– Нет, благодарю.Я гляжу на пустой столик, за которым мы обычно сидели.– Может, поговорим там? – предлагаю я. – Вам известно, что он в тюрьме?– Полицейские были у меня, – пожимает он плечами.– Итак, мистер Маротта, поскольку Джон Тальбот подарил мне это меховое пальто в вашем ресторане, я бы хотела вернуть его вам. Я думаю, вам известно, откуда оно.– Да, я знаю, откуда.– И?– Из магазина «Меха Нью-Йорка и Торонто от Антуана». Там продаются лучшие в городе меха.– Пусть так, но я думаю, что это пальто было украдено.– Нет. Он заработал на него сам.– Сомневаюсь.– Это правда. Время от времени у меня были сведения о разного рода работах, и я передавал их Джону, потому что знал, что он интересуется разными делами. Я догадывался. Владельцы «Мехов от Антуана» несколько раз в неделю обедают здесь. Они сказали мне, что ищут, кто бы мог заняться доставкой мехов из Торонто в Нью-Йорк. У них был водитель и грузовик, но им был необходим более опытный человек, чтобы сопровождать товар при переезде через границу и вести документацию. Джон занимался этим в течение нескольких месяцев, и вместо зарплаты наличными попросил дать ему это пальто. Поэтому оно приобретено законным путем.Опять это слово «законный». От него моя кожа покрывается мурашками. Пэтси продолжает:– Оставьте пальто себе. Оно ваше. Я встаю и беру сумку.– Знаете, все мне говорили, чтобы я оставила его у себя, словно это пальто может что-то исправить. Как пальто или кольцо, или посуда могут помочь мне пережить все, что со мной произошло. Могу сказать вам, мистер Маротта, они ничего не возместят мне. Всеми этими вещами я не могу утешиться.Пэтси молчит. Он просто глядит в сторону кухни и курит.Я благодарю его и, понимая, что мне уже никогда не суждено вернуться сюда, прощаюсь с ним.– Вы порядочная девушка, – напоследок говорит он.
Официальное закрытие отдела заказов в «Б. Олтман» намечено на 1 ноября 1952 года. Этим утром каждому из нас принесли письмо, в котором любезно уведомили об этом. На бланке стоит подпись, которой мы прежде никогда не видели. В письме также сообщается, что у нас есть семь месяцев, чтобы закончить все наши дела и свернуть работу; но при этом, дорогие служащие, убивайтесь во время очередного «сезона сумасшедших невест» и устаньте так, чтобы уже не смочь найти себе работу в другом месте.Рут готова поклясться, что закрытие отдела заказов – это попытка переманить нас в розничную торговлю, где мы будем продавать готовые платья и время от времени отслеживать тенденции и изменения в моде, чтобы в срок завозить популярные модели. Как говорится, крысы бегут с тонущего корабля. Каждый день кто-нибудь да увольняется. Виолетта ушла от нас и стала домохозяйкой. Только мы с Делмарром и Рут пока еще держимся. Когда мы обедаем с Элен, то утешаем ее, что она вовремя родила ребенка. Она очень переживает, что наш магазин будут перестраивать. Уже началось строительство склада для тканей, скоро никто уже не сможет сшить здесь платье на заказ. Они забрали наши лучшие швейные машины и отправили их бог знает куда. А еще предполагается, что мы будем отсылать наших клиентов в новый отдел под названием «Консультация по приобретению товаров в магазине», где девушки, едва окончившие среднюю школу, будут водить клиентов по магазину и предлагать готовые платья, которые могут им понравиться. Вот что «Б. Олтман» имеет в виду под «личными услугами». Нам сказали, что это все дело рук Хильды Крамер, которую не только не уволили, но еще и передали ей выгодное дело, которое позволило выставить ее за пределы «Б. Олтман» в ее частный салон в Уайт-Плейнс. Сейчас мы нежданно-негаданно слышим, как по радио в передаче известного ведущего Илка Чейза не кто иной, как Хильда начинает рассуждать об одежде для рабочих. Мы с Рут шутим, что могли бы встретиться с ней, потому что мы безработные девушки, которые хотят работать и имеют большой опыт.