– Я куплю вам новые, – торопливо пообещала я, прежде чем они успели снова залиться слезами. – В Сайренсестере. Поедем и выберем вместе.
– Не надо, ничего страшного, – ответила она, вытирая глаза тыльной стороной ладони. Наверное, она чувствовала себя глуповато. – Мы уже слишком взрослые, чтобы играть в куклы, правда, Люс?
– Да бросьте?
– Ммм, правда, – согласилась Люси. Ее нижняя губа храбро подрагивала. Она взглянула на Эмму, на кукол-мутантов у своих ног и замялась. – Разве только… может, по одной Барби на брата?
– Конечно, по одной Барби, – поддержала я ее. – В память о старых добрых временах. И если наткнемся на Кена, может, и его купим?
– Фу, только не это! Никаких мальчуковых кукол!
– Я просияла, радуясь, что они успокоились. Хотя близняшки уже выросли из своих кукол, игры в Барби и Кена их пока не интересовали. Выглядели они намного лучше, и, поскольку уже часа четыре ни одну из них не тошнило, я разрешила им одеться и сойти вниз.
Спокойствие длилось недолго. Через две минуты Люси опять закатила истерику: на этот раз руки у нее были в крови. Она вбежала на кухню и издала пронзительный вопль. Вид у нее был такой, будто ей на голову вылили бутылку томатного кетчупа. Я чуть было не уронила огромный пирог с морским гребешком, который приготовила в паб: подумала, что она освежевала Тоби или, чего пуще, Айво.
– Что такое? – закричала я. – Что стряслось?
– Лапик! – всхлипнула она. – Он умирает! Вонючка укусил его за задницу, и у него из раны льется кровь!
Я вздохнула, вытерла руки и поспешила во двор вслед за ней. Лапик и Вонючка – два гигантских лопоухих кролика; третьего звали Ангелом. Кроликов детям подарила Аннабел на Рождество (спасибо большое, Аннабел, сказала Марта: угадайте, кому придется вычищать клетки?). Близняшки были в восторге: «Ох! Какая прелесть! Я назову своего Лапиком!» – «А я своего Ангелом!» Тоби же смотрел на кроликов с омерзением: «Фу, тупая ручная зайчатина. Назову его Вонючкой».
К несчастью, с первого же дня кролики возненавидели друг друга черной ненавистью. Стоило им приблизиться друг к другу на расстояние плевка, как они вырывали противнику уши. Естественно, мы держали их врозь, создав безжалостную систему апартеида и разделив их загончик на три части проволочной сеткой. Кролики коротали досуг, колотясь о сетку в попытках прикончить друг друга, но заслон был слишком высок, чтобы зверьки могли причинить друг другу реальный ущерб. Вплоть до сегодняшнего дня, когда Вонючка, несомненно, подстрекаемый издевательствами Лапика, подпрыгнул чуть выше обычного, перебрался через сетку, задержался на минутку, чтобы плюнуть в салат соседа, и откусил Лапику яйца. Я подняла бедного кастрированного кролика, который истекал кровью, забежала с ним в дом, схватила с мойки кухонное полотенце, чтобы остановить кровяной поток и под непрекращающиеся вопли Люси и Эммы («Он умирает! Он умирает!») лихорадочно кутала животное.
– Нет, он не умирает, – сказала я, пытаясь завязать узел, – если бы он замер хотя бы на минутку, я смогла бы его перебинтовать… о черт!
Извивающийся кролик вырвался на свободу, потащив за собой через кухню пропитанное кровью полотенце.
– Возьми подгузник, возьми подгузник! – завопила Люси, выхватив подгузник из сумки Айво. Она помахала им у меня перед носом. – Ох, Рози, спаси его, умоляю!
Идея с памперсом мне понравилась, и только я опрокинула окровавленного кролика на пол и застегнула подгузник, как в дверях появился Джосс, решивший разобраться, чем вызвана суматоха. Он нахмурился, увидев меня, пыхтящую и сопящую в луже крови; потом выпучил глаза, заметив кролика в памперсах.
