шкаф зеркало в ванную
Неужели женщины на самом деле хотят бродить между вешалок в магазине, на которых висит одежда, скроенная по одной выкройке и отличающаяся только размером и цветом? Мир ждет прискорбное будущее, в котором не будет места изысканности. Постепенно авторская одежда будет выходить из моды, а готовая будет становиться все более популярной.– Что с тобой стряслось? – спрашивает папа, пока я снимаю пальто.– Не со мной, с магазином. У нас в отделе проводят проверку.Мне не хочется обсуждать это с папой, поэтому я иду на кухню. Но он следует за мной.– Что с работой? – спрашивает он.– Пока неизвестно, – говорю я таким тоном, чтобы он понял, что разговор окончен.Мама спускается по лестнице и присоединяется к нам в кухне:– Лю, я решила надеть на твою свадьбу коралловые бусы. Сначала я подумала насчет бирюзы, но потом поняла, что хочу чего-то поярче, более праздничного, нарядного. Как тебе кажется?– Лючии скоро негде будет работать, – объявляет папа.– Папа, – возмущаюсь я.– И что? Она же скоро выйдет замуж, – беспечно говорит мама. – Ей не придется работать. И по дому будет хватать забот.– Ты сейчас говоришь точь-в-точь как Клаудия Де Мартино, – замечает папа.– С чего вдруг ты вспомнил ее, – защищается мама.– Потому что у нее были точно такие же мысли насчет Лючии.Папа накалывает на вилку мясо, которое потихоньку тушится на плите.Мама протягивает ему небольшой металлический поднос и говорит:– Антонио, послушай меня. Лючия выходит замуж за очень порядочного, образованного человека. Они будут жить совсем иначе, не так, как мы с тобой. Он человек практичный, часто бывает в разъездах, он, – поднимает она вверх руку, – часть «высшего света». Они ведь будут жить в пригороде, так? В доме с видом на океан, в прихожей которого будет висеть люстра из Мурано. Посмотри-ка. А в нашей прихожей стоит торшер, который стоял тут еще до нашего приезда. Эта девушка не похожа на нас, и хочешь ты того или нет, тебе придется признать это. – Мама обнимает меня: – У нас одна дочь, и мне совсем не хочется терять ее, потому что ни одного из мужчин, с которыми у нее были отношения, ты не считаешь вполне ее достойным.– Разве может мужчина быть вполне достойным? – восклицает папа.– Просто некоторые порядочнее других.– Папа, да что с ним не так?– Я не понимаю его, Лючия.– Но зачем, скажи, тебе это надо? – прерывает его мама. – Ей с ним жить, не тебе.– Ты просто вообще не хочешь, чтобы я выходила замуж! – в сердцах бросаю я.– Неправда. Я признал Розмари, я сумел полюбить ее. Я разрешил моему сыну Эксодусу остаться в Италии с Орсолой, потому что характер у нее очень похож на характер твоей матери. Они отличная пара. Если бы я понял, что Джон Тальбот в силах стать тебе хорошим мужем, я бы во всем стал тебе помогать, поддерживать. Меня не интересует, влюблен он в тебя или нет, меня беспокоит он сам. Я переживаю. Прости уж меня. Иначе не получается.Если бы только папа знал, насколько мне необходимо поговорить с ним о моих опасениях, особенно сегодня. Но он сделал все для того, чтобы этот разговор не состоялся. Мне постоянно приходится отстаивать своего жениха, поэтому я не могу быть до конца честной. Я напугана, ужасно напугана тем, что не смогу жить в мире Джона, не смогу привыкнуть к образу его жизни. Я боюсь, что мне придется соглашаться со всеми его безумными затеями, будь то начало нового предприятия или покупка таких вещей, каких мы не можем себе позволить. Мне даже не известно, какими деньгами он располагает. Мне страшно разозлить его своими расспросами. Я росла и видела, как мои родители делят все обязанности, включая денежный вопрос, но Джон ведет себя так, словно подобные вещи для него пустяковые, презренные, раздражающие. Наверное, я боюсь оказаться недостойной Джона Тальбота.– Папа, прошу тебя, перестань переживать. Мне нужна твоя поддержка. Помоги мне.Я, наверное, выгляжу жалко, потому что папа обнимает меня.– Я всегда буду с тобой, – говорит он.– Однажды он полюбит Джона, – обещает мама.– Я тогда стала бы еще счастливее, – всхлипываю я.Папа выглядит таким изнуренным в ярко-желтом свете кухонной люстры. Я причина того, что мой папа состарится раньше срока.Поднимаясь вверх по лестнице в свою комнату, я хочу, чтобы этажи не заканчивались, чтобы я могла подниматься до тех пор, пока не почувствую себя хотя бы чуточку спокойнее. Как я скучаю по Эксодусу, особенно сегодня! Не знаю почему, но я уверена, когда мы собираемся все вместе, никто не может причинить нам вреда, обругать или наслать проклятье.