Я поворачиваюсь и смотрю в окно. Сегодня я чувствую себя вполне сносно; мне все еще не стало легче, но постепенно все налаживается. Прошел уже месяц с момента моего разговора с детективом. Конечно, я должна все забыть и подумать, как мне жить дальше. Прошлым вечером я составила список модельеров, чьими работами я восхищаюсь, и даже раздобыла их телефоны. Я намерена обзвонить их всех, даже Клер Маккардел, и разузнать, не нужна ли им опытная швея, которая может выполнять и отделку, и подшивку.Рут зовет меня от входной двери. Даже наша регистраторша уволилась, поэтому трубку поднимает тот, кто оказывается поблизости.– Лю, к телефону. Я беру трубку.– Лю? Это Роберто. Папа… он снова упал в обморок.– Он в больнице? – спрашиваю я.– Нет, иди домой.Я запрыгиваю в такси и еду к дому. Взлетаю по ступеням крыльца. Розмари уже ждет меня в прихожей. Она выглядит такой несчастной: на шестом месяце беременности, с распухшими веками, вся в слезах.– Как это не вовремя, Лючия, – говорит она. Братья отнесли папу наверх, в его комнату. Войдя туда, я выпаливаю:– Кто-нибудь позвонил Эксодусу?Должно быть, вид моего папы, лежащего в постели днем, чего мне никогда не доводилось наблюдать прежде, заставил меня захотеть, чтобы вся наша семья собралась вместе. Возможно, все вместе мы поможем папе преодолеть болезнь.Раздается звонок в дверь. Розмари и Роберто пошли за доктором Гольдштейном. Мама сидит на скамеечке для ног у изголовья кровати.Я беру отца за руку и сажусь рядом с ним на постель.– Папа, ты в порядке? – спрашиваю я, хотя понимаю, что он плохо себя чувствует. – Ты же знаешь, как я люблю тебя. Всем сердцем.– Grazie, – шепчет он.Доктор попросил нас подождать снаружи, но мама не двигается с места. Через несколько минут доктор выходит к нам в коридор.– Жаль, что мне приходится сообщать вам это, но ваш отец серьезно болен. Мы узнали это не так давно.– Но его сердце… – Я едва могу говорить.– С сердцем все в порядке. У него рак. Мы уверены, что болезнь началась с поджелудочной железы, а теперь распространилась и на печень.– Рак? – не верится мне.– Мы поставили ему диагноз в ноябре. С некоторых пор у нас есть средства, чтобы облегчить его боль, но сама болезнь неизлечима.Потрясенная, я поворачиваюсь к братьям:– Вы что-нибудь знали?Они столь же удивлены, как и я.Я вспоминаю события ноября, тот вечер, когда папа вернулся от доктора, а мы делали для свадьбы конфетти. Они с мамой сказали, что все чудесно, что папа здоров. Они лгали, чтобы не расстраивать меня накануне свадьбы. Я начинаю плакать. Орландо обнимает меня.– Ему больно? – спрашивает Роберто.– Мы будем вводить ему морфий внутривенно. Я побеседовал с вашей мамой. Она договорится с приходящей медсестрой, которая будет ставить вашему отцу капельницы.– Сколько времени у него есть? – спрашивает Анджело.– Несколько дней. Возможно, меньше.Снизу доносится приглушенные рыдания. Мы глядим вниз на Розмари, размазывающую по лицу слезы, она страдает не меньше нас.– Как мы можем помочь?– Будьте рядом с ним, крепитесь. Больше вы ничем ему не поможете. Если что-то случится, я приду в любое время дня или ночи.Я говорю:– Анджело, немедленно позвони Эксодусу. Роберто, пойди позаботься о Розмари. Орландо, возвращайся в «Гросерию» и убедись, что там все в порядке. Папа хотел бы этого. Хорошо?Орландо кивает и уходит. Некоторое время я стою на лестничной площадке и молюсь Господу за отца, потом иду к комнате родителей.Вхожу к ним на цыпочках. Мама застыла. Она держит папу за руку и смотрит на него так, словно ее пристальный взгляд способен исцелить его. Папа заснул. Я глажу его по лицу и целую в щеку. Потом шепчу ему:– Мы с тобой, папочка.Все мы, братья, мама и я, не отходим от папы ни днем, ни ночью. Не знаю, сколько дней прошло; мы потеряли счет. Иногда я смотрю на Роберто и понимаю, что он чувствует себя виноватым, за то, что ругался с папой. Мне так стыдно за тот вечер, когда я проклинала родителей, и теперь я молю Господа, чтобы папа выздоровел, чтобы я могла извиниться за свои ужасные слова. Если бы я могла все вернуть обратно, я бы ни за что такого не произнесла. Я ляпнула сгоряча. Только теперь я понимаю, насколько хорошо папа разбирался во всем. Он оказался прав даже насчет Джона Тальбота.
