— Продержались мы тогда до темноты. А ночью пробился к нам связной с приказом отходить. Никто не верил, что он придет, а паренек пробрался, Даже нам за себя стыдно стало, что не верили. Небольшого росточка такой, щупленький, а настоящий солдат был! Все фамилию его хочу вспомнить, да никак. На имена у меня память цепкая. Видно, не знал я ее.
На прорыв пошли ночью. Паренек впереди, он эту дорогу дважды на брюхе прополз. Мы за ним: и короткими перебежками, и ползком, пока нас не заметили. А как ударили из пулеметов и автоматов, пришлось подниматься и в открытую... Не всем тогда удалось вырваться. Мне и лейтенанту Максимову повезло, а паренька-связного с нами не оказалось. Наверное, сложил где-то там голову...
А я еще повоевал и в самом Сталинграде. После выхода из окружения держали фронт за Красноармейском, потом перебросили нас в Бекетовку, к Лапшину саду. Здесь бои сильные шли. И скоро я был тяжело ранен... Это уже случилось у дома отдыха «Горная поляна». Знаете такой? — И, не дожидаясь ответа, продолжал:— О, место огневое, такое же, как Мамаев курган. Там одна Лысая гора чего стоит— век не забуду.
Так вот, этот последний для меня бой за дом отдыха был таким же, как за ту станцию Тундутово. По нескольку раз из рук в руки переходили постройки.
Помню, поднялись мы в атаку через жидкий лесок прямо на немецкие окопы. Ну и полоснул меня очередью вражеский автоматчик. Так, сволочь, и прошил всего насквозь. Ему тоже, конечно, не поздоровилось. Да мне не легче. Больше уже не смог вернуться в армию.
Иван Константинович достал из кармана сигареты и закурил.
— После госпиталя вернулся домой, на Урал. В партию меня приняли уже здесь. С тех пор вся жизнь моя по партийной линии пошла. Сначала райком направил детишек учить в школе, потом сам учился в партшколе, дальше пришлось работать в райисполкоме, а вот теперь во второй раз избрали секретарем горкома.
...Где потерял я свой медальон, так точно и не знаю. Скорее всего когда выходили из окружения. Поползали мы тогда там на животах немало.
— Записку вашу передал в музей политработник,— рассказываю я то, что знаю из документов музея.— Он всю войну носил ее с собой, часто читал бойцам. Еще и после войны записка была с ним, и, как он пишет, «на примере павшего героя Сталинграда воспитывал молодых бойцов». А когда демобилизовался из армии, то передал ее в музей.
— Да, мне писали об этом из музея,— говорит Шестовских.— А где же он ее нашел?
— В своих воспоминаниях он пишет, что обнаружили ее в госпитале...
— В госпитале? — недоуменно спрашивает Щестовских.— Загадка какая-то... Хотя могло быть и так. Одежда моя была вся в крови, и она осталась там,,,— и, немного помолчав, добавляет:—Любопытно. Вот ведь как бывает. Сколько людей погибло, сколько с тех пор всего было, а записка уцелела...
После той поездки к Ивану Константиновичу в Ирбит я написал очерк. Его опубликовали в центральной газете, и я, и его герой получили много писем от бывших курсантов Винницкого военно-пехотного училища, воевавших в Сталинграде.
Они уточняли события, приводили новые факты и новые эпизоды боев, каждый рассказывал о своей войне, но то были уже другие истории и другие судьбы.
А с Иваном Константиновичем я встречался еще не раз, когда жил на Урале. Он по-прежнему работал в Ир-битском горкоме партии и был таким же беспокойным и увлеченным своей службой человеком. При встречах всякий раз много и горячо рассказывал о своем разросшемся городе, о новых предприятиях и, конечно, о гордости ирбитчан — мотоциклетном заводе.
А после того, как я уехал с Урала, связь наша оборвалась.
На этом я и хотел закончить рассказ. Но у этой истории нет конца.
«А что же сейчас с Иваном Константиновичем?» — спросите вы меня.
Долго я не решался позвонить в Ирбит. Не решался, потому что все чаще в последние годы получаю печальные ответы.
К сожалению, недоброе предчувствие не обмануло.
— Ивана Константиновича уже нет,— дрогнувшим голосом ответила на мой звонок из Москвы сотрудница Ирбитского горкома,— работал почти до последнего дня... И умер-то еще не старым, до шестидесяти не дотянул...
И словно ледяным ветром пахнуло из той лютой сталинградской зимы 42/43 года, когда мы хоронили павших за наш город солдат. И сразу вспомнился черный день 23 августа, когда писал ту записку солдат Шестовских, не надеясь выжить, и выжил. А вот теперь, через сорок лет, смерть догнала его...
Уходят ветераны войны и все меньше остается их среди нас. А такие, как коммунист Иван Константинович Шестовских, уходят, к великой нашей печали, до срока, потому что полной мерой приняли на свои плечи ту страшную войну.
