– Она вздохнула. – И в какой-то мере я в этом виновата. Теперь я понимаю, как такое может произойти. Я так часто бываю в отъезде, и он, наверное, производит впечатление несчастного брошенного художника: торчит ночами в своей студии, и любовь хорошей женщины его не вдохновляет. Но могу тебя заверить, это не тот случай. Хочешь, скажу тебе кое-что, Рози? – Ее карие глаза нацелились на меня, как прожекторы. – Мы занимаемся любовью каждую ночь. Даже по телефону.
Я вытаращилась на нее. Похоже, ей нужна была моя реакция.
– Неужели? – наконец пискнула я.
– О да, мы делаем это часами, и иногда я так завожусь, что приходится опускать трубку и перезванивать ему! А когда мы видим друг друга – о боже! – Она в экстазе закинула голову. – Тогда нас уже не остановить. Мы набрасываемся друг на друга, как тигры, срываем одежду, не можем себя контролировать. Между прочим, мы только что этим занимались. На том самом кресле, где ты сидишь.
Я взлетела, как ракета.
Она ласково улыбнулась, глядя на то место, где только что ютилась моя задница.
– Этому креслу он никогда не мог противостоять. Это одно из наших любимых мест. Видишь ли, оно слегка качается, у него есть собственная движущая сила… – Она мечтательно накручивала на палец прядь волос, уставившись в никуда. – Кресло Папочки Медведя… – промурлыкала она. И вдруг очнулась. – Суть в том, Рози, что трое – это уже толпа, не так ли? Ты это понимаешь? Мы не можем позволить, чтобы ты таскалась за ним, как влюбленный лунатик, это слишком неловко. Разумеется, я верну тебе твой депозит… – Она порылась в сумочке в поисках чековой книжки, и из нее выпала обертка от «Марса». Она торопливо подхватила ее и начала писать. – …Так вот, пожалуйста, не так уж много, конечно, но теперь, когда тебя уволили из паба, ты должна экономить каждую монетку, не так ли? – Она подняла глаза, приготовившись подписать чек, и закусила губу. – Знаешь, Рози, не хочу показаться неблагожелателем, но я очень сочувствую Бобу. Вся эта история с тобой и твоим мужем потрясла нас с Джоссом до глубины души. Должна признать, мы были не очень довольны, что ты так много времени проводила с детьми. Нет, мы вовсе не думали, что ты подсыплешь им отраву в рыбные палочки, ничего такого, но как сказал Джосс, нет дыма без… Рози!
Она прервала свою тираду: я ловко выбежала в дверь черного хода. И рванула по лужайке в сад, оставив дверь нараспашку.
– Рози, ты забыла чек! – Она помахала мне вслед бумажкой.
– Оставьте его себе! – сдавленным голосом крикнула я.
– Не говори глупостей, зачем ты убегаешь в приступе гнева, ведь позже ты будешь рада этим деньгам, ты безработная и…
– И отчаявшаяся? – Я развернулась; от слез резало в глазах. – Оставьте чек себе, – завопила я. – Подавитесь своими вонючими деньгами. Я никогда не смогу отчаяться настолько, мне они не нужны!
– Ага. Понятно. Значит, ты охотилась только за моим мужем и детьми, не так ли? – Она злобно сверкнула на меня глазами, а потом треснула дверью.
Я повернулась и побежала дальше, ковыляя по саду, пока не добежала до качелей, где Марта качала Айво. Заметив меня, он спрыгнул и бросился навстречу. Я подхватила его на руки, зарылась лицом в его холодную розовую щечку и светлые кудряшки. Марта поспешила мне навстречу.
– Рози! Я так тобой горжусь, правда! Я с самого начала знала, что ты этого не делала, черт возьми… Эй, что случилось? – Ее улыбка угасла, когда она увидела мое лицо.
