья над массивами центральной усадьбы прошел бреющим полетом почтовый самолет и сбросил пачку листовок-молний, в которых говорилось, что производственный план Степного зерносовхоза поставлен под угрозу срыва.
Это плеснуло масла в огонь. Во время коллективного чтения листовок главбух Полуянов, находившийся в палатке, улыбаясь, заявил трактористам и прицепщикам, что зарплата им будет выдана в половинном размере, хотя тракторы простаивают и не по их вине.
— Здравствуйте! А при чем тут мы, рулевые?
— Вот именно. Трактора у нас на ходу, хоть сейчас на пашню. А где прицепы к сеялкам? — прозвучал звонкий голос прицепщицы Морьки Звонцовой.
Все трактористы и прицепщики возмущенно загорланили, наседая на главбуха:
— Не с нас за простой надо удерживать, а с инженера — вот с кого следовало бы шкуру содрать.
— Факт — с инженера.
— Пятый день по его милости баклуши бьем, а он ни мычит, ни телится...
— Одно слово — вредитель!
— И что только дирекция, понимаешь, смотрит. Тракторист Ефим Крюков вспрыгнул на табуретку.
— Братцы! Это что же выходит — тут не совхоз, а каторга? Хуже Табаков Луки Боброва!
— Эк ведь какой, молодой, да ранний! — насмешливо заметил главбух Полуянов.— Совхоз сравнил с каторгой. Люди за социализм кровь проливают, а тебе для Советского государства лишнего трудового гроша жалко.
— Нет такого закону, чтобы за простой по чужой вине деньги с нас брать! — сказал Ефим.
— У Советской власти на все законы найдутся. Ты бы лучше политграмоту на досуге почитал, молодой человек, чем глотку драть,— все в том же нравоучительно-насмешливом тоне продолжал Федор Федорович Полуянов.
— Читали. В политграмоте про подобные законы ничего не написано,— сказала с усмешкой Катюша Кичигина.
— А за социалистический рай, так сказать, за светлое будущее,— точно не слыша ее, говорил главбух,— не грех поработать и бесплатно. Настанет время — и совсем безвозмездно в зерносовхозе трудиться придется. Всех сознательным элементом сделают... Так что, милые мои, обижаться не приходится,— скорбно вздохнул он и мгновенно исчез из палатки.
Озлобленные незаконными требованиями дирекции, от имени которой главбух заявил об удержании с рулевых половины месячного оклада, ребята долго отмалчивались, подумывая о том, как бы незаметно податься на табаки, к Боброву.
Катюша, не зная, куда деться от щемящей тоски, обиды и гнева, заломив руки, пошла в степь. Вот в этот-то предзакатный час и столкнулась она близ заправочных баков со Стрельниковым.
Одетый в светлый костюм, тщательно выбритый, инженер, осторожно ступая, точно крадучись, вел под руку одетую в красивое алое, как пламя, платье женщину.
Катюша пошла вслед за ними. И по гибкой, кошачьей походке, по характерному подрагиванию согнутых локтей она сразу же узнала Кармацкую.
Прислушиваясь к глуховатой, переходящей в шепот речи собеседников, Катюша поняла, что разговор велся скрытый, таивший что-то враждебное.
Она вспомнила ночь, проведенную в доме Кармац-кой, назойливую ее трескотню, косые, беглые взгляды и вновь ощутила смутную неприязнь к этой женщине.
«Чистая ведьма! — подумала Катюша.— Да и ты-то тоже — одного поля ягода...— заключила она о Стрельникове.— Нашел времечко для прогулок с кралями!»
Заметив Катюшу, Стрельников испуганно переглянулся с Кармацкой.
Катюша, покосившись на его спутницу, сказала, обращаясь к Стрельникову;
— Вы к нам в бригаду? Вот слава богу! А то там ребята совсем из себя выходят.
— Нет, мы едем в райцентр. Остановились у озера покормить лошадей. А в чем дело? — спросил Стрельников.
— Пойдемте на стан — ребята вам скажут.
— К сожалению, я очень спешу. Лошади уже в запряжке.
— Ничего! Успеете!
— Позвольте, что это за тон?— сказала с возмущением Кармацкая.
— А я ведь не с вами разговариваю, дама,— резонно заметила ей Катюша.
Стрельников, взяв Кармацкую под руку, направился было прочь. Но Катюша перегородила им дорогу.
— А я говорю — постойте! Сейчас кликну ребят. По душам потолкуем.— И она, повернувшись в сторону полевого стана, крикнула.— Ребята-а, сюда-а!
