она возилась с чайником. – Она так расшалилась! Надо почаще просить ее запирать меня в сарае.
Я рассмеялась. Она развернул меня за плечи к себе лицом:
– А как же ты, милая? У тебя все в порядке?
– Да.
– Хорошо. Уверен, мои усилия все равно были бы напрасны, но мне почему-то показалось, что, притворившись, будто это сделал я, я смог бы вынудить кое-кого вмешаться. Я должен был что-то сделать. Не мог же я так просто встать в сторонке и позволить им обвинить тебя, зная, что ты ничего не делала.
– Спасибо, папочка, за этот единственный вотум доверия. И твои усилия были вовсе не напрасны. Благодаря тебе я решилась поехать в Лондон и выяснить, что же на самом деле происходит.
– Тогда-то твоя подруга все и выложила?
– Шарлотта? Да, именно так – Я замялась на секунду, а потом решила не вдаваться в подробности. О переодевании и прочей красоте. Не уверена, что отец выдержал бы такой рассказ на голодный желудок, после нескольких часов рассаживания георгин. Вместо этого я крепко сжала его руку и проводила его взглядом. Он с довольным видом поплелся на кухню, и мама тут же принялась командовать и суетиться над ним, отправив их с Айво мыть руки перед обедом.
– Ну-ка идите, вы оба, – честила их она, – двое грязнуль. И почисть под ногтями, Гордон! Бог знает, чем ты там занимался в своем сарае!
Я вдруг почувствовала себя очень усталой и ушла в гостиную. Мне никого не хотелось видеть и слышать – только сидеть в углу дивана и думать о том, что я больше никогда не увижу Джосса…
– Рози!
Я вздрогнула и открыла глаза. Надо мной стояли Филли и мама. Глаза их радостно сияли.
– Рози, скорее! Вот – причешись! – И мамочка принялась тыкать меня щеткой с острыми зубьями.
– А-а-а! Что… зачем? – Я увильнула, потом встала и попятилась.
– Быстро, снимай эту растянутую кофту! Принарядись, бога ради! Филли, где твоя помада?
– Да отстаньте вы от меня! – выпалила я. Они пытались захватить меня в тиски. – Что происходит?
Внезапно мамочка схватила освежитель воздуха с подоконника и обрызгала меня отвратительной лавандовой струей, как муху какую.
– Фу! Прекрати, мам!
– Я так и знала, что надо было постирать накидки на стулья, – прошипела мамочка, приказала мне расправить накидки, а сама засуетилась по комнате, поправляя картинки с орнаментами и взбивая подушки. – Они такие заляпанные! И если бы я догадалась собрать свежих цветов, можно было бы поставить чудесную цветочную композицию на пианино, и…
Раздался звонок. Мама с Филли замерли.
– Он здесь! – прошипела мамочка.
– Кто?
– Ты знаешь кто! – Она слегка меня подтолкнула. – Иди. Иди же, открой ему дверь!
Я медленно повернулась и пошла к двери. Сердце прыгало в груди, билось, как сумасшедшее. Он приехал. Как же иначе, конечно же, он приехал! И как только я могла подумать, что он не приедет?
Я подошла к двери, положила ладонь на задвижку и на короткое головокружительное мгновение зажмурила глаза. Потом открыла их снова. Кто-то сунул мне в руки гигантские белые лилии, которые могли вырасти где угодно, но не в саду. Душный запах заставил меня отпрянуть. Я ахнула, потом попятилась еще на один шаг. Потому что за цветами, улыбаясь во весь рот, стоял Алекс.
Глава 30
– Это тебе, – просиял он, впихнув букет мне в руки. На нем была старая голубая шерстяная фуфайка, на губах играла предназначенная для особых случаев улыбочка искусителя, от которой в уголках зеленых глаз появлялись морщинки. Глаза соблазнительно поблескивали. – Рози, я хотел первым тебя поздравить. Не могу передать, как я за тебя рад.