– Ничего, – процедила я, крепко целуя Айво в лоб и отчаянно моргая глазами. – Ничего. Послушай, Марта, я позвоню и потом все объясню, но сейчас я разговаривать не могу. Я буду у своих родителей и… и обещаю, позвоню тебе позже.
Давясь рыданиями, я обернулась и побежала с Айво по холму, к коттеджу. Трясясь, двигаясь будто во сне, я мельтешила по дому и загружала машину как можно большим количеством вещей. Когда багажник заполнился до отказа, я захлопнула его и пристегнула Айво. Мы поползли вверх по холму, и я почти ослепла из-за слез, но все равно увидела Марту, которая стояла у двери черного хода и провожала меня взглядом: ее торчащие темные волосы словно пытались привлечь мое внимание. Я пролетела мимо на полной скорости, подъехала к воротам и тут услышала знакомый хруст шин по гравию и поняла, что сейчас наткнусь на Джосса. Тогда я свернула с гравиевой дорожки в траву, вжала педаль до упора и пронеслась мимо, успев рассмотреть лишь ошарашенные личики Люси и Эммы на заднем сиденье. Я зажала рот рукой: сердце разрывалось от горя. О боже, как же я буду скучать по этим детям, даже представить невозможно! Я буду скучать по нему, но и по детям тоже, а ведь я даже не попрощалась!
Возможно, так даже лучше, подумала я через несколько минут, слегка успокоившись и выехав на дорогу, ведущую к дому моих родителей. Джоссу не будет неловко, и дети не так расстроятся. Проклятье, какого же он теперь обо мне мнения, после того, как я столь явно с ним кокетничала? Может, Аннабел и преувеличила, ведь, по ее словам, я вела себя как настоящая мерзавка.
Притормозив у дома родителей, я заметила, что машина Филли тоже здесь. Не прошло и секунды, как входная дверь распахнулась и эта парочка – мамочка и сестричка – сбежали по ступенькам мне навстречу. Они явно слышали добрую весть. Мамочка дико размахивала в воздухе обеими руками, рискованно балансируя на высоченных шпильках, а Филли, вытянув руки, как всегда великодушно улыбалась во весь рот. Я устало вылезла из машины и рухнула в их объятия.
– О, мое дитя! – всхлипнула мамочка. – Я только что разговаривала с Элис, она позвонила и все нам рассказала. Слава Господу! После всего, что тебе пришлось пережить!
– Теперь все кончилось, – утешила ее я. Оторвала голову от ее плеча и посмотрела на сестру. – Филли, мне очень жаль, – прошептала я. – Ты, наверное, так плохо обо мне думаешь! – Мои глаза болели от напряжения, но ее сияли теплом и добротой.
– Я думаю то же, что и всегда: ты моя сестра, и я тебя люблю. Я не виню тебя в том, что ты сделала, Рози. Я переговорила с Элис, и она призналась в том, как поступила и почему. И я не могу сказать, что виню ее.
– Что такое? – вступила мамочка, напыжившись, как ястреб. – Что сделала Элис и почему?
– Ничего, – ответила Филли. – Теперь это уже неважно, все забыто. Давайте зайдем в дом. – Она обняла меня и крепко сжала мое плечо. – Рози, я так за тебя рада, – шепнула она.
– Я тоже. – Я проглотила комок. – Только вот…
– Что?
– О, ничего. Я просто устала, вот и все. – Я открыла заднюю дверь и вытащила Айво с детского сиденья. – Мам, меня выселили из коттеджа. Джосс и Аннабел нашли жильцов, которые согласны платить больше. Можно мы с Айво поживем у тебя немножко?
– Конечно, дорогая, оставайтесь хоть навсегда!
– Ну, посмотрим, – нервно проговорила я. – Где папа? – Я огляделась.
– О! – Она зажала рот рукой. – Господи, я забыла про твоего отца! Он так и сидит в сарае!
– Мама!
– О, Гордон, Гордон, я уже бегу! – Она обогнула дом и побежала в сад, расстроенно махая платочком. – Гордон, Лиззи бежит!