Когда до свадьбы остается несколько дней, я вдруг понимаю, что начала вставать все раньше и раньше по утрам (сегодня я проснулась в три часа) и не могу заснуть снова. Я лежу в постели и размышляю о Джоне.Сегодня я прокручиваю в голове эпизод, который произошел в июле. Я сидела в машине с Джоном, он вез меня домой после работы. Я приглашала его зайти к нам, но он не мог, потому что у него была назначена какая-то встреча. Я уже было собралась выйти из машины, но он, улыбаясь, спросил: «Чековая книжка с тобой?» Я достала свою расчетную книжку и выписала чек на имя Джона Тальбота. Потом согнула его и аккуратно оторвала от книжки. «Это все что у меня есть, дорогой», – сказала я. Он взял чек, даже не заглянув в него, сложил в несколько раз и сунул в нагрудный карман своего пиджака. «Немного, малышка, но это все, что у тебя есть», – весело сказал он, а потом поцеловал меня. Я понимаю, что это была всего лишь шутка, но для меня эти слова были словно пощечина.– Лючия! – зовет снизу мама.– Да, мам?– Ты можешь заскочить в «Гросерию» по дороге на работу?Я беру свою сумку. Внизу мама подготовила бумаги.– Передай это папе и скажи ему, чтобы внимательно перепроверил каждую цифру. Поставщик прислал список блюд, которые будут на праздничном ужине. Как Делмарр, красивое платье сшил?– Элегантное, мама. Сколько у нас приглашений?– Около трехсот, – говорит мама. – Куда им отправлять подарки?– В Хантингтон.– Как продвигается строительство?– Я не видела, мама. Джон хочет сделать мне сюрприз. Мы проведем там нашу первую ночь.– Так и должно быть, – с гордостью говорит мама.Слава богу, она никогда не заговаривала о брачной ночи. В противном случае у меня на душе было бы уже два греха: смертельный (прелюбодеяние) и простительный (обман).Когда я прихожу в «Гросерию», папа, словно скульптуру, устанавливает на высокую тумбу большую головку пармезана.– О, интересный ход, – говорю я.– А ты как думала, откуда у тебя талант? – улыбается он.– Ты уже взял смокинг на прокат?– Нет.Он идет к кассе, я следом за ним.– Ребята уже позаботились о костюмах. По крайней мере, ты бы мог…– Подвести к алтарю и выдать замуж самую красивую девушку Гринвича.Пока он выкладывает в кассу мелочь, заверяет меня:– Я знаю, что мне предстоит сделать. Твоя мама талдычит мне об этом каждый вечер. Ей хочется, чтобы свадьба была лучшей из всех, что когда-либо устраивалась в городе. В конце концов, хотя бы у одного ее ребенка будет такая свадьба, какие принято проводить у итальянцев. Ты же знаешь этих барезцев, они любят, когда все безупречно, гонятся за блеском.– Папа?– Да?– Я хочу, чтобы ты перестал давать мне деньги, когда я выйду замуж Достаточно с тебя и приема, который ты оплачиваешь. Хорошо?– Зачем ты так говоришь?– Мне хочется, чтобы вы с мамой больше заботились о самих себе, чтобы вы не уставали.Он закрывает кассу, обходит прилавок и целует меня в макушку:– Конечно, конечно.– Я не шучу, – решительно говорю я.– Отправляйся на работу, – велит он, заканчивая выкладывать один ящик помидоров и открывая следующий.Я иду в другой конец магазина и прощаюсь с Анджело, который подкладывает лед в витрину со свежей рыбой.Я успеваю пройти полквартала, когда Анджело нагоняет меня, окликая по имени:– Лючия, вернись! Папе плохо!Когда я бегом возвращаюсь в «Гросерию», папа сидит на стуле. Роберто протягивает ему стакан воды.– Папа, прошу тебя, пей, – умоляет Роберто.– Пусти меня.Я поднимаю папину голову и смотрю в его глаза:– Тебе нужно в больницу.– В больницу? Чушь! – говорит он.– Нет, ты поедешь. Немедленно, – приказываю я.У папы ужасный цвет лица. Так плохо он выглядел только когда потерял сознание в Италии.– Со мной все в порядке.– Надеюсь, но такого не должно повторяться.Роберто подгоняет грузовик, пока мы с Анджело сидим с папой.– Только не надо устраивать из этого трагедию, – просит папа.– Папа, если с тобой что-то случится, я умру, – встав перед ним на колени и обнимая его за ноги, говорю я.
