Веки ее отяжелели, и мать поняла, что на сегодня разговоров достаточно.
– Спокойной ночи, детка. – Она поцеловала Аманду. – Спи крепко-крепко. А завтра мы все обсудим и что-нибудь обязательно придумаем.
Она проверила телефон, убедилась, что он отключен, и вышла, тихонько прикрыв за собой дверь. Аманда натянула на голову одеяло и с облегчением погрузилась в сон, который обещал ей две очень важные и нужные сейчас вещи – отдых и забвение.
Когда Дэн свернул на подъездную аллею, Кэндис увидела машину матери, припаркованную подле ее дома.
– Бог мой, я этого не вынесу, – пробормотала она, чувствуя, как рот наполняется горечью.
– А я не боюсь, – заявил Дэн, помогая подруге выбраться из машины. – Нам не страшен ураган, даже если его имя Ханна. Идем.
Он обнял Кэндис за плечи, и они пошли к дому. Кэндис дрожала и, копаясь в сумочке в поисках ключей, пыталась собраться с силами. Однако мать не дала ей такого шанса.
Дверь распахнулась, на пороге стояла Ханна и тяжелым взглядом взирала на дочь. Она увидела испачканный костюм, расстроенное лицо и парик, который предательски выглядывал из сумочки.
– Так это правда! Когда Майра позвонила и сказала, что видела тебя в новостях по Пятому каналу, я решила, что она шутит!
Ханна отступила, пропуская дочь и Донована в дом. Но сегодня она даже не фыркнула при виде нищего ирландца, с которым связалась дочь. Все ее внимание было сосредоточено на Кэндис.
Кэндис почувствовала, что слезы вот-вот хлынут из глаз, а ведь она не плакала на глазах у матери лет с тринадцати!
– Как могла моя дочь притворяться кем-то другим! – бушевала Ханна. – И не просто кем-то – а французской горничной! Убирать! Мыть туалеты!
Кэндис судорожно сглотнула. Только то, что все ее силы уходили на борьбу со слезами, помешало ей обратить должное внимание на очередной рвотный позыв.
– Ну, вообще-то я до мытья туалетов так и не дошла, – пробормотала она, – Меня просто вырвало в тот, который рядом со спальней Сьюзи Симмонс.
Несколько секунд Ханна Блум молчала, словно пораженная громом. Затем она всем корпусом повернулась к Дэну и простерла в его сторону обвиняющую длань:
– Это все из-за вас!
Кэндис судорожно хихикнула. Наверное, мама так представляет себе жизнь, с ирландцем – она непременно должна включать мытье туалетов.
– Что вы сделали с моей дочерью, Дэниел? – Голос Ханны вдруг стал вкрадчивым, но Кэндис не обманулась: это лишь затишье перед очередной бурей.
Больше всего ей хотелось выбежать из комнаты и поплакать где-нибудь в темном уголке. Но ноги подкашивались, и она боялась отлепиться от Дэна, а потому продолжала цепляться за него, хлюпая носом и удивляясь собственной эмоциональной прострации.
– Я думаю, что она была великолепна! – заявил Донован с полной уверенностью. Хорошо хоть акцент не стал изображать, подумала Кэндис. – Ее подруга попала в беду, и Кэндис помогла ей. Любая мать должна гордиться, что ее дочь выросла столь достойной, щедрой и душевной женщиной.
– Она выставила нас обоих на посмешище, вот что она сделала! – крикнула Ханна. – Понять не могу, что на нее нашло.
Кэндис тоже не могла этого понять, но она вслушивалась в уверенный голос Дэна, цепляясь за него как за соломинку.
– Ваша дочь уже не ребенок, вы заметили, миссис Блум? – продолжал Донован. – Ей сорок два, и она в состоянии поступать так, как считает нужным.
