Патриция сонно пробормотала:
– Не знаю… может быть, ты и права… сама не знаю.
И она заснула.
Лаура на цыпочках вышла из спальни и осторожно прикрыла за собой дверь. Потом помчалась на кухню и схватила телефонную трубку.
– Ну, и? – поинтересовался Хорейс Коулмен.
– Думаю, что вот-вот сломается.
– Гмм… – Коулмен на мгновенье замолчал, взвешивая то, что собирался сказать. – Лаура, как бы вы отнеслись к вознаграждению в четверть миллиона долларов?
У Лауры перехватило дыхание.
– С восторгом!
– Тогда позаботьтесь, чтобы она сломалась.
ЛИССАБОН
Мигель не осмеливался открыть глаза. Ведь во сне он сжимал Патрицию в объятиях, чувствовал нежность ее кожи, вкус ее раскрытых губ…
В церкви зазвонил колокол, и Мигель окончательно проснулся. Чудесный сон развеялся – он по-прежнему находился в тюрьме, лежал на нарах в одиночной камере. Удастся ли ему когда-нибудь свидеться с нею наяву?
Он испросил разрешения ежедневно посещать тюремную часовню, благодаря чему прослыл самым набожным из заключенных, хотя отправлялся он туда только затем, чтобы вспомнить минуты, проведенные на каменном полу вдвоем с Патрицией. Обычно он ходил в часовню после обеда, когда солнечный свет, пробиваясь сквозь окно-розетку, был точь-в-точь таким же, как когда он увидел ее здесь перед алтарем.
Он уставился на большое желтое пятно, с неровными бурыми разводами, расплывшееся чуть ли не по всему потолку. Каждое утро он ломал себе голову над тем, откуда оно могло взяться. Сегодня он решил, будто узник из камеры, находящейся выше этажом, разбил в припадке ярости «парашу», и ее содержимое просочилось сквозь штукатурку.
Мигель встал и подошел к зарешеченному окну. На тюремном дворе жгли гору мусора, и черный дым, извиваясь, полз в безоблачное воскресное небо.
Когда же его будут судить? Эмилио сказал, что суду потребуется определенное время на дознание. И ждать оказалось хуже всего – просто невыносимо