Самое скверное в том, когда звонишь домой и сообщаешь плохую новость, – то, что мама бросает трубку, и ты не можешь знать, поняла ли она сказанное, а если поняла, то все ли с ней в порядке или она потеряла сознание. Когда я рассказываю ей, что папа в госпитале святого Винсента, она было дает отбой, но потом вдруг отвечает. Она не удивлена, потому что за завтраком, когда она сказала папе, что он очень бледный, он только махнул рукой.К тому времени, как мама добралась до больницы, она совершенно успокоилась.– Антонио, тебе нужно поберечься. – Она подходит к его кровати и берет его за руку.Доктор Бобби Гольдштейн – кардиолог – входит в палату. Он худой и очень молодой, у него доброе лицо.– Мистер Сартори, я ваш постоянный покупатель.Папа сияет.– Ваша ветчина самая лучшая в Нью-Йорке.– Вылечите моего мужа, и вы будете обеспечены ею до конца жизни, – обещает мама.– Моя жена готова раздарить весь магазин, – сжимая мамину руку, пытается шутить папа. – Потом он серьезно смотрит на доктора: – Скажите, что это было?– Хорошая новость в том, что это был не инфаркт, – говорит доктор Гольдштейн.– А плохая новость?– Мы не вполне уверены, что на самом деле с вами произошло.Анджело поясняет:– Доктор, папа поднимал ящик с помидорами, когда это случилось. Может в этом причина?– Не исключено, – улыбается доктор. – Через некоторое время мы проведем еще кое-какие обследования.– Что может сделать папа, чтобы подобного не повторилось? – спрашиваю я.– Не поднимать тяжести. Поменьше беспокоиться. И соблюдать диету…– Да, знаю-знаю: отказаться от сливочного масла, яиц и спиртного.– Вы курите?– Одну сигарету за ужином. Только и всего. Днем я не курю.– Если бы с вами все было в порядке, я бы мог утверждать, что одна сигарета вам не повредит. Но в данных обстоятельствах вам следует отказаться и от нее.– Я выброшу все эти сигареты! – горячится мама.– Никаких нагрузок. Забудьте про разгрузку ящиков с грузовика. Рекомендую вам гулять, но не больше километра в день. Нужно придерживаться диеты. Поначалу это нелегко, но со временем вы забудете свои старые привычки питания. И каждый месяц вы должны приходить к нам на осмотр.– Отказаться от еды, сигарет, работы, досуга. Будут еще пожелания, доктор?– Было бы замечательно, если бы вы отнеслись к этому со всей серьезностью. Мы оставим вас здесь на ночь, чтобы провести дополнительное обследование.Когда доктор Гольдштейн выходит из палаты, мы пытаемся приободрить папу. Он смеется вместе с нами, но я вижу, что он напуган. Такое угнетающее чувство, когда видишь, что глава твоей семьи напуган.– Мы будем делать все так, как сказал доктор, – решительно заявляет мама.– Разве можно так жить? – возражает папа.– Можно. Ты ведь не хочешь умереть, Антонио Сартори, так? – Мама целует папу и прижимается щекой к его лицу.– Хорошо, уговорила, – говорит он. – Обещаю остаток жизни есть исключительно творог и салат, отрастить уши и превратиться в кролика.Мама выпрямляется и ласково, но решительно говорит:– Меньше всего меня волнует, в кого ты превратишься, если ты жив и здоров.
