Ты погрязла в быту, Рози. Ты – социальный урод и не можешь произнести ни слова на наших изысканных вечерах, разве что рассказать, как у Айво режутся зубы, или поделиться последним рецептом тирамису. Не смыслишь ни в политике, ни в социальных вопросах, не умеешь вести оживленные споры. Ты нескладная, невежественная развязная дурочка и начисто лишена изобретательности как в постели, так и за ее пределами. – Он злобно ухмыльнулся. – Мне отлично известно, дорогая, что каждый раз, когда мы занимались сексом, ты притворялась.
– Брось, Гарри, я не притворялась. Я спала!
– Не огрызайся, – рявкнул он. – Ты всего лишь подтверждаешь мою точку зрения.
– Так зачем ты на мне женился?
– Затем, что мне нужна была жена. Я хотел иметь детей, и ты понравилась дядюшке Бертраму.
Надо отдать Гарри должное. Всякие кружева типа «твое тело – храм, и при одном прикосновении я бился в экстазе» – не для него. О нет. Я оказалась хорошей свиноматкой, и его дядюшка дал добро.
– К тому же, – благосклонно добавил он, – ты показалась мне относительно хорошенькой. У тебя был открытый дружелюбный характер, и я подумал, что сумею вправить тебе мозги. Вылепить то, что мне нужно. Но теперь я вижу, каким был глупцом. Мне не хватило бы сырья для работы.
Его нахальство было просто феноменальным. И это говорит человек, который даже не сдал выпускных экзаменов. Человек с идеальным оксфордским выговором, только вот в Оксфорде он никогда не был, разве что в качестве туриста. И он еще заявляет, что собирался вылепить мои мозги так, как ему нужно? И самое забавное, что все это время я думала, что смогу вылепить его. Грустно, не так ли? Стоя у алтаря три года назад, мы оба клялись в верности, но втайне думали: а, ладно, эта/этот сойдет. Уверена, можно будет как-нибудь его/ее пообтесать.
– Так почему бы тебе со мной не развестись? Гарри, к чему продолжать мучения?
– Потому что я не верю в развод. Развод – это унизительно, это для обычных людей, а не для таких, как мы. Все равно что признать, что совершил самую большую и отвратительную ошибку в жизни, а я ошибок не совершаю. Но у меня есть к тебе одно предложение.
– Слушаю внимательно.
Он вытянулся в полный рост и раздулся в полный объем.
– Разные спальни и разные жизни. Но для внешнего мира мы будем продолжать делать вид, что женаты.
Я моргнула. Для внешнего мира? Ради кого – граждан нашего королевства? Можно подумать, мы принц Чарлз и принцесса Диана! Ведь даже им не удалось выполнение подобного временного соглашения: вроде жить вместе и не жить, хотя у них огромные поместья и много акров земли. И Гарри полагает, что у нас это получится, в нашем-то уондсвортском дворце с общей с соседями стеной?
– Но зачем, Гарри? Какой смысл?
– Я уже объяснил, – холодно произнес он. – Я не верю в развод. Я не стану вмешиваться в твою жизнь, можешь уходить и приходить, когда тебе вздумается, хотя с такими отбросами, как тот водопроводчик, я тебе связываться запрещаю, это уж чересчур. В нашем доме таких проходимцев не будет, еще подцепишь букет венерических болезней, а ведь можно по ногтям определить, болен человек или нет. Нет, придется от него избавиться – только представь, если кто-то из моих друзей его увидит! – Внезапно он покачнулся, водянистые глаза округлились и чуть не выскочили из орбит. – Он же про меня ничего не спрашивал? Не пытался разузнать, где я работаю, и все такое?
– Гарри, даже мне неизвестен ответ на этот вопрос. Нет, он про тебя не спрашивал. С какой стати, черт возьми? Мы всего-то пару минут поболтали. Я же сказала, между нами ничего не было!
– Ну, постарайся, чтобы так было и дальше. Ты все еще моя жена, Рози, и должна поддерживать стандарты. Останешься со мной до поры до времени, и я прослежу, чтобы с тобой все было в порядке. Но если вздумаешь мне перечить, если подашь на развод, не сомневайся, я буду драться насмерть. Не видать тебе ни денег, ни половины дома, я об этом позабочусь. И Айво тоже.
– Не говори глупостей! Разумеется, Айво останется со мной.
– Ничего подобного – стоит только показать суду, какая ты плохая мать.
– О чем ты говоришь? – ахнула я.
– Я могу заявить о твоей жестокости. И халатности по отношению к ребенку.
Я вытаращилась на него, пораженная до глубины души.
– Но это же неправда!
– Ну и что? Я совру. И заставлю других врать в свою поддержку. Я способен и на такое, Рози, сама знаешь, и мои друзья сделают это ради меня. Мы очень близки, и среди моих знакомых есть влиятельные люди.
Видимо, он уже возомнил себя лордом Люканом. Но я все равно задрожала.
– Не угрожай мне, Гарри.
– Это не угрозы, – бодро проговорил он. – Всего лишь пища для размышления. Тебе стоит подумать, прежде чем совершать безрассудные поступки.