Мы с Филли проводили ее глазами, а потом вошли в дом. Айво засеменил следом, и мы сели на диване по разные стороны от камина в гостиной. Я откинула голову.
– Что ж, я рада, что все закончилось.
– Я тоже, – искренне произнесла Филли.
– Спасибо, Филли. Ты держалась молодцом, а вот я вела себя как эгоистичная, неблагодарная корова.
– Ничего подобного. Никто не вправе обвинять тебя в том, что ты сделала: тут Элис постаралась. Но самое ужасное, – задумалась она, – что я на самом деле подумала, что это ты подбросила те книги. Я ушам не поверила, когда ты приехала и рассказала мне о них у меня же на кухне. Я тогда подумала: черт возьми, моя сестра, моя родная плоть и кровь, плетет интриги и пытается впутать меня, чтобы слезть с крючка. Чтобы спасти свою драгоценную шкуру. – Она горько улыбнулась. – Вот видишь, мы обе думали друг о друге худшее. Обе считали друг друга способными на предательство.
– Даже не напоминай. Господи, только представь, каким кошмаром все могло бы обернуться.
– Не обернулось же, – твердо проговорила она. Встала и подошла к окну, сложив руки; потом повернулась и улыбнулась. – И знаешь, что самое забавное, Рози: хочешь верь, хочешь нет, но из всего этого все-таки вышло хоть что-то хорошее.
Я взглянула на нее. Щеки у нее раскраснелись, глаза сияли. Неужели, устало подумала я. Тогда почему капелька этого хорошего никак не просочится ко мне? Я нахмурилась.
– И что же?
– После того как я оставила тебя на кухне сегодня утром и приехала сюда, чтобы побыть с мамой, Майлз приехал домой и стал меня искать. Он позвонил и выяснил, что я здесь, а потом приехал. У нас был долгий разговор, Рози. Мы целую вечность провели наверху, в маминой спальне, обсуждая нашу жизнь. Он только что уехал забрать детей из школы.
– О! И что же?
– И я ему все рассказала.
– Как это все? Про Майкла?
– Ну, вообще-то, ему уже было известно. Он был ни капли не удивлен. Более того, – она прикусила губу, – если честно, я знала, что ему все известно. Он знал обо всем, даже когда мы с Майклом еще встречались.
– Хочешь сказать, он все знал и ничего не говорил?
– Нет, не говорил, и именно это меня и подстегивало, – горячо воскликнула она, возвращаясь и усаживаясь на диван. – Поэтому я и продолжала видеться с Майклом. Я думала: о господи, Майлз, ты мужик или нет, ты будешь за меня бороться? Но он ничего не делал. Он не захотел. Он лишь сидел себе спокойно и внимал моей лжи неделя за неделей, позволял Майклу увозить меня в отели и уединенные коттеджи прямо под своим носом.
– О господи. Почему?
– Говорит, что хотел, чтобы все шло своим чередом. Он знал, что это всего лишь временное помрачение ума и рано или поздно я опомнюсь. Сказал, что не хотел идти на конфликт и рисковать потерять меня.
– Ничего себе. Вот как он тебя любит.
– Я знаю, – горько произнесла она. – И теперь, когда все кончено, теперь, когда мне невыносимо даже слышать имя Майкла, я понимаю, что он был прав. Я тоже его люблю, понимаешь, Рози, но дело в том, что мне этого недостаточно. Мы поговорили об этом наверху, и оба поняли это. Мне мало торчать дома, быть женой фермера, матерью, ухаживать за садом; мне всегда хотелось чего-то более захватывающего; отсюда и обида, и злоба, обернувшиеся изменой. Но больше такого не случится. Теперь я поняла, что мне нужно, и это не адюльтер; но и дома я сидеть больше не могу. Я возвращаюсь на работу.
– Правда? Опять будешь анестезиологом?
– Нет, с детьми это невозможно. Нет, я буду переучиваться на терапевта.
– О! А ты сможешь?
