На второй день наше училище бросили северо-западнее Тундутова. Оборону заняли возле речки на огородах. Вели ожесточенный бой, сдерживали натиск немецких танков, и опять правей нас, на западной стороне речки, врагу удалось прорвать оборону и продвинуться к Сталинграду. Наше училище с боями отошло в лес под Красноармейск. Я из ПТР вел огонь по танкам и не видел, когда курсанты отступили.
Я один оказался к исходу дня в тылу у немцев, живой и нераненый. Пополз к мосту через речку. Мост разбит, и я под взрывами бомб здесь нашел маленький окоп и укрылся в нем. Немного погодя ко мне в окопик при ползла жена нашего командира, старшего лейтенанта Марченко, и мы с ней под взрывами снарядов находились там до темного вечера. А вечером, как только притих обстрел моста, я решил судьбу таким образом: надо опять пробираться к своим. А как? Осмотрелся, стал оценивать обстановку.
У самого моста был разбит наш обоз с продовольствием. В отдельных подводах чудом уцелели лошади. Их я запряг в одну подводу, какая была получше, нагрузил шестнадцать мешков сухарей, взял бочку масла, бочку селедки, несколько мешков сахара и посадил жену старшего лейтенанта Марченко. Сказал ей: если встретим немцев, то ничего не отвечай, а показывай пальцем на уши, что, мол, глухая, контужена.
С таким уговором шагом поехали в сторону Красноармейска. Два бронетранспортера с немецкой пехотой обгоняли нас, но, на наше счастье, не обратили на подводу внимания. Они уехали левее в сторону Беке-товки, а мы держали путь в лес, где наше училище стояло раньше.
Когда приблизились к лесу, нас остановили часовые Я сказал, что мы из Винницкого училища. Оказалось, стоим там же, где были раньше.
Я спросил, где капитан Непринцев. Мне ответили: на КП. Попросил сообщить, что прибыл курсант Мельников Иван. Он разрешил прийти на КП.
Доложил, что приехал, а он говорит; «Как приехал?» Я ему отвечаю: «Приехал и привез подводу продуктов». Он меня поцеловал и говорит: «Вот молодец». Сразу вызвал старшину и дал указание раздать продукты курсантам.
Наутро мы отправились под Сарепту и на горе в леске отдыхали сутки. Вечером ели свежую картошку, свежие помидоры. И на войне бывает радость.
На следующий день пошли через Бекетовку на передовую, в район Лапшина сада, и с этого момента наше училище стали именовать своднокурсантским винницким полком. В наше училище влились остальные училища, и все мы вошли в состав 64-й армии.
С сентября 1942 года я возил из-за Волги боеприпасы на передовую. А в ноябре вновь послали на передовую. Воевал уже с автоматом в районе все того же Лапшина сада, совхоза и дома отдыха «Горная поляна». В последнее время, когда наши части вели наступательные бои и немцы были в окружении, их разрезали на четыре части. Враг находился на Песчаной горе и не сдавался.
Нам приходилось ее неоднократно штурмовать, и 11 декабря 1942 года при наступлении в районе дома отдыха «Горная поляна» (высота 145,5) я был тяжелоранен осколком в шею. И этот осколок, да не один, а два, ношу уже 28 лет.
В госпиталях пролежал до апреля 1943 года, а затем попал под Ленинград, в район Мги, в состав 8-й армии, рота автоматчиков 1254-го стрелкового полка 378-й Краснознаменной дивизии.
22 июля 1943 года началось наступление. Снимали блокаду Ленинграда, а 2 августа снова был тяжело ранен и попал в госпиталь.
8 мая 1944 года списан из армии со снятием с учета. Прибыл в свой родной край, Ростовскую область, Орловский район. Райком партии послал меня работать председателем колхоза, и я работал по 26 апреля 1952 года. С 1954 по 1969 год работал в быткомбинате фотомастером, а сейчас уже больше года нигде не работаю и никак не добьюсь пенсии.
С приветом Мельников И. И.».
Последняя фраза письма оглушила. Стало не по себе, будто и я был виноват. Сразу же написал Мельникову: «Почему так вышло?» — «А потому,— ответил мне Иван Иванович,— был здоров, работал и не думал о пенсии. Кинулся, а у меня и справок никаких нет из госпиталя. Помню номера госпиталей. Написал в Москву. Архивы не сохранились. А собес без бумаги не верит. Говорят, может, ты ранен еще где...»
Я написал: «Надо добиваться, давайте вместе». Он ответил, а скоро и сам явился в Москву.
Крупный, с виду еще крепкий седоволосый мужчина, с орденом Ленина на лацкане простенького темно-серого костюма. Протянул широкую руку куда-то чуть в сторону:
— Я Мельников.
Когда мы направились в комнату, Иван Иванович ступал робко, неуверенно, точно под ним был зыбкий пол парохода.