Розмари, как настоящая кума, отдает все силы, чтобы помочь мне подготовиться к свадьбе. Она взяла на себя заботу о гостях, подготовке традиционных итальянских confetti , крошечных пакетиков с миндалем в сахаре. К каждому пакетику она с тщанием привязала ленточку; они так изящно выглядят в открытой коробке в гостиной. Чтобы не отставать, мамины кузины из Бруклина сделали несколько тарелок с печеньем для каждого стола. Мама вычистила кладовку рядом с кухней и забила полки блюдами с лакомствами – печенье с абрикосовой начинкой; круглые печенья в кокосовой стружке, украшенные розовым кремом; фиговые и финиковые полоски, выложенные пирамидой, завернутые в пленку и перевязанные ленточками. Как только мама открывает дверь в кладовку, весь дом наполняется смесью запахов ванили, кокоса, лимонного сахара. Это напоминает мне Рождество. Мама стряпает к каждому празднику.– Не знаю, понравится ли тебе это, но так принято делать в Бруклине, – говорит Ро, вытаскивая из коробки куклу, одетую в свадебное платье. У нее пышное платье и длинная фата из тюля. Когда Розмари поворачивает ее, то она моргает глазами; у куклы ярко-розовые губы, а на подбородке нарисована родинка.– Мы посадим ее на капот машины. – Наверное, я выгляжу озадаченной, потому что Розмари продолжает сердито: – Привяжем на «паккард» Джона.– Здорово, – говорю ей я, пытаясь выдавить из себя подобие улыбки.Во мне заговорила венецианская кровь. Я люблю простоту. Это у неаполитанцев принято сажать куклу на капот.– Я была уверена, что тебе понравится.Из другой коробки Розмари достает еще одну куклу. Она одета в атласное платье светло-коричневого цвета, как мои подружки невесты: Рут, Виолетта и Розмари, которая сама по себе еще одна кукла.– А эта для машины, в которой поедут свидетели, – с надеждой смотрит на меня Ро.– Это ты сшила куклам платья? – спрашиваю я.– Да.– Красивые. Отличные кружева. Прикрепи ее ко второй машине.Кажется, тяжкий груз упал с плеч Розмари.– Спасибо. Ты так много сделала, чтобы все устроить, и мне хочется, чтобы ты знала, что я тебе очень признательна. – Я крепко ее обнимаю.– Спасибо тебе, Лю. Ты была так ко мне внимательна. – Розмари отворачивается.– Что такое? – Хотя можно и не спрашивать. – Ты думаешь о Марии Грейс, да?Розмари вертит в руках куклу, разглаживая каждую складочку на ее платье.– У меня скоро будет еще один ребенок. Только это секрет. Я не сказала даже Роберто. Я подожду, пока не закончится свадьба.Я прижимаю ее к себе еще крепче:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Когда до свадьбы остается несколько дней, я вдруг понимаю, что начала вставать все раньше и раньше по утрам (сегодня я проснулась в три часа) и не могу заснуть снова. Я лежу в постели и размышляю о Джоне.Сегодня я прокручиваю в голове эпизод, который произошел в июле. Я сидела в машине с Джоном, он вез меня домой после работы. Я приглашала его зайти к нам, но он не мог, потому что у него была назначена какая-то встреча. Я уже было собралась выйти из машины, но он, улыбаясь, спросил: «Чековая книжка с тобой?» Я достала свою расчетную книжку и выписала чек на имя Джона Тальбота. Потом согнула его и аккуратно оторвала от книжки. «Это все что у меня есть, дорогой», – сказала я. Он взял чек, даже не заглянув в него, сложил в несколько раз и сунул в нагрудный карман своего пиджака. «Немного, малышка, но это все, что у тебя есть», – весело сказал он, а потом поцеловал меня. Я понимаю, что это была всего лишь шутка, но для меня эти слова были словно пощечина.– Лючия! – зовет снизу мама.– Да, мам?– Ты можешь заскочить в «Гросерию» по дороге на работу?Я беру свою сумку. Внизу мама подготовила бумаги.– Передай это папе и скажи ему, чтобы внимательно перепроверил каждую цифру. Поставщик прислал список блюд, которые будут на праздничном ужине. Как Делмарр, красивое платье сшил?– Элегантное, мама. Сколько у нас приглашений?– Около трехсот, – говорит мама. – Куда им отправлять подарки?– В Хантингтон.– Как продвигается строительство?