– Разумеется, – невозмутимо ответила она.
– Но сколько времени это займет?
– О, пару лет, но дело того стоит. Я смогу работать меньше, необязательно каждый день, и найду место поближе к дому. Все идеально сходится.
Я посмотрела на нее. А как же иначе. Все, что Филли делает, всегда идеально сходится. Филли никогда не падает лицом в грязь, не так ли? Даже если и падает, то пахнет от нее потом не дерьмом, а розами. Муж обнаружил, что у нее был страстный роман? Никаких проблем. Все дело в том, что ей не хватает стимула в жизни! Она рушит жизнь моей лучшей подруги? Подумаешь, разве она виновата: ведь ее, бедняжку, терзала обида. Вот если бы я это сделала, то была бы мерзкой шлюхой и злодейкой, но Филли? Нет, ей всего лишь требовалось вернуться к работе. В ее жизни чего-то не хватало. Я храбро улыбнулась. Не будь сукой, Рози.
– Это замечательно, Филли.
– Здорово, правда?
– И Майлз не возражает?
– Против чего?
– Что ты вернешься на работу?
– При чем тут Майлз?
– Ну, я просто подумала…
– Брось, я уверена, он будет только рад. Естественно, что ему остается. Все лучше, чем если бы она трахалась по кустам, жестоко подумала я. Я быстро встала и подошла к окну, чтобы спрятать искаженное завистью лицо. Господи, да что со мной не так? Неужели я такая циничная, такая озлобленная, что не могу даже порадоваться за собственную сестру?
– Поразительно, как здорово все обернулось, правда? – мурлыкала она за моей спиной. – Особенно для тебя, Рози. Я так рада, и ты, должно быть, испытываешь такое облегчение, что сорвалась с крючка!
Я прижалась лбом к стеклу. Я не ответила, но про себя подумала: ты уж прости, Филли, что я не бьюсь в экстазе, ведь, между прочим, я ничего не делала. Меня несправедливо обвинили. Не срывалась я ни с какого «крючка», потому что никакого крючка и не было. И посмотрите на меня сейчас. Приплелась домой к мамочке. Безработная, жить негде, мужчины нет – и я еще должна быть благодарна? И посмотрите на Филли. Трахается направо и налево, обращается со всеми окружающими как с полным дерьмом, но возвращается домой ко всепрощающему мужу, готовится стать терапевтом и великолепно справляться и с работой и с детьми. Пройдет пара месяцев, и все так и запоют, какая она расчудесная, как хорошо у нее все получается – аллилуйя! Меня аж наизнанку выворачивает.
Я крепко зажмурила глаза и прислонилась головой к холодному стеклу. Прекрати, Рози… прекрати немедленно. Именно это и случается с неудачниками. Они становятся ужасными, озлобленными людьми.
Когда я снова открыла глаза, то поморгала, а потом улыбнулась несмотря ни на что. По лужайке, рука об руку, шагали мои родители. Это было само по себе странно, но потом произошло кое-что еще более необычное. Моя мать вдруг поднялась на цыпочки и поцеловала отца в щеку. Папа, казалось, удивился, но потом по его лицу расползлась медленная улыбка. Я поняла, что не видела, как они целуются, с самого детства. В горле застрял комок. Я вышла в прихожую им навстречу.
– Папа. – Я протянула руки, и он выскользнул из маминых объятий, чтобы обнять меня.
– Привет, милая.
– Спасибо, пап, – выпалила я. – Попытка не пытка.
– Не благодари меня, дорогая, – прошептал он, когда мамочка удалилась в кухню, – так хорошо я давно не отдыхал. Не надо мыть посуду, рубить дрова, чистить фасоль, отскребать грязь с морковки. И самое главное, я рассадил все свои георгины!
– Вот и хорошо.
– К тому же, – он взял меня за локоть и заговорщицки отвел в сторону, – моя изоляция забавно повлияла на твою мать. – Он заглянул в дверь кухни:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53