И не успел Стрельников оглянуться, как перед ним и его явно струсившей подругой словно из-под земли выросла внушительная орава хмурых ребят и девушек — трактористов и прицепщиков из тракторного отряда Ивана Чемасова. Замкнув Стрельникова и его спутницу в кольцо, ребята завели разговор о прицепах.
— Долго мы будем баклуши бить?
— Стары люди говорят, весенний день год кормит...
Стрельников растерялся, почувствовал себя беспомощным и жалким, не находя в этот момент нужных слов. За все время работы в зерносовхозе он впервые очутился лицом к лицу с людьми, которых прежде не замечал. Оскорбительно рассуждать с ними о чем-либо, а тем более о личной творческой практике! Он искренне не понимал, что заставило этих парней и девушек окружить его среди дороги и так властно потребовать от него ответа на вопрос, которого он, инженер-механизатор, мог ожидать от кого угодно, но только не от этой серой и, как ему до сего времени казалось, безликой, невежественной массы деревенских увальней.
Сознательно запутывая конструкторские расчеты прицепов, Стрельников глубоко и четко продумал все мельчайшие детали неизбежных объяснений по этому поводу с Азаровым, наизусть запомнил ряд сложных фраз и технических терминов, убедительно оправдывающих все его промахи и перерасчеты. Но ему и в голову не приходило, что так неожиданно и нелепо настигнут его эти технически беспомощные люди. Вот они стояли теперь перед ним могучей прочной стеной, и минутное выжидающее молчание их казалось таким грозным и требовательным, что Стрельников сдал, мгновенно обмяк, заискивающе улыбнулся Катюше. Он понял, что ему не вырваться из этого кольца, пока не придумает он убедительных слов и примиряющих оправданий.
Инженер вытер платком обильный пот со лба и сказал с напряженной улыбкой:
— Видите ли, дорогие мои! Конструкция прицепов — задача сложная, требующая от инженера большого творческого напряжения. Несчастье наших зерносовхозов в том, что они не обеспечены подсобным видом орудий производства. Государство поскупилось приобрести вместе с тракторами заграничные прицепы. А эта, я бы сказал, не совсем разумная экономия дурно сказалась на практике. Вместо немедленного включения наличного тракторного парка на подъем целины мы совершаем с вами вынужденные простои. И я понимаю вас: простой дорогих машин — великий грех перед государством. Но где же выход? Во всяком случае, не мы тут повинны во всех этих по сути вопиющих фактах. Не мы! — театрально поднял руку Стрельников.
— Кто же? — инстинктивно не доверяя ни одному его слову, запальчиво спросила Катюша.
И не успел Стрельников ответить на этот вопрос, как снова поднялся глухой, протестующий ропот.
— Почему скрозь на самодельных прицепах сеют?
— Вот именно! — приподнявшись на цыпочки, заголосила подоспевшая Морька Звонцова.
— Вишь, чем оправдываться вздумал!
— Лиса на свой хвост не наступит...
— Америку ему выпиши!
— Одну секунду. Разрешите завершить...
— Шабаш! Хватит. Не верим.
— Секундочку, дорогие друзья! Прошу понять... На днях я заканчиваю перерасчеты. Мы не имели дутого железа...— бормотал Стрельников.
Но его уже никто не слушал.
Долговязый парень в войлочной шляпе, казавшийся таким неправдоподобно высоким в толпе трактористов, будто стоял на ходулях, неуклюже размахивая длинными руками, вопил:
— Берите его за костюмчик да в дирекцию!
— Мы и без дирекции расквитаемся с ним в момент! — кричал, воинственно размахивая трехструнной балалайкой, Ефим Крюков.
— В рабочком! К Увару его. К Увару!
— У того он вмиг заговорит практически...
Стрельников, неожиданно припертый к стене, пришибленно глядя на черномазых, до предела распаленных парней, понял, что малейший неосторожный шаг может разрушить все его сокровенные замыслы, вызвать подозрительную настороженность совхозного руководства и этим лишить его возможности продолжать строго продуманную плановую работу, ради которой он и торчал в этом зерносовхозе, затерянном в целинных просторах Казахстана.
«Да-с, жидковаты вы, сударь, оказывается. Жидковаты!» — мысленно упрекал себя Стрельников. В то же время он старался казаться абсолютно спокойным, немножко недоумевающим человеком, который давным-давно знает всех ребят наперечет, запросто держится с ними, а сейчас вот, терпеливо выслушав их, даст примиряющий всех ответ.