1957—1985

ХЛЕБОРОБ ИВАН МЕЛЬНИКОВ
Однажды я получил письмо от электрослесаря Алексинского химического комбината Тульской области Александра Петровича Власова. Он писал: «...Вместе с Иваном Константиновичем Шестовских я учился в Винницком военно-пехотном училище в г. Краснодаре, вместе воевал в составе курсантского полка в 57-й, а потом 64-й армии на подступах к Сталинграду. Вместе с Шестовских и лейтенантом Максимовым в ночь на 24 августа 1942 года выходили из окружения. Мои воспоминания из фронтового дневника «Курсанты ВВПУ под Сталинградом» хранятся в Волгоградском государственном музее обороны».
У Александра Петровича при встрече я узнал о судьбах многих бывших курсантов. Он рассказал мне, что переписывается с десятками своих боевых товарищей. В период летних отпусков Александр Петрович побывал во многих семьях погибших курсантов.
— Это были тяжелые и даже трагические поездки,— рассказывал Александр Петрович.— Переступить порог дома товарища, оставшегося на войне, смотреть в глаза сиротам — детям, вдове, матери...— это, брат, потяжелей, чем в окопе...
Но лейтенант запаса Власов на протяжении многих лет, уходя в очередной отпуск, ехал в семьи погибших друзей. Так он решил там, на войне, и теперь исполнял свой солдатский долг.
...Рассказ об этих поездках мне показался самым интересным в его воспоминаниях. Но мне нужны были только эпизоды боя под станцией Тундутово, в котором участвовал И. К. Шестовских, и выход курсантов из окружения. О боях, которые вели курсанты Винницкого училища под Сталинградом, писали воспоминания сами участники, в том числе и Власов, и они могли рассказать об этом лучше и достовернее.
Но все же я не могу не привести здесь рассказ одного из сослуживцев Власова —Ивана Ивановича Мельникова.
Заинтересовали не столько его воспоминания, хотя и они кажутся мне чрезвычайно интересными, сколько послевоенная судьба их автора, судьба удивительная, трудная и героическая, с которой и мне позже пришлось столкнуться и принять в ней посильное участие.
Иван Иванович писал свои воспоминания по просьбе А. П. Власова в 1971 году. Мельников разрешил мне опубликовать их, несколько сократив и исправив рукопись, а также уже по моей просьбе дописал ее вторую часть.
26 апреля 1942 года Орловский райвоенкомат Ростовской области направил меня в Краснодар в Винницкое военное пехотное училище, которое было эвакуировано на Кавказ. Но заниматься нам долго не пришлось. По приказу главного командования 17 июня 1942 года наше ВВПУ отправилось под Сталинград. Ехали тяжело, а как только прибыли на станцию Котельниково, фашисты разбомбили 17 вагонов.
Так, еще не добравшись до фронта, мы потеряли много Курсантов и комиссара полка. Пришлось выгрузиться из эшелона. К вечеру следующего дня, 19 июня, похоронили в братской могиле своих товарищей и поклялись отомстить фашистским гадам.
В этот же вечер погрузились в эшелон и продолжали свой путь к Сталинграду.
Прибыли на станцию Тундутово, расположились возле речки. Получили боевое оружие. Мне вручили ружье ПТР. Начались наши занятия, учились вести бой в приближенных к военным действиям условиях. А тем временем фронт докатился до нас, и к концу июля 1942 года училище заняло оборону здесь же, в районе Тундутово.
Помню населенный пункт лесничества и ферму совхоза «Плодовитое». Здесь мы окопались, а к вечеру 3 августа наш 3-й батальон принял первый бой с разведкой немцев — танками и бронемашинами.
Потом на нашем направлении было затишье. Противник день и ночь подтягивал силы, готовился к генеральному наступлению на Сталинград. Утром 16 августа, примерно к 10 часам, вся степь была покрыта немецкими танками и бронемашинами, они ринулись к Сталинграду, и началась кровопролитная битва.
На нашей передовой день сделался ночью, от взрывов бомб и снарядов — сплошная пыльно-дымовая стена. Гул боевых машин, взрывы бомб и снарядов...
Ожесточенные бои переходили в рукопашные схватки. Дрались с эсэсовцами, которые атаковали нас на танках. Бои шли несколько дней. Врагу удалось прорвать оборону восточнее плацдарма нашего училища.
Фашисты ринулись к Сталинграду, но наше училище по-прежнему удерживало свои рубежи. Двадцатого и двадцать первого развернулись смертоубийственные бои с превосходящими силами гитлеровцев. Они бросили против нашего училища более ста танков и пехоту. Стояли насмерть, но никто из нас не знал, что мы деремся уже в тылу противника.
22 августа бойцы 1-го и 2-го батальонов, которые бились в первом эшелоне, стреляли уже последними снарядами и патронами, мы даже забыли, когда нас кормили, да и есть не хотелось. Была одна беда — кончались боеприпасы. Гитлеровцы видели это и начали гоняться за каждым курсантом на танках, засыпали гусеницами наши окопы.