«Вот сейчас, сейчас нужно выпрямиться и прокричать свою декларацию независимости», – думала Кэндис. И тогда, тогда она обрела бы, наконец, свободу. Но она слишком привыкла зависеть от одобрения матери. Вот и сейчас она не видела ничего, кроме презрения и ярости, написанных на лице Ханны. И страх Кэндис был настолько силен, что слезы, сдерживаемые так долго, хлынули из глаз и потекли по щекам, обжигая кожу.
– Посмотрите, во что она превратилась! – Патетика в тоне Ханны была достойна театральной сцены. – Боже, как низко пала моя дочь!
Дэн развернул к себе Кэндис и всмотрелся в ее лицо. Слезы струились по щекам, и Кэндис видела, что они падают на мраморный пол.
– Я просто люблю ее, – услышала она его голос.
Некоторое время все трое стояли молча, и тишину нарушали лишь тяжелое дыхание Ханны и судорожные всхлипывания Кэндис.
– Кэндис, – мягко сказал Дэн. – Посмотри на меня. – Она не отреагировала, и тогда он приподнял пальцами ее подбородок и заглянул в полные слез глаза. – Скажи мне, что должно случиться сейчас. Хочешь, мы попросим твою маму уйти?
Боже, как она этого хотела! Какая чудесная мысль! Если Ханна уйдет, можно будет выплакаться в объятиях Дэна, а потом спросить, правда ли он сказал, что любит ее или это были слуховые галлюцинации на нервной почве. Или он сказал это, чтобы заставить Ханну в ужасе бежать прочь из дома?
Но силы покинули Кэндис окончательно. Она взглянула на мать и увидела страх в ее глазах.
Именно этот полный страха перед одиночеством взгляд заставил Кэндис покачать головой и прошептать:
– Я не могу этого сделать.
Долгий миг Дэн смотрел ей в глаза, потом руки его скользнули с плеч Кэндис, оставив ту со странным ощущением обнаженности, и мужчина сделал шаг назад.
– У твоей мамы есть собственная жизнь и много друзей, – сказал Донован. – Почему же ты не имеешь права на то же самое? Тебе пора повзрослеть, Кэндис. – Он улыбнулся и негромко добавил: – Я действительно люблю тебя.
А потом он пошел к двери и уже у порога сказал:
– Позвони мне, когда вырастешь и решишь жить по-своему.
Дверь закрылась, и Кэндис поняла, что больше никогда не увидит Дэна Донована.
Ей стало страшно от этой мысли, и она обернулась к матери, слабо надеясь то ли на благодарность, то ли на утешение. И увидела выражение нескрываемого торжества на лице Ханны. Потом Кэндис зажала рот ладонью и рванулась в туалет. Склонившись над унитазом и сотрясаясь в судорогах рвоты, она думала о том, что Брук Маккензи чертовски повезло с матерью. По крайней мере, та никогда не вмешивалась в ее личную жизнь.
Глава 28
Хэп молчал всю дорогу до дома, и Брук, которой было ужасно некомфортно в этой напряженной тишине, вдруг подумала, что хорошо бы мама была здесь… и сама испугалась своих мыслей, потому что уж и вспомнить не могла, когда присутствие Кэсси казалось ей благом. Брук вздохнула и призналась себе, что мама поняла бы. Она поняла бы все: и желание помочь подруге, и необходимость создания нового имиджа. Как приняла и поняла она то, что Брук еще в колледже создала себе новую личность и новую жизнь.
Брук прекрасно помнила, что советовала ей Аманда. Но как можно признаваться мужу в еще больших грехах, после того как она уже попала в немыслимую ситуацию?
Когда они останавливались на красный сигнал светофора, муж смотрел на нее в зеркальце заднего вида. Пару раз даже обернулся. Он ничего не говорил – ни слова. Только смотрел с удивлением и порой качал головой. Вскоре Брук поняла, что больше не в силах выносить это молчание. Пусть он заговорит, пусть скажет хоть что-нибудь! Даже злое или обидное – все лучше, чем молчание.