– Но я уже подумала. И колесики уже закрутились, Гарри. Так что увидимся в суде.
Он смерил меня ледяным взглядом.
– Увидимся в аду, дорогая.
При этих словах он развернулся и ушел прочь.
Глава 5
Я долго сидела на низкой стене террасы. Я так и не перестала дрожать, а ведь Гарри ушел уже пять минут назад. Под ногами, на влажной, поблескивающей росой зимней поляне, шуршали помертвелые листья. Я смотрела, как темные съеживающиеся листочки относит ветром взад-вперед, пока они не замерли у моих ног. Странно, подумала я, глядя на них: в такие моменты никто не замечает пожухлые листья под ногами. Спустя какое-то время я поднялась. Глубоко вздохнула. Филли. Да, именно это я и сделаю: пойду и повидаюсь с Филли.
Я вошла в дом и прокралась по лестнице черного хода в комнату для гостей, где спал Айво. Он только что проснулся и сидел в кроватке, посасывая большой палец. Волосы торчали во все стороны, глазки блестели, щеки порозовели со сна.
– Привет, милый! – прошептала я. Голос надорвался.
– Хочу на улицу! Не хочу больше спать! – потребовал он, подняв ручки.
– Мы больше спать не будем, – согласилась я, вынимая его из кроватки и прижимая к себе. Пахло от него божественно. Я уткнулась носом в его волосы, шею и глубоко вдохнула. Наши сердца бились в такт. Только через мой труп, Гарри. Через мой труп. Быстро поменяв подгузник, я отнесла его вниз и заглянула в дверь кухни.
– Я забегу к Филли, мам.
Моя мать оторвалась от раковины. Шелковую блузку защищал передник, над золотыми браслетами позвякивали серебряные. Она подняла руки в перчатках, словно готовящийся к операции хирург, и округлила глаза.
– Она же придет на ланч завтра, я тебе говорила! Тогда и увидитесь.
– Хорошо, значит, увидимся сегодня и завтра.
– Вернешься к ужину?
– Вряд ли. Думаю, я останусь у нее ночевать.
– Но я пригласила Бердеттов и Палмеров! И думала, ты приготовишь тот чудненький огуречный мусс и фаршированную свинину.
Моя мать всегда приглашала на ужин всех своих друзей, когда я была поблизости и могла заняться готовкой.
– Уверена, угощение им понравится. Рецепты в синей папке, в ящике.
– Да, но девочки будут так разочарованы. Единственная причина, по которой девочки – Марджори Бердетт и Ивонна Палмер, обеим по шестьдесят пять – будут разочарованы, это то, что им достанется огурец без мусса и свинина без начинки. Разве только моя мать не умудрится нафаршировать свинину огурцом.
– Передай им привет, – вежливо произнесла я. – И мои соболезнования.
Клянусь, выходя к машине, я услышала, как моя мать скрежещет зубами. Но в данный момент приготовление ужина из четырех блюд для Марджори Бердетт не было важнейшим пунктом моего списка. Единственная важная вещь в моей жизни – это ты, Айво, думала я, пристегивая ребенка на детском сиденье и пристально глядя на него.
«Забежать к Филли» было не так легко, как могло показаться по моему нарочито беспечному тону. Она жила довольно далеко, в соседнем округе, в самой глуши деревенского Глостершира, примерно в тридцати пяти минутах езды, но это меня полностью устраивало. Мне нужно было побыть в одиночестве и подумать. Я ехала по пригородным дорогам и раздумывала о своей катастрофической стычке с Гарри, которая, по зрелом размышлении, хоть и потрепала мне нервы, но и открыла на многое глаза: особенно что касается замечания Гарри насчет дядюшки Бертрама. Думаю, в глубине души я всегда понимала, что одобрение дядюшки подстегнуло рвение Гарри в отношении меня, но услышать это из его уст было откровением. Помню, как я до смерти боялась ехать в Йоркшир, чтобы познакомиться с этим мифическим персонажем, единственным оставшимся в живых родственником Гарри, его благодетелем, от которого Гарри надеялся получить в наследство весь мир. Помню, и Гарри тоже нервничал: заставил меня переодеться как минимум два раза, прежде чем мы вышли из дома; по пути снабдил меня целым списком указаний, что можно говорить и что нельзя. И когда наконец мы подъехали к отвесным скалам, окружавшим владения Бертрама, я так и ахнула, завидев колоссальную готическую громадину из серого камня.
К моему изумлению, у входа нас приветствовал не сварливый багроволицый генерал в отставке, а чрезвычайно расторопный и жизнерадостный старичок лет восьмидесяти с лишним, который был не прочь пошутить и уж совсем не прочь приударить за дамочками. Я никогда раньше не играла в салки вокруг кухонного стола с восьмидесятишестилетним бодрячком, но все в жизни бывает в первый раз; я его раскусила и установила свои правила – например, такое: даже если он меня поймает, пусть попробует коснуться моей задницы, и сразу получит по рукам. Тогда он успокоился и довольствовался тем, что строил мне глазки за завтраком. После чего, к удивлению Гарри, мы с Бертрамом прекрасно нашли общий язык.