Забота о папе стала смыслом нашей жизни. Два дня назад приходил доктор. Папа пьет мясной бульон и слабый чай, а морфий помогает ему спать. Он прекрасно понимает, что постепенно угасает, но намерен во что бы то ни было дождаться Эксодуса. Мы постоянно твердим ему, что Эксодус в пути, но Орсола осталась в Италии, потому что на большом сроке беременности путешествие опасно для нее. Во время бесед с папой я пытаюсь приободрить его: «Папа, к лету у тебя будет сразу два внука!» Он улыбается. Но когда он засыпает, я начинаю плакать, потому что понимаю, что ему не суждено увидеть своих внуков.Эксодус должен приехать завтра утром. Папа становится слабее с каждой минутой; его борьба со смертью – это борьба за возможность в последний раз увидеть Эксодуса. Мама совсем вымоталась. Она даже плакать не может, а просто как обычно ложится в постель и спит, обняв папу.Братья подменяют друг друга в «Гросерии» и практически все время проводят здесь вместе с папой. Нет привычных для нас пререканий и споров, поэтому я удивляюсь, когда слышу возбужденный разговор внизу. Я смотрю на маму, которая просит меня пойти посмотреть, кто это.– Может, Эксодус добрался быстрее! – говорю ей я. Папа открывает глаза и улыбается.Я выхожу в коридор и вижу, как Роберто поднимается вверх по лестнице, а за ним следует пожилой человек, которого я прежде не встречала.– Лючия, это наш дядя Энцо.Роберто отступает назад. Я стою как вкопанная, не зная, как вести себя с этим незнакомцем, но когда я заглядываю ему в глаза и вижу в них своего отца, я протягиваю руки и обнимаю его. Они с отцом так похожи. Широкоплечие, с изящными кистями рук, крупной головой и черными с проседью волосами; животик не такой большой, чтобы назначать диету, но достаточный, чтобы время от времени попоститься.– Я так счастлива, что наконец встретилась с вами. Спасибо, что приехали повидаться с папой, – говорю я.– Как только мне об этом сообщили, я сразу собрался.Даже его голос напоминает мне отца, когда он был здоров и полон сил.Я веду дядю Энцо в комнату родителей. Увидев его, от изумления мама встает и в первый раз за три последних дня начинает плакать. От ее всхлипываний просыпается папа. Наверное, он думает, что брат ему только мерещится. Но только до тех пор, пока дядя Энцо не опускается на колени рядом с его кроватью и не заключает его в объятия. Папа кажется таким маленьким. Он пытается что-то сказать, но издает только стон, словно он наконец осознал всю тяжесть груза, который он несет на своих плечах со дня моего рождения.Я даю понять маме, что нам следует оставить их наедине. Я обнимаю ее за плечи и вывожу из комнаты. Прежде чем закрыть дверь, я смотрю на них обоих: два мальчика, которые проделали нелегкий путь, следуя за своей мечтой. Годы вражды и злобы отступают, пока мой дядя обнимает моего папу.
Анджело освободил свою комнату для дяди Энцо. Медсестра приходит и говорит, что папа начинает угасать, но у него здоровое сильное сердце. Она хочет увеличить дозу морфия. Мама объясняет папе, что это поможет облегчить его боль. Папа решительно качает головой. Мама понимает, что он просто не хочет заснуть до приезда Эксодуса. Поэтому она просит медсестру ввести обычную дозу.Никто из нас не может спать. Мы все находимся рядом с папой, а когда хотим немного передохнуть, то идем на кухню, где Розмари сделала бутерброды и печенье и где всегда найдется чашка горячего кофе. Она стала настоящей Сартори. Мой брат Роберто просто счастливчик, у него такая великолепная жена.Когда в дом входит Эксодус, все мы чувствуем облегчение.– Где он?Эксодус бросает сумки и несется наверх. Мы идем за ним и толпой вваливаемся в комнату родителей, как мы делали каждое воскресное утро перед тем как идти в церковь. Мама заставляла нас заходить к ним в комнату, чтобы проверить, начистили ли мы ботинки и привели ли в порядок прическу. Дядя Энцо стоит с одной стороны кровати, а мама – с другой. Увидев дядю Энцо, Эксодус медлит, не понимая, что происходит. Дядя встает и отступает от кровати. Эксодус кратко обнимает дядю, потом подходит к кровати и опускается рядом с папой на колени.– Папа, я дома. Слышишь меня?Папа не открывает глаз с прошлого вечера.– Сожми мою руку, пап. Это я, Экс. Я дома. Я вернулся. Вернулся.Наверное, папа сжал Эксодусу руку, потому что тот вскрикивает:– Вот так, папа. Сжимай мою руку. Хорошо.Мама проводит рукой по густым кудрявым папиным волосам. Потом достает из кармана носовой платок. Папины глаза закрыты, а по его щекам катятся слезы. Мама нежно вытирает их и говорит:– Он умер. – Его лицо навсегда останется в ее памяти. – Ушел мой голубчик.
Когда из похоронного бюро приходят, чтобы забрать папу, то братья настаивают, чтобы мама, Розмари и я оставались в гостиной до тех пор, пока его не увезут на катафалке. Дядя Энцо идет вместе с братьями. Кажется, будто он всегда был частью нашей жизни.– Мама, когда ты звонила дяде Энцо? – спрашиваю я.– Я не звонила.– Это сделала я, – тихо говорит Розмари. – Я не могла допустить, чтобы папа ушел, не попрощавшись со своим единственным братом. Надеюсь, я правильно поступила.Мама обнимает Розмари:– Да, ты все верно сделала.
После папиных похорон прошло уже несколько недель. Они удивительным образом сплотили нашу семью как никогда прежде, а еще мы поняли, что значил Антонио Сартори для жителей Гринвича. Много-много лет папа возвращался домой и рассказывал смешные случаи, которые происходили с покупателями; иногда он рассказывал и грустные истории о голодающих семьях или высказывал свои остроумные соображения о том, что такое работать по старинке в современном мире.Единственное исключение, которое он сделал в своей лавке, – это разрешил использовать лед для хранения рыбы.Мне всегда казалось, что я унаследовала мамин характер, но когда папы не стало, я поняла, насколько я похожа на него. Он во всем стремился к совершенству. «Для вас это – куча апельсинов, но для меня это скульптура», – говорил он, выкладывая апельсины в идеальную пирамиду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38