– Я не видела, мама. Джон хочет сделать мне сюрприз. Мы проведем там нашу первую ночь.– Так и должно быть, – с гордостью говорит мама.Слава богу, она никогда не заговаривала о брачной ночи. В противном случае у меня на душе было бы уже два греха: смертельный (прелюбодеяние) и простительный (обман).Когда я прихожу в «Гросерию», папа, словно скульптуру, устанавливает на высокую тумбу большую головку пармезана.– О, интересный ход, – говорю я.– А ты как думала, откуда у тебя талант? – улыбается он.– Ты уже взял смокинг на прокат?– Нет.Он идет к кассе, я следом за ним.– Ребята уже позаботились о костюмах. По крайней мере, ты бы мог…– Подвести к алтарю и выдать замуж самую красивую девушку Гринвича.Пока он выкладывает в кассу мелочь, заверяет меня:– Я знаю, что мне предстоит сделать. Твоя мама талдычит мне об этом каждый вечер. Ей хочется, чтобы свадьба была лучшей из всех, что когда-либо устраивалась в городе. В конце концов, хотя бы у одного ее ребенка будет такая свадьба, какие принято проводить у итальянцев. Ты же знаешь этих барезцев, они любят, когда все безупречно, гонятся за блеском.– Папа?– Да?– Я хочу, чтобы ты перестал давать мне деньги, когда я выйду замуж Достаточно с тебя и приема, который ты оплачиваешь. Хорошо?– Зачем ты так говоришь?– Мне хочется, чтобы вы с мамой больше заботились о самих себе, чтобы вы не уставали.Он закрывает кассу, обходит прилавок и целует меня в макушку:– Конечно, конечно.– Я не шучу, – решительно говорю я.– Отправляйся на работу, – велит он, заканчивая выкладывать один ящик помидоров и открывая следующий.Я иду в другой конец магазина и прощаюсь с Анджело, который подкладывает лед в витрину со свежей рыбой.Я успеваю пройти полквартала, когда Анджело нагоняет меня, окликая по имени:– Лючия, вернись! Папе плохо!Когда я бегом возвращаюсь в «Гросерию», папа сидит на стуле. Роберто протягивает ему стакан воды.– Папа, прошу тебя, пей, – умоляет Роберто.– Пусти меня.Я поднимаю папину голову и смотрю в его глаза:– Тебе нужно в больницу.– В больницу? Чушь! – говорит он.– Нет, ты поедешь. Немедленно, – приказываю я.У папы ужасный цвет лица. Так плохо он выглядел только когда потерял сознание в Италии.– Со мной все в порядке.– Надеюсь, но такого не должно повторяться.Роберто подгоняет грузовик, пока мы с Анджело сидим с папой.– Только не надо устраивать из этого трагедию, – просит папа.– Папа, если с тобой что-то случится, я умру, – встав перед ним на колени и обнимая его за ноги, говорю я.
Самое скверное в том, когда звонишь домой и сообщаешь плохую новость, – то, что мама бросает трубку, и ты не можешь знать, поняла ли она сказанное, а если поняла, то все ли с ней в порядке или она потеряла сознание. Когда я рассказываю ей, что папа в госпитале святого Винсента, она было дает отбой, но потом вдруг отвечает. Она не удивлена, потому что за завтраком, когда она сказала папе, что он очень бледный, он только махнул рукой.К тому времени, как мама добралась до больницы, она совершенно успокоилась.– Антонио, тебе нужно поберечься. – Она подходит к его кровати и берет его за руку.Доктор Бобби Гольдштейн – кардиолог – входит в палату. Он худой и очень молодой, у него доброе лицо.– Мистер Сартори, я ваш постоянный покупатель.Папа сияет.– Ваша ветчина самая лучшая в Нью-Йорке.– Вылечите моего мужа, и вы будете обеспечены ею до конца жизни, – обещает мама.– Моя жена готова раздарить весь магазин, – сжимая мамину руку, пытается шутить папа. – Потом он серьезно смотрит на доктора: – Скажите, что это было?– Хорошая новость в том, что это был не инфаркт, – говорит доктор Гольдштейн.– А плохая новость?– Мы не вполне уверены, что на самом деле с вами произошло.Анджело поясняет:– Доктор, папа поднимал ящик с помидорами, когда это случилось. Может в этом причина?– Не исключено, – улыбается доктор. – Через некоторое время мы проведем еще кое-какие обследования.– Что может сделать папа, чтобы подобного не повторилось? – спрашиваю я.– Не поднимать тяжести. Поменьше беспокоиться. И соблюдать диету…– Да, знаю-знаю: отказаться от сливочного масла, яиц и спиртного.