– Дайте-ка угадаю, – сдержанно проговорил он. – Вам так хочется завести еще одного ребенка, что вы согласны даже на кролика. Неужели вы кормите его грудью?
– Ошибочка, – мрачно возразила я. – Вонючка откусил ему тестикулы.
– Яйца.
– Я серьезно.
– Яйца, а не тестикулы. Терпеть не могу эвфемизмы, когда в английском языке существуют вполне нормальные слова.
– Сейчас не лучший момент проявлять верность своим принципам, – процедила я. – Кролик истекает кровью.
– Так отведите его к ветеринару, бога ради. Потратим небольшое состояние, чтобы наложить кролику швы, хотя раны вполне могли бы зажить сами собой. Для этого и нужны ветеринары, правда? – И с этими словами он вышел из кухни.
Чертыхаясь и проклиная все на свете, я отыскала старую коробку из-под продуктов, запихнула в нее кролика, заклеила крышку скотчем и на всякий случай продырявила пару отверстий для воздуха наверху. Поскольку Веры рядом не оказалось, а Джосс с его греческой мифологией был явно не способен присмотреть даже за одним ребенком, я схватила в охапку Айво, Тоби, близняшек, бьющихся в истерике, и кролика, села в машину и поехала к ветеринару.
Разумеется, на дороге в Сайренсестер были огромные пробки; разумеется, полил дождь; и естественно, когда мы добрались до ветеринара, очередь тянулась через всю приемную в дверь черного хода и на тротуар. Мы протиснулись в переполненную приемную, под завязку забитую пестрым сборищем рождественских хомячков, вяловатых золотых рыбок, печальных собак и измученных экземой кошек. Под враждебными взглядами хозяев я вывела свою братию через этот звериный ералаш на маленький квадратный фут пространства, который удалось выбить локтями.
Дверь кабинета распахнулась, и на пороге появился Алекс, подобный ангелу в своем длинном белом халате, и, между прочим, довольно симпатичному ангелу. Работы у него явно было невпроворот, но его глаза все равно сияли, озорная улыбка обезоруживала, а рыжеватые локоны красиво контрастировали с белым воротничком. На мгновение меня охватило мещанское благоговение, какое могла бы испытать моя мать. Сначала Алекс нас не заметил, но потом, когда я стала бешено размахивать руками с другого угла комнаты, его лицо прояснилось. Похоже, он удивился.
– Кролик заболел, – прошептала я, указывая на коробку.
Он подошел к нам, с трудом протискиваясь сквозь промокшую под дождем дымящуюся толпищу.
– Что с ним?
– Сильно покусан. Истекает кровью.
– Ясно. Если пойдешь со мной в кино в субботу, пропущу без очереди.
– Заметано, – прошептала я в ответ.
И спустя секунду вся наша компания оказалась в его кабинете.
Мы с детьми тревожно сгрудились вокруг стола, а Алекс водрузил на него коробку. Осторожно извлек Лапика в подгузнике. Его губы задрожали от смеха.
– Травма промежности, – сообщила я.
– Ясно.
Сняв подгузник, он положил кролика на стол, пощупал сердцебиение, поднял голову и посмотрел на собравшихся:
– Мне очень жаль, ребята, но кролик скончался.
Люси издала вопль. Пошатнулась немножко, затем замерла и рухнула на пол. Я поспешила ей на помощь, но она оттолкнула меня, вне себя от горя: ей было просто необходимо растянуться на полу.
– Нет, нет! Это невозможно!
– Люси, милая, не убивайся! Я тебе другого куплю, обещаю!
– Не хочу я другого!
– Можешь взять Вонючку, если хочешь, – галантно предложил Тоби.
– Не хочу я Вонючку! Он убийца!
Алекс наклонился к моему уху.