— Как дите стал. Шатает меня. Вот и до вас с провожатым приехал. Тоже солдат, земляк мой. Без него б не добрался. Да еще вот помощник,— указал он взглядом на орден.— Где билет взять, где чего спросить...
Он как-то затаенно-лукаво улыбнулся и стал рассказывать про своего земляка — солдата, который сейчас ушел «по своему делу» и скоро зайдет за ним.
Я слушал его мягкую, певучую речь, пересыпанную казачьими словечками, и старался представить себе Ивана Ивановича, каким он был тридцать лет н#зад, когда уже зрелым 27-летним мужчиной попал под Сталинград. Здоровый, русоволосый, с расчетливым и сметливым мужицким умом (пристроился со своей подводой к немецкой колонне и вышел из окружения, да еще привез продукты; сделал из иголки крючок и ловил на обед красноперок), он мне казался из тех разбитных Иванов, Иванушек из русских сказок, которые выходили победителями из любых передряг.
— Земляк приехал машину хлопотать,— рассказывал Мельников.— Ему, как инвалиду, положена. Руки нет. Так он на сына хочет переписать машину-то. Надо помочь...
И он стал излагать мне план, как «выбить для земляка эту машину»:
— К Батову надо идти, в Совет ветеранов...
— Бог с ней, с машиной. Давайте про ваши дела. Иван Иванович тяжело вздохнул:
— Мне надо добиваться, шоб в институт положили. Надо, шоб исследовали..,
Этим мы и занялись. Хлопот было много, и как-то не к месту и не ко времени было расспрашивать Ивана Ивановича о его военных делах. Воевал, дважды был тяжело ранен, а сейчас нужно доказать какому-то там в райсобесе, что ранен на фронте. Доказать не словами, а документом, который может выдать лечебный институт.
...Через месяц, когда хлопоты кончились и Мельников уже вернулся домой, я получил от него письмо.
«. .Простите меня за беспокойство 24 ноября 1972 г. я был у Вас. Остался очень довольный. Мое сердечное спасибо за Ваше отношение.
...По направлению Министерства соцобеспечения РСФСР положили в институт, на стационарное обследование, где пролежал я до 24 декабря 1972 г. Прошел все исследования. Был похож на космонавта, опутанного проводами и запертого в специальную комнату. Умные машины под руководством человека записали степень моего заболевания. Прошел лучших специалистов, и мне сказали, что заболевания подтвердились исследованием института. Поезжай домой, все документы отправляем по месту жительства.
С уважением Мельников И. 26 декабря 1972 г.».
Скоро Ивану Ивановичу установили инвалидность и пенсию. Переписка наша прервалась почти на год. А в декабре 1973 года прищла от него бандероль. Ученическая тетрадь воспоминаний. Вот они.
2
...Ступила моя нога на родную донскую землю 8 июня 1944 года, а 14 июня вызвал первый секретарь Орловского райкома Ростовской области товарищ Данилкин Константин Иванович и с улыбкой спросил: «Живой вернулся? Хорошо. Теперь ты нам нужен на другом фронте. Надо крепить колхозы, восстанавливать их, убирать хлеб и давать его государству, помогать войскам быстрей разгромить врага». Вот так поговорили, и с 15 июня началась трудовая жизнь. Меня райком партии послал работать в колхоз имени 2-й пятилетки Орловского района, где колхозники приняли меня в колхоз и избрали председателем правления.
После освобождения нашего района 15 января 1943 года в этом колхозе всего уцелело: 17 голов крупного рогатого скота, 118 овец, а техническая база — слезы. По линии МТС нам выделили по одному трактору ЧТЗ, НАТИ и СТЗ — 3 штуки, комбайн «Сталинец»—1, «Коммунар»— 1.
Вот и все наши возможности. А в колхозе около 10 тысяч гектаров земли. Конечно, что это было за хозяйство, догадаться нетрудно.
Война идет, стране нужен хлеб и продукты животноводства. Да и уборка не за горами, надо в короткий срок налаживать хозяйство. И вот уже на 3-й день своей работы я сразу поехал на лошадке по полям искать, где есть разбитые старые комбайны и молотилки, локомотивы, каменные катки и другой инвентарь.
Дней через двадцать силами колхозных мастеров слепили из разбитых комбайнов один «Коммунар», на котором работал инвалид Отечественной войны Разу-ваев Андрей Аполлонович.
Затем поехал к соседям в хутор Курмоярск. У них стояла на птицеферме старая негодная молотилка и такой же локомобиль. С разрешения директора Орловской МТС мы забрали это добро и привезли в колхозную мастерскую. День и ночь мастера трудились, чтобы быстрее восстановить агрегаты, наконец пустили. А тут встала другая проблема. Чем возить хлеб государству? В колхозе и в МТС машин нет, конных повозок нет. Помощи просить у государства нельзя: идет война. Что делать?