Когда они вошли в дом, в гостиной обнаружился Тайлер, который валялся на диване и смотрел телевизор.
– Привет! – завопил он радостно. – А я вас видел по Пятому каналу! Bay! А вы были кто? Шанель или Симона?
Брук промолчала. Она схватила мужа за руку и потащила его за собой. Закрыла дверь в спальню поплотнее и повернулась к нему лицом.
– Ты скажешь мне что-нибудь или нет? – спросила она. – Только не надо больше качать головой! Я уже завизжать готова!
Хэп удивлённо взирал на жену. Надо же, она умеет кричать! Ни разу с их первой встречи он не слышал, чтобы Брук повышала голос. Похоже, он действительно многого не знает о своей жене. Сколько сюрпризов в один день!
– Я просто пытался придумать, что именно нужно сказать, но как-то в голову ничего не приходит, – признал он. – Если говорить о случившемся, то я готов тебя поддержать: ты молодец, что решила помочь Аманде. Но… но ты была так не похожа на себя. И твое поведение… Это так не свойственно тебе: перевоплотиться в горничную и мыть полы. Я ни разу не видел, чтобы ты хоть пыль вытерла или еще что-то. Даже представить себе не могу, как тебе удалось провести столько людей. Неужели никто из ваших клиентов никогда не жаловался?
И тут Брук поняла, что ей действительно придется все рассказать. «Я люблю его и хочу, чтобы он меня тоже любил, – думала она. – Но только меня настоящую, а не ту белоручку и задаваку, которой я, похоже, была все это время в его глазах». И еще Брук поразилась, как много времени понадобилось ей, чтобы понять очень простую, в общем-то, вещь. Ее мать никогда не была неудачницей. Она была сильной женщиной, как Аманда, и делала все, чтобы ее ребенок ни в чем не нуждался. Она делала то, что умела. И в этом нет ничего стыдного. Брук больше не стыдилась своей матери. Она взглянула мужу в глаза, и он вдруг перестал улыбаться, увидев в ней нечто новое. И тогда Брук все ему рассказала. – Я вовсе не обманывала людей, Хэп. Никто не жаловался, потому что таких мастериц, как я, еще поискать. Моя мать всю жизнь убирала в разных домах, и я все детство провела со шваброй в руках.
И она говорила и говорила, чтобы заставить его понять, как страстно желала она оторваться от своих корней, как тщательно выстроила свою новую жизнь. И как трудно было решиться на помощь Аманде, потому что больше всего на свете Брук боялась стать горничной.
– Я больше не могу носить все это в себе, – говорила она, и голос ее становился все тише. – Я тебя люблю. Люблю больше всего на свете… и надеюсь, ты сможешь по-прежнему любить меня такой, какая я есть… независимо от моего прошлого.
– С ума сойти, – Хэп потряс головой, словно пытаясь вернуть на место мозги. – Очень тяжело вот так сразу… – Он опустился на край кровати и принялся внимательно разглядывать свою жену. Брук смотрела на него с надеждой, ожидая увидеть на твердых губах улыбку любви и понимания… но губы были сжаты и улыбка все не появлялась.
– И какой именно Брук я должен верить? – спросил он, наконец. – Как разобраться, какая ты Настоящая?
– Я расскажу тебе все, что ты захочешь узнать, Хэп. Честно. Но мой самый страшный секрет ты уже знаешь. Моя мать – прислуга. Горничная. И бабушка тоже. – Она пыталась говорить весело, но внутри росла паника, потому что Хэп смотрел внимательно, без улыбки, и она не могла понять, о чем он думает. – Но ведь это не преступление, правда? То есть я понимаю, что вела себя так, словно мое прошлое преступно, но на самом деле это не так.