Курсанты старались уйти в лес Тундутовского лесничества, где раньше стояли наши «катюши», но, когда они прибежали туда, там уже были фашистские танки.
Я и старшина Наприенко спрятались прямо на поле битвы между убитыми курсантами в канаву.
Фашисты зверски уничтожили наших раненых бойцов.
К вечеру 22 августа немецкие автоматчики погнали человек семнадцать наших курсантов к своим танкам Когда стемнело, я и старшина Наприенко перебрались в балку. Выкопали один окоп и в нем сидели. К вечеру 23 августа узнали, что мы здесь не одни. Из окопов, где раньше был 2-й эшелон, стали показываться оставшиеся в живых курсанты.
Перебрались к ним, нам сказали, что здесь 3-й батальон, который был во 2-м эшелоне. Но по-прежнему не знали, что находимся в тылу противника.
Вечером 23 августа от усталости и голода еле держались на йогах. Зарезали артиллерийскую лошадь, наварили мяса. Ели без соли и хлеба. Это был наш ужин.
Как только стемнело, нас начали собирать в балку, а мне командир 2-го батальона Непринцев приказал пойти по балке над речкой, найти пару лошадей, запрячь в подводу и прибыть к месту сбора курсантов.
Когда я прибыл уже на подводе, курсанты были в сборе. Из трех батальонов осталось в живых примерно около 500 человек. Всех построили в колонну по восемь человек. Перед строем стоял наш командир училища полковник Мельдер И. С, который произнес такую речь «Братцы, нам выпала тяжелая доля, мы находимся в ок-р*ужении. Из штаба главного командования все время шли приказы держать оборону, обещали прислать соединение танков на выручку, а сегодня, 23 августа, в 17 часов передали по рации, что помощи не ожидайте, выходите по азимуту 315 любой ценой».
Мне была поставлена задача двигаться на подводе позади колонны, если будут раненые командиры училища, подбирать их на подводу...
Двум курсантам приказали завести трактор примерно через полчаса, как уйдет колонна, чтобы они ревом мотора и лязгом отвлекли внимание немцев и приняли огонь немецких снарядов на себя. Фамилий их я не знаю.
Как только курсанты завели трактор, по ним сразу ударили из минометов и зажгли хлебное поле. Стало видно как днем. Колонна курсантов двинулась на юг, в сторону балки, за ними и я на подводе. Прошли примерно два-три километра по балке и, как только начали подниматься к ее вершине, наткнулись на спящих мотоциклистов-немцев. Они спали в белье, как дома. И разразился рукопашный бой. Покололи всех белых в ночной темноте, пробили баки и шины мотоциклов.
Я поднял на подводу восьмерых раненых, и мы продолжали путь дальше. Прошли еще несколько километров, и колонна остановилась. Командир Мельдер уехал от колонны на машине искать дорогу выхода. На юг от колонны в темноте мы увидели населенный пункт. Переполошились. Значит, выходим неправильно. Когда шли сюда занимать оборону, никаких населенных пунктов здесь не было. В рядах зашумели, и вдруг взлетела в воздух ракета, и мы увидели, что это не населенный пункт, а сотни стоящих на ночевке немецких танков и машин.
Ударили снаряды из этих танков в нашу колонну. Я, недолго раздумывая, повернул лошадей и пошел на таран, прямо через немецкую пехотную оборону. За моей подводой ринулись все курсанты и офицеры. Я первый достиг полотна железной дороги и продолжал гнать вдоль дороги по кювету.
Тут слышу голос: «Стой! Дальше ехать нельзя, минные поля!» Это крикнул наш солдат. Он же сказал мне: «Перебирайся на другую сторону железной дороги между минами. Будь осторожен!»
За полотном те же противотанковые мины. Осторожно маневрируя, я за поводья провел лошадей между минами. Наконец благополучно выбрался и сколько было сил погнал лошадей к станции Тундутово.
Возле речушки у Тундутова под землей был эвакогоспиталь. Сюда я и доставил своих раненых.
Снести раненых никто не помог, пришлось одному их носить. Правда, и врачам некогда было повернуть головы от столов с ранеными. Положил я их на земляной пол возле одного стола, попрощался и уехал на Тундутово, где были наши курсанты после выхода.
Мы попытались найти что-нибудь на завтрак. Нарвали на огороде возле речки зеленых помидоров, из иголки согнули крючок и в речке выловили шесть рыбок — красноперок. Зеленые помидоры и рыба, сваренная без соли, составили нам со старшиной завтрак. О хлебе и думать нечего было. Его и других продуктов мы уже не видели много суток.
Только поздно вечером дали нам, курсантам, на двоих по булке хлеба и по селедке.
Поужинали и пошли вновь на передовую, восточнее Тундутова, за детинтернат, и 25 августа утром приняли бой с немцами.
В этих боях мы опять несли тяжелые потери, но и фашистам досталось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19