«А ты попробуй», – хотела было цинично ответить я, но сдержалась. И мне снова пришло в голову, до чего же странные все эти поздравления: будто я приз выиграла или ребенка родила.
– Ты, наверное, просто в восторге.
Вот, опять – как будто я родила мальчика весом девять фунтов две унции!
– Я чувствую облегчение, – серьезно проговорила я. – Думаю, «в восторге» – не самое удачное определение. Все-таки речь идет о смерти моего мужа.
– Разумеется, разумеется, – быстро спохватился он, моментально погасив огоньки в глазах и изобразив более подходящее выражение. – Как бы то ни было, Рози, хоть это и неподобающий случай, должен признать: мне до смерти хочется его отпраздновать! По дороге я проезжал очаровательный маленький паб и подумал: почему бы нам с тобой не заехать и не выпить по маленькой? Ну, обменяться новостями?
– А потом?
– Ладно, ладно, ты меня раскусила. Я хотел и на ужин тебя пригласить, тем более что выглядишь ты просто неотразимо: устоять невозможно. Как тебе такой вариант?
Я подвинула букет так, чтобы он скрыл объект его желания. Было очевидно, что этот кобель помешан на сиськах, я уже давно это подозревала. В ту ночь, когда он зажал меня на диване в холле Джосса, его руки слишком уж быстро отыскали нужное место. А обладательницы большого бюста мигом распознают такие черты.
– На днях ты все же смог передо мной устоять, причем легко, – беспечно заметила я. – Более того, припоминаю, ты даже спрятался под подоконником, чтобы со мной не встречаться.
– Да… А… Я был ужасно занят, – не сразу нашелся он.
Мне не надо было долго подыскивать следующую реплику – я давно отрепетировала ее. В тот самый день, когда он потерял свои контактные линзы.
– Как я тебя понимаю! – сказала я ему. – Ведь я тоже теперь очень занята. А для тебя – отныне и навсегда.
С этими словами я захлопнула дверь прямо перед его изумленным носом. Потом повернулась и наткнулась на мамочку, которая совершенно случайно взялась полировать перила платочком. Как же иначе.
– Куда он ушел? – встревоженно спросила она.
– А я почем знаю. – Я сунула ей букет, невозмутимо просмотрела заголовки в «Телеграф» на столике в прихожей и пошла на кухню.
– Но… что он хотел? – Она засеменила вслед за мной, сжимая в одной руке платочек, а в другой – букет.
– Хотел пригласить меня на ужин.
– И? – завизжала она.
– И затащить меня к себе домой, чтобы там потискать мои груди.
– Рози! – Она уронила платочек.
– Извини, мам, но он такой слизняк. И к тому же Фома неверующий. С первым я бы справилась, но первое и второе вместе… – Я покачала головой… – Увольте.
Я взяла яблоко из фруктовой корзинки, подбросила его в воздух, поймала и зашагала по кухне. Ничего себе, какое приятное чувство. Очень, очень приятное. Я его отшила! Я захлопнула дверь! Я сказала – спасибо, не сегодня! Чувство было совершенно потрясающее. Теперь я понимаю, почему люди часто поступают так со мной.
– Ты – маленькая дура! – завопила мать мне вслед. – Ты никогда в жизни не найдешь никого лучше, он же ветеринар!
– Можно и по-другому посмотреть, мам, – сказала я, открывая заднюю дверь и натягивая резиновые сапоги. – Представь, если бы он был доктором? Представь, если бы я упустила такой шанс. – Я притворилась, будто поеживаюсь в ужасе, и вышла в сад. Мать в отчаянии фыркала за моей спиной. Потом, повинуясь импульсу, я заглянула в дверь черного хода.
– Эй, мам!
– Что? – злобно прошипела она.
– Я тебе никогда не говорила, но много лет назад, знаешь, что я сделала?