И вот я сам с ездовым Шощниковым Самойлом объездили всю Орловскую станицу и осмотрели все изгороди у жителей Искали, где вместо столбов зарыты железные оси с бывших крестьянских ходов. Эти оси я просил у хозяек, а на их место на изгородях зарывали деревянные столбики из акации. Таким образом мы собрали осей на 50 повозок. Кроме того, раздобыли много железных колес с косилок, плугов разной конструкции. В короткий срок были сделаны повозки, в которые запрягли коров, и скоро уже возили хлеб государству. И план продажи хлеба был выполнен.
Пришла зима 1944/45 года. А война еще не кончилась. Надо готовиться к следующему сезону, чтобы дать стране хлеб и продукты животноводства. Беру с собой стариков и пришедших фронтовиков, уже негодных к войне, Виденина Михаила Николаевича, Одининского Алексея Николаевича, Куркина Ивана Семеновича, Князева Ивана Яковлевича, садимся в поезд и едем под Сталинград, где шли бои. А там я знал места, где стояли разбитые тракторы, которые на фронте были тягачами.
Мы разобрали на поле боя машины на детали, которые под силу увезти человеку, погрузили в мешки и на поезде привезли в колхоз. А чтобы доставить крупные детали, пришлось попросить в МТС машину ГАЗ. Так мы к весне дополнительно сделали один трактор и хорошо отремонтировали остальные.
Война еще шла, а колхоз принялся за изготовление своими силами конных сеялок. И опять материала для этого у нас никакого. И приходилось посылать колхозников по железнодорожным станциям искать, где что разбитое, побомбленное. Детали мы в мешках навозили, а вот из чего сделать раму?
Кроме кузнечной работы, надо и электросварку наладить.
...Кузнечный молот, генератор постоянного тока, своя электросварка. Это и была тяжелая промышленность колхоза.
Уборку 1945 года наш колхоз встречал уже по-боевому, да и люди стали из армии возвращаться.
...Кончилась война. Шли 1946—1947 годы. С каждым днем становилось меньше ран войны. Упорным трудом восстанавливали колхозное хозяйство. Но для быстрейшего роста колхозного производства надо хоть какую-то техническую базу. А у нас ее не было. Даже распилить круглый лес нечем. Все надо делать руками, а лес вручную — это адский труд.
Задумал я изготовить свою колхозную пилораму: вижу, без нее нам жизни нет. Но где взять материал?
На усадьбе МТС увидел старый плантажный плуг. Присмотрелся, вижу, из его рамы выйдет подходящий швеллер для пилорамы. Иду к директору. Разрешил забрать. Другой такой швеллер нашел на железнодорожном разъезде Тавричанский. Основа для пилорамы уже есть.
А из чего сделать коленчатый вал? Приспособили коленвал от нефгедвигателя. Но недоставало еще некоторых деталей, которые мы отлили на литейном заводе «Молот» (станция Куберле). Так в колхозе появилась своя пилорама, а это была великая помощь мастерам.
Сейчас трудно представить, как было тяжело. А люди понимали, работали, набирались терпения и выходили победителями. Труд, если он настоящий, никогда не пропадет, и земля всегда за заботу платит добром. В эти трудные годы мы выращивали богатые урожаи.
В 1946 году правительство наградило орденом Ленина четырех колхозников, в их числе был и я.
Нельзя не вспомнить такой момент. С продовольствием после войны в колхозе было трудно. Колхозники работали непомерно тяжко. Надо хорошее питание. Что делать? Где брать денег? В колхозе их нет. Резать скот нельзя, его мало, а кормить людей надо, люди валятся с ног.
Послал в Ростов двух колхозников. Они купили там проволоку, привезли. Быстренько сделали рыбную снасть, организовали из стариков бригаду рыбаков и начали ловить в прудах окрестных колхозов рыбу.
Появилась в колхозной кладовой рыба. Ее давали колхозникам, шла она на общественное питание. Продавали рыбу на рынке, а на вырученные деньги покупали у колхозников скот на убой и работающим в бригадах давали по 400 граммов мяса и 300 граммов ячменного хлеба в день. И люди работали с полной отдачей сил.
Не меньше хлопот было и со строительством помещений для колхозного скота. Нам крайне необходима была воловня для рабочих волов. Долго думали, из чего построить. Решили — стены выведем из самана, а вместо леса купили шинного железа. На балки достали старые рельсы.
В 1949—1950 годах послали бригаду из 30 колхозников на заготовку леса в Коми АССР. Заработали они там 864 кубометра. И стал поступать к нам лес вагонами. Вот была радость! Развернулось уже настоящее строительство. Решили завести свой кирпичный завод. Он был построен в 1950 году и первые годы давал 3 миллиона штук обожженного кирпича, а сейчас он уже дает 5 миллионов. Стал колхоз возводить добротные построй-ки: построили животноводческие помещения, клуб, школу, детсад и многое другое. Да и сама станица Орловская преобразилась. Из домиков и землянок колхозники стали перебираться в хорошие кирпичные дома.
В момент, когда мне врачи запретили работать председателем колхоза по состоянию здоровья, а это уже был 1952 год, в нашем хозяйстве имелось:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19