– Вы курите?– Одну сигарету за ужином. Только и всего. Днем я не курю.– Если бы с вами все было в порядке, я бы мог утверждать, что одна сигарета вам не повредит. Но в данных обстоятельствах вам следует отказаться и от нее.– Я выброшу все эти сигареты! – горячится мама.– Никаких нагрузок. Забудьте про разгрузку ящиков с грузовика. Рекомендую вам гулять, но не больше километра в день. Нужно придерживаться диеты. Поначалу это нелегко, но со временем вы забудете свои старые привычки питания. И каждый месяц вы должны приходить к нам на осмотр.– Отказаться от еды, сигарет, работы, досуга. Будут еще пожелания, доктор?– Было бы замечательно, если бы вы отнеслись к этому со всей серьезностью. Мы оставим вас здесь на ночь, чтобы провести дополнительное обследование.Когда доктор Гольдштейн выходит из палаты, мы пытаемся приободрить папу. Он смеется вместе с нами, но я вижу, что он напуган. Такое угнетающее чувство, когда видишь, что глава твоей семьи напуган.– Мы будем делать все так, как сказал доктор, – решительно заявляет мама.– Разве можно так жить? – возражает папа.– Можно. Ты ведь не хочешь умереть, Антонио Сартори, так? – Мама целует папу и прижимается щекой к его лицу.– Хорошо, уговорила, – говорит он. – Обещаю остаток жизни есть исключительно творог и салат, отрастить уши и превратиться в кролика.Мама выпрямляется и ласково, но решительно говорит:– Меньше всего меня волнует, в кого ты превратишься, если ты жив и здоров.
Розмари, как настоящая кума, отдает все силы, чтобы помочь мне подготовиться к свадьбе. Она взяла на себя заботу о гостях, подготовке традиционных итальянских confetti , крошечных пакетиков с миндалем в сахаре. К каждому пакетику она с тщанием привязала ленточку; они так изящно выглядят в открытой коробке в гостиной. Чтобы не отставать, мамины кузины из Бруклина сделали несколько тарелок с печеньем для каждого стола. Мама вычистила кладовку рядом с кухней и забила полки блюдами с лакомствами – печенье с абрикосовой начинкой; круглые печенья в кокосовой стружке, украшенные розовым кремом; фиговые и финиковые полоски, выложенные пирамидой, завернутые в пленку и перевязанные ленточками. Как только мама открывает дверь в кладовку, весь дом наполняется смесью запахов ванили, кокоса, лимонного сахара. Это напоминает мне Рождество. Мама стряпает к каждому празднику.– Не знаю, понравится ли тебе это, но так принято делать в Бруклине, – говорит Ро, вытаскивая из коробки куклу, одетую в свадебное платье. У нее пышное платье и длинная фата из тюля. Когда Розмари поворачивает ее, то она моргает глазами; у куклы ярко-розовые губы, а на подбородке нарисована родинка.– Мы посадим ее на капот машины. – Наверное, я выгляжу озадаченной, потому что Розмари продолжает сердито: – Привяжем на «паккард» Джона.– Здорово, – говорю ей я, пытаясь выдавить из себя подобие улыбки.Во мне заговорила венецианская кровь. Я люблю простоту. Это у неаполитанцев принято сажать куклу на капот.– Я была уверена, что тебе понравится.Из другой коробки Розмари достает еще одну куклу. Она одета в атласное платье светло-коричневого цвета, как мои подружки невесты: Рут, Виолетта и Розмари, которая сама по себе еще одна кукла.– А эта для машины, в которой поедут свидетели, – с надеждой смотрит на меня Ро.– Это ты сшила куклам платья? – спрашиваю я.– Да.– Красивые. Отличные кружева. Прикрепи ее ко второй машине.Кажется, тяжкий груз упал с плеч Розмари.– Спасибо. Ты так много сделала, чтобы все устроить, и мне хочется, чтобы ты знала, что я тебе очень признательна. – Я крепко ее обнимаю.– Спасибо тебе, Лю. Ты была так ко мне внимательна. – Розмари отворачивается.– Что такое? – Хотя можно и не спрашивать. – Ты думаешь о Марии Грейс, да?Розмари вертит в руках куклу, разглаживая каждую складочку на ее платье.– У меня скоро будет еще один ребенок. Только это секрет. Я не сказала даже Роберто. Я подожду, пока не закончится свадьба.Я прижимаю ее к себе еще крепче:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38