– Что?
Я украдкой оглянулась, проверить, не подслушивает ли кто, сложила руки воронкой и прошептала:
– Я отказала хирургу-ортопеду!
Я вышла в сад и побрела прочь от дома, на ходу жуя яблоко. Краем глаза заметила Филли – та загружала машину, готовясь к отъезду. Тут входная дверь распахнулась настежь, и мамочка вылетела на дорожку со злобными неистовыми воплями, демонстративно размахивая руками, бряцая драгоценностями. Несомненно, я довела ее до отчаяния. Филли прекратила загружать вещи и стала слушать; скрестила руки, склонила голову набок, принялась вздыхать, кивать, сочувствовать. Я явно была безнадежна. И что им со мной делать? Отвратительный, проблемный ребенок никак, ну никак не соглашается лечь под первого же мужика, которого они отыскали! Вот и остается качать головой, заламывать руки, пожимать плечами. Я пошла дальше. Я шла и шла по выложенной кирпичом тропинке, вьющейся через рощицу в конце луга; мимо пруда, где я в детстве лежала на животе и часами наблюдала за рыбами; и, наконец, добралась до священного папиного убежища в сарае.
Я подняла щеколду. Ко мне обернулись два виноватых и очень грязных личика. Мой папа и Айво сидели рядом на скамейке.
– Става богу, – вздохнул папа. – Я уж думал, это твоя мать. Мы тут устроили небольшую пересадку, ничего серьезного, но ты же ее знаешь.
Я улыбнулась. Айво был весь в грязи, как и его дед, а перед ними выстроились бесконечные ряды горшков, в которых вода переливалась через край.
– Поливать саженцы – хитрая работа, а Айво может увлечься, – заметил папа. Айво встал на колени на скамье и рискованно закачался, держа в руках большую лейку. Наконец он вылил полгаллона воды в двухдюймовый горшочек.
– Хитвая вабота, – мрачно кивнул он, залив скамейку.
– Айво, будь осторожен! Что ты сделал с дедушкиными семенами!
– Ничего страшного, дорогая, пусть поливает. Я потом все уберу, – сказал папа. – Ему нравится.
Я присела в уголке, глядя, как они трудятся. Счастливые, спокойные, усердные. Лишь изредка тишину нарушал возглас Айво:
– Так, дедушка?
– Да, дорогой.
Спокойствие, запах земли, явно довольные папа с Айво – все это меня утешило. Я любовалась ими. Спустя какое-то время я взяла каталог семян и стала рассеянно листать страницы. Наконец папа заговорил:
– Кто звонил в дверь?
Я отложила журнал и все ему рассказала. В том числе и исход дела. Он усмехнулся.
– Эх, Рози, твоей матери понадобится много месяцев, чтобы от этого оправиться. Много и много месяцев! Она будет вспоминать эту историю каждый раз, когда ты оплошаешь. Помните, как Рози упустила свой последний шанс? Помяни мое слово.
– Я знаю. Я буду долго об этом жалеть, и, самое худшее – скорее всего, она права. Я совершенно не разбираюсь в людях, не могу отличить хорошего человека от плохого.
– Это тут ни при чем, милая. Когда придет время, ты поймешь. Просто ты еще не испытала настоящее чувство. Здесь не разумом взвешиваешь – всем управляют инстинкты.
– Да, – тихо проговорила я, – да, я знаю. – Я сглотнула комок и отодрала с джинсов засохшие мюсли. Потом резко подняла голову и прищурилась. – Пап, а почему ты женился на маме?
– Почему? – Он рассмеялся и отложил совок. Наверное, потому, что в ней было все, чего не было у меня. Она говорила с правильным южным акцентом, пила шерри, как настоящая леди, могла вести светские беседы, была красивой и культурной. Во всяком случае, так мне казалось. А я был всего лишь нескладным чурбаном с Севера.
– И ты все взвесил?