– Хмм, мне избавиться от тела? – тихо спросил он.
– НЕТ! – завизжала Люси, внезапно вскочив на ноги. – Нет, я хочу его похоронить.
Всхлипывая и шмыгая носом, она осторожно взяла обмякшего кролика и нежно опустила его в коробку. Потом зажала коробку под мышкой, и мы вышли вон из кабинета, к угрюмым агрессивным посетителям, зловеще караулящим нас в приемной. Какой-то старичок с любопытством поднял брови. Тоби мрачно покачал головой и сделал красноречивый жест, перерезав себе пальцем глотку. Агрессивность моментально сменилась сочувствием, и собравшиеся издали коллективный вздох. Толпа расступилась, освобождая проход для маленькой плачущей девочки и ее мертвого кролика. Процессия с Люси во главе молча проследовала к автостоянке; даже Айво, казалось, проникся серьезностью ситуации и притих. Домой я ехала медленно, под дождем; дворники ударяли по стеклу.
– Я хочу похоронить его в саду, – произнесла Люси еле слышным шепотом с заднего сиденья.
– Конечно, дорогая. Так и надо. Мы сделаем ему хорошую маленькую могилку.
– С надгробием.
– Да, милая.
– И с цветами.
– Разумеется.
– И пусть все оплакивают: пригласим всех. Позвоним Марте и Вере. Даже папочка должен прийти, и мы будем петь гимны.
– О да, наверное, – с сомнением пробормотала я. Последнее заявление заставило меня немного занервничать. Папочка и гимны? Я подозревала, что ее папочка вовсе не так набожен.
На самом деле волноваться было не о чем. Я тихонько постучала в дверь мастерской, закрыла ее за собой и быстро объяснила Джоссу, что произошло и как расстроена Люси. Он великодушно согласился поддержать дочь, бросил языческих богов в их громадном великолепии, и мы все поплелись в сад на похороны. Вызвали Веру, и она второпях прибежала по холму из своего коттеджа, и даже Марта улизнула из больницы, с радостью оставив на время обязанности сиделки. Завернувшись в плащи под проливным дождем, по колено в грязи, мы все внимательно смотрели, как Джосс, следуя строгим инструкциям Люси и Эммы, выкапывает, как мне показалось, немыслимо глубокую яму.
– Глубже! – требовала Люси. – Глубже, папочка. Надо похоронить его в клетке и в одеяле, чтобы он не испачкался!
– Будет сделано! – перевел дыхание Джосс, по лбу у него лился пот. – Я мигом, моя милая. – Он вполоборота повернулся ко мне: – Это входит в ваше понятие «перекапывать огород»? Значит, мне осталось помыть машину, и я стану новым человеком, не так ли?
– Практически, – усмехнулась я. – Еще повесьте пару полок и добро пожаловать в реальный мир, Джосс.
Наконец могила была выкопана, и мы торжественно встали кругом, а Люси, главная плакальщица, заведовала церемонией. Сначала нам пришлось взяться за руки, окружив могилу кольцом, и помянуть Лапика про себя; потом мы спели «В яслях» и наконец произнесли единственную молитву, которую помнила Люси, – «Благодарим Всевышнего за все его дары. Аминь». Во время ритуала я не осмелилась взглянуть на Джосса и все время стояла с опущенной головой. Затем Люси церемонно кивнула отцу, который исполнял роль служащего похоронного бюро, и тот с легкостью поднял коробку и медленно зашагал к яме.
Только он собрался опустить коробку, как Люси вдруг воскликнула:
– Один поцелуй на прощание!
Джосс обернулся.
– О, Люси, милая…
– Да, папочка, я хочу поцеловать его в последний раз!
Джосс вздохнул и вернулся. Снял крышку.
– Хорошо.
Мы послушно сбились в круг, чтобы посмотреть, как Люси исполняет соборование, и тут внезапно… кролик открыл один глаз.