Он приосанился, небрежно поправил галстук, заискивающе посмотрел вокруг и сказал проникновенно, вкрадчиво:
— Как мне приятно! Какие вы великолепные люди! Дорогие мои! Именно такого напора и ждал я от вас, товарищи трактористы. Отлично действуете. Теперь я вижу, что не только наше руководство плюс мы, беспартийные старые специалисты, кровно болеем за советское хозяйство, но и вы, рядовые представители, так сказать, рабочей массы...
— Я готова стихи писать на такую тему. Чудный народ, ей-богу! — воскликнула, жеманно улыбаясь, Кармацкая.
— Ты, мадам, нам стихами голову не морочь! — грубо оборвал ее Ефим Крюков, угрожающе брякнув по струнам балалайки.
— Нам акафисты читать нечего! — крикнул кто-то.
— Товарищи!— еще проникновенней молвил Стрель-
ников.— Горячитесь вы по молодости вашей, а вот уважать беспартийных честных специалистов не хотите...
— Тоже — честный нашелся!..
— Была у него честь, да волку продал...
Но Стрельников, делая вид, что не слышит этих реплик, продолжал:
— Я могу усмотреть во всем этом нехорошую демонстрацию против беспартийных специалистов.
— Ведь это же политический скандал! Об этом вся центральная пресса кричать начнет! — с возмущением сказала Кармацкая.
— Однако я не обижен,— убеждал Стрельников.— Я понимаю вас. Вместе с вами я глубоко огорчен вопиющими беспорядками в зерносовхозе. Возмутительные простои машин; неразумная трата государственных средств на ветер; скверные условия для рабочих — ни сносного жилья, ни добротной одежды, спецовками и то не всех снабдили — позорные факты! Товарищи! Да разве мыслимо при такой ситуации мечтать о рентабельности или о прибыли данного предприятия? — скорбно вздохнул он и на мгновение задумался: не сказал ли чего-нибудь лишнего? Затем, выдержав полуминутную паузу, продолжал осторожную, щекотливую беседу.
И по словам Стрельникова вес выходило иначе, чем это думали до сих пор трактористы. В простое тракторов виноват,оказывается, был отнюдь не он, инженер-механизатор Стрельников, задержавший прицепы, а высокое начальство из центра, и дело-то не клеилось в зерносовхозе только потому, что не по плечам взяла Советская власть задачу — зря сорятся народные деньги, ни к чему затеяли эти зерносовхозы!
Говорил Стрельников так горячо и взволнованно, что Дашка Канахина с тревогой подумала:
«А может, и впрямь не стоит овчинка выделки?!» Как и мужа ее, Увара Канахина, втайне страшил Дашку размах хозяйства. Как же это можно будет справиться с махиной? Ведь немыслимо усмотреть за каждым колоском, за каждым болтом и гайкой, а без такого присмотра враз может рухнуть, пойти прахом все — от дорого стоящих машин до десятков тысяч гектаров целины, поднятой в степи. И не напрасно, видимо, приходило по ночам тревожное раздумье к Дашке, если даже такой образованный, начитанный человек, как инженер Стрельников, явно сомневался в успехе и был убежден — ничего путного из этой затеи не выйдет...
Слушая Стрельникова, чувствуя его гибкие лисьи увертки и ложь, которой начинал он заволакивать сознание некоторых, легко податливых на красное словцо ребят, Катюша вновь ощутила непоборимый гнев. Ей хотелось крикнуть во весь голос самые оскорбительные слова. Но она понимала, что вряд ли кто из товарищей, зачарованных речью краснобая, поймет и услышит ее в этот миг. И потому, кусая запекшиеся на степном горячем ветру губы, крепилась, молчала она, сжимая до хруста в суставах маленькие кулаки.
— Крайне печальная ситуация. Плохие с зерносовхозами у нас дела,— скорбно вздыхая, говорил Стрельников и вдруг, осекшись на полуслове, смолк.
...Позднее Катюша никак не могла припомнить подробностей происшедшего. Знать она могла об этом потом только со слов ребят. А случилось, наверное, не совсем ладное. Горячо убежденная в лживости Стрельникова, Катюша сорвалась с места, ринулась на инженера, дала ему пощечину. Побледневший от позора и гнева Стрельников прикрыл лицо ладонями. А Катюша как ни в чем не бывало пошла быстрым, решительным шагом от расступившейся перед ней толпы ребят к полевому стану.
Придя в себя, Стрельников хотел что-то сказать...Но в этот момент толпа заметила приближающегося на рысях Увара Канахина.
Все почтительно и безмолвно расступились перед всадником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85