– Да, я понимаю, о чем ты говоришь. Наверное, в какой-то степени, да. – Он поспешно поднял совок и так же резко отложил его снова. – Я был амбициозен, Рози, – тихо продолжал он. – У меня были деньги, но за ними ничего не стояло. У меня не было вкуса. А твоя мать одевалась по последней моде, шила себе платья по картинкам из «Вог» и играла в теннис в белом костюме, как полагается. Мне казалось, что она – самые сливки. Мне казалось, что она и станет вишенкой на моем пироге.
– А она не стала.
– Я ни о чем не жалею, Рози. Скажем так я не подумал о том, что она может оказаться куда более амбициозной, чем я. А из свиного уха мешка с деньгами не наколдуешь. Она думала, что у нее получится, и с тех пор давится своими стараниями. Но как ни крути, я все еще остаюсь свиным ухом.
Я сжала его руку.
– Ты самое милое свиное ушко, которое я когда-либо видела, – с нежностью проговорила я.
– Что ж, спасибо за добрые слова, дочь моя, – с улыбкой произнес он, – но если ты вытащишь локоть из горшка с азалиями, я буду еще более благодарен… спасибо.
Какое-то время он возился со своими цветами. Потом снова заговорил, но глаз не поднял:
– Рози, я тут подумываю, не построить ли мне коттедж в глубине сада.
– Коттедж?
– Мы уже четыре года как получили разрешение на постройку, и в следующем году его срок истекает. Жаль будет его не использовать. Я подумал, что вы с Айво могли бы там жить. Построю коттедж у ручья, чтобы он протекал у вас в саду, и речка станет границей с нашим домом. Правда, это может быть опасно, но ручей неглубокий, и когда Айво подрастет, ему понравится там играть: пусть строит дамбы и все прочее.
В горле у меня застрял комок – по различным причинам. Во-первых, как мило со стороны моего отца использовать все сбережения на постройку крыши над моей головой. Ведь он прекрасно знает, что если мы с матерью будем жить в одном доме, то рано или поздно убьем друг друга. И во-вторых… во-вторых, было во всем этом какое-то ужасное чувство обреченности. Неужели это конец? Одинокая дочь, живущая дома с родителями. Отныне и – неужели навсегда? Я вздохнула. Вдалеке послышался хруст шин по гравиевой дорожке. Наверное, Филли поехала домой, в свой собственный дом, к семье, к мужу. Я откашлялась.
– Спасибо, пап, я очень ценю твое предложение. Можно… можно я подумаю?
– Конечно, можно, дорогая. Спешить некуда, не торопись. – Папа был рад, что я сразу не отказалась. Он повернулся и помог Айво, который отчаянно пытался разделить глиняные горшки. Когда он наконец разодрал их, один из них треснул, но папа не обратил внимания, бросил осколки на пол и протянул ему целый горшок. Мне пришло в голову, что раз уж я не смогла найти Айво отца, то, по крайней мере, могу найти ему постоянного дедушку.
– Что мама говорит?
– Что мама говорит о чем? – Это моя мать вдруг просунула голову в дверь. Вид у нее был сердитый. Мы с папой оба подпрыгнули, как провинившиеся дети.
– Ничего, милая, ничего, – успокоил ее отец. О коттедже ей явно не было известно.
– Неужели? – ядовито прошипела она. – Я тебя знаю, Гордон, и знаю, что вы тут замышляете, когда собираетесь вместе. Значит, вот вы где. Опять испачкались. Я заварила чай на кухне, если кто-нибудь хочет.
– Спасибо, – послушно промямлили мы в унисон.
Она направилась к выходу, но вдруг обернулась:
– Да, кстати, Рози, к тебе приезжал твой бывший хозяин. Я послала его куда надо и прямым текстом.
– Джосс? – прошептала я.
– Да, наглец чертов, это же надо – выбросить тебя из собственного дома!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53