– Свят, свят, свят! – завопила Вера.
– Чур меня, – прошептал Джосс.
– Он жив! – завизжала Люси. – Лапик жив!
Люси потащила Лапика в дом и под руководством Веры положила его в коробке в духовку на маленький огонь – согреться.
– Прикольно будет, если она его сейчас зажарит, – заметил Тоби, заглянув в духовку.
По какой-то причине нам с Джоссом все это показалось невероятной уморой, но Люси – вовсе нет, поэтому мы выбежали во двор, якобы чтобы засыпать могилу, но на самом деле – чтобы скрыть наши перекошенные лица. Нам то и дело приходилось останавливаться, хвататься за бока и облокачиваться о лопаты, так мы хохотали; дошло до того, что Джосс чуть не упал в могилу.
К счастью, Лапик не изжарился, и через полчаса его достали из духовки, и он стал прыгать по кухне и даже умял пучок довольно дорогих фиалковых листьев, которые Марта обнаружила на дне холодильника. Я позвонила Алексу.
– Нет! Это невозможно. У него не было пульса.
– А теперь есть, – ответила я, глядя на Лапика, который как раз нагадил на кухонный стол. – Или он воскрес из мертвых.
– Господи Иисусе. Что ж, наверное, сердце ненадолго остановилось, такое бывает, правда. Извини, Рози, похоже, я ошибся.
– Не переживай. Слава богу, что мы его не похоронили.
Я опустила трубку, а Джосс оторвался от газеты в углу.
– Этот чертов ветеринар головы от задницы отличить не может. Наверное, разглядывал вас вместо того, чтобы осматривать пациента.
Естественно, я залилась краской и принялась убирать кучу, которую Лапик наложил на столе. При этом волосы у меня упали на лицо. Джосс усмехнулся.
– Так я и думал. – Он захлопнул газету. – Значит, завтрашний вечер вы проведете с ним?
– Вообще-то нет.
– Серьезно? Неужели он не пригласил вас на новогоднюю пирушку в «Красном Льве»?
– Пригласил, как же иначе, но мне что-то не хочется. – Я посмотрела ему прямо в глаза, чувствуя, что Марта с любопытством меня разглядывает.
– Ну ладно. – Он встал, широко потянулся, зевнул и бросил газету на стул. – Что ж, если вы собираетесь справлять Новый год одна, в коттедже, почему бы вам не прийти сюда?
– О, не знаю, – промямлила я.
Он пожал плечами и направился к двери:
– Дело ваше.
– Хотя, – торопливо проговорила я, – думаю, я могла бы приготовить нам обоим ужин или что-то вроде того?
– Почему бы и нет? Что-то вроде того.
С этими словами он вышел из комнаты, а я осталась стоять посреди кухни, чувствуя себя немного глупо и более чем растерянно.
Глава 18
Чтобы приготовить незамысловатый маленький ужин на Новый год, я пустилась во все тяжкие. Сперва села и спланировала меню, потом сорвалась в Сайренсестер, сжимая в руке список ингредиентов. И зря, как оказалось, потому что спаржу, перепелиные яйца, цесарку и свежие персики и в сезон-то нелегко достать, а в середине зимы – вообще невозможно. Но я решила не сдаваться и упрямо ехала дальше и дальше в попытке отыскать мои продукты. Лишь осознав, что я подскакиваю на кочках на проселочной дороге у черта на куличках, потому что кто-то предположил, что где-то здесь проживает фермер, который с удовольствием забьет для меня пару цесарок я начала сомневаться, логично ли я поступаю. Зачем все это, Рози, спрашивала я себя, подскочив на мощной кочке и снова выехав на главную дорогу со свежезабитой цесаркой в багажнике. Почему ты прочесываешь сельскую местность в поисках явно труднодоступных, несезонных продуктов, когда можно было бы просто поджарить пару стейков да открыть банку «Фруктового пунша Либби»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53