Ну почему он сидит так неподвижно, с ничего не выражающим лицом? Она умирает от желания обнять его, ей так нужно, чтобы он понял и принял, пожалел ее…
– А та ссора и отчуждение между тобой и матерью? – спросил он тем же ровным голосом, от которого у Брук мурашки бежали по спине. – Это правда или часть твоей выдуманной истории?
– Мы просто редко видимся. И я не думаю, что тебе понравились бы частые визиты или тесные взаимоотношения.
– Хотя она твоя мать.
Брук не понравилось, как это прозвучало. Он не понимает, с досадой подумала она. Ведь скрытничала она не только ради себя, но и ради него – каково такому человеку иметь в родственниках Кэсси?
– Ты не понимаешь, – с досадой сказала она. – Моя мать не получила никакого образования. Она еще довольно молода – ей было всего шестнадцать, когда она меня родила. И она… она любит выпить.
У Брук заныло сердце. Она уже пожалела о своих откровениях. Сейчас Брук готова была продать душу за то, чтобы вернуть свои слова назад. Так пугал ее этот замкнутый человек, занявший вдруг место Хэпа.
– Ты совершенно не доверяешь мне, раз не позволила познакомиться с твоей матерью. – Сказано это было тоном ровным и лишенным эмоций, но чуткое ухо Брук уловило обвинительные нотки.
– Неправда! – воскликнула она. – Это вовсе не из-за недостатка доверия… Я просто… – Голос ее умолк, так и не озвучив оправдания.
– А мне кажется, что дело именно в доверии, Брук. Вернее, в его отсутствии. Как же так: ты говоришь, что любишь меня… но при этом настолько мало веришь в мою ответную любовь, что не считаешь меня способным принять тот факт, что ты родилась в не слишком благополучной семье?
– Нет, все не так!
Хэп встал и пошел к шкафу.
– Я уже был женат на женщине, которая мне не доверяла, – негромко сказал он. – Мы ведь обсуждали это еще до нашего брака.
Брук молчала, подавленная своим чувством вины.
– Что поделать, такой уж я человек… – продолжал Хэп. – И для меня в браке самое важное – именно доверие.
– Хэп, я…
– Сейчас мне нужно отвезти Тайлера к матери. А потом я поеду в клуб… проведу там пару дней. Мне нужно многое обдумать.
Брук растерялась и расстроилась до такой степени, что не знала, что сделать и сказать, чтобы хоть как-то исправить положение. Застыв в молчаливом отчаянии, она наблюдала, как Хэп собирает вещи в сумку. Уже в дверях он повернулся, внимательно взглянул на молодую жену и сказал:
– Я люблю тебя, Брук. По крайней мере, я в это верил до сего дня. Но нам обоим нужно подумать, как жить дальше.
А потом он посадил Тайлера в машину и уехал. А Брук осталась одна – и впервые большой, красивый и уютный дом показался ей пустынным и холодным.
В воскресенье утром на первой полосе самой популярной в Атланте газеты был напечатан снимок трех дам-мушкетеров, причем в полной боевой раскраске французских горничных. Фотограф запечатлел героинь дня до того, как они имели хоть какой-то шанс смыть грим. В подписи были указаны их полные имена и французские псевдонимы. А заголовок, набранный кричаще-крупным шрифтом, гласил:
«ОТЧАЯННЫЕ ДОМОХОЗЯЙКИ МАСКИРУЮТСЯ И НАВОДЯТ ПОРЯДОК В ДОМАХ СВОИХ НИЧЕГО НЕ ПОДОЗРЕВАЮЩИХ ДРУЗЕЙ!»
Тут же посыпались звонки от клиентов, которые отменяли заказы. Кэндис решила, что они звонят не столько из вежливости, сколько оттого, что опасаются увидеть у своих дверей трех столь знаменитых теперь горничных. Кроме того, Сьюзи Симмонс по-прежнему твердила на каждом углу, что они ее обокрали. Хотя официально причиной ареста было нарушение общественного спокойствия, а вовсе не кража.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41