Он жил один, не считая слуги по имени Паркинсон одного с ним возраста. Несмотря на склонность к разврату, дядюшка был на самом деле умным человеком; он ясно давал понять – по крайней мере мне – что знает, о чем думает Гарри. Он безжалостно дразнил его по поводу и без; к примеру, оторвется от газеты за завтраком и скажет что-то вроде: «Слышишь, Гарри, забыл сказать. Ко мне тут приходили из ассоциации собак-поводырей. Такие милые люди, просто прелесть. Надо же, творить такие замечательные дела. И почему-то их очень заинтересовал дом: они сказали, что здесь можно было бы устроить прекрасный дрессировочный центр. Даже представить не могу, что они имели в виду?»
Гарри становился пунцовым и расплевывал кукурузные хлопья по всей комнате, а Бертрам снова утыкался в газету. Но через минуту хитро выглядывал и многозначительно мне подмигивал.
Да, мы с ним во многом сошлись; до такой степени, что когда наконец настало время уезжать, Гарри чуть язык не проглотил от зависти. Когда по дороге домой к нему вернулся дар речи, он наклонился и похлопал меня по руке, ошеломленно проговорив:
– Хорошо сработано, моя дорогая. Ты молодец. Черт возьми, ты так его очаровала, что он сам готов на тебе жениться!
– Боже упаси, – пробормотала я в ответ.
Но я явно пришлась Бертраму по душе, и если мы с Гарри разведемся… Вот в чем дело, угрюмо подумала я, уменьшая скорость на резком повороте в поселок Филли. Теперь мне все ясно. Даже слишком ясно. Неудивительно, что Гарри не в восторге от моей идеи, ведь ему не хочется расстраивать Бертрама. К чему опрокидывать тележку с золотыми яблоками? Наглядный пример: в конце нашей беседы Гарри заявил: «Остаешься со мной до поры до времени, Рози, и я прослежу, чтобы с тобой все было в порядке». До какой такой поры до времени? До времени смерти Бертрама, вот что он имел в виду; могу поспорить на тот самый готический особняк из серого камня, что как только Бертрам откинет копыта, Гарри будет только рад от меня отделаться. Он цепляется за меня потому, что я – страховой полис его наследства. Нет, Гарри, ничего у тебя не выйдет!
За вычерченными квадратиками полями, приютившись в рощице у реки, показался красивый старый фермерский дом Филли. Это был продолговатый низкий дом в форме буквы L, выстроенный из мягкого котсуолдского камня, как и все здания в этом районе. В это время года стены оплетали шишковатые ветви облетевшей глицинии. Филли, конечно, не знала, что я приеду, и ее могло не оказаться дома, но, выехав на ее аллею (в прямом смысле, ведь эта аллея на самом деле была законной собственностью ее мужа Майлза), я почему-то была совсем не удивлена, увидев ее в огороде за домом. Склонившись над грядкой, она выдергивала зимнюю зелень и складывала урожай в плетеную корзинку.
Филли выглядела потрясно, как всегда: на голове у нее была старая фетровая шляпа Майлза; темные волосы были заплетены в густую косу, и местами вокруг лица выбились завитки. Коса то и дело мешала работать, и Филли нетерпеливым жестом отбрасывала ее назад. У ног ее играли двое из троих ее детей, Берти и Хлоя: светловолосый шестилетний Берти и темненькая четырехлетка Хлоя. Эта идиллия вызвала у меня улыбку. Сентиментальная сцена словно сошла с поздравительной открытки Медичи; но с Филли всегда так. Она идеальна, не чета мне, так что кое-кого даже могло бы затошнить – не меня, конечно, ведь я ее несомненно люблю.
Услышав шум мотора, она повернулась, прикрыла глаза от солнца и прищурилась; но даже тогда лицо у нее было как у ангела.
– А я думала, мы завтра увидимся! – воскликнула она, бросив садовые перчатки и подбежав поприветствовать меня.
– Знаю. – Я вышла из машины и достала Айво из детского сиденья. – Но мне захотелось увидеть тебя сегодня, я не помешала?
– Ни капли. – Она обняла меня за плечи. – У нас беспорядок, как обычно; в доме помойка, есть почти нечего, но у меня есть бутылка вина и… О боже, Рози, что с тобой?
Я держала себя в руках, пока она меня не обняла, но потом взяла и разрыдалась на плече у старшей сестренки.
Филли прижала меня к себе на минутку, а потом повернулась к детям, которые сгрудились у ее ног и таращили на меня глаза.
– Берти, отведи Айво в детскую и покажи ему новую железную дорогу. Вот так, молодец, а потом найдите Анну, пусть она даст вам печенье. Хлоя, иди с ними.
– А что с тетей Рози? – спросила Хлоя, пораженная, что взрослая тетя плачет: без сомнений, такого она в жизни не видела. Во всяком случае, у себя дома.
– Ничего. – Филли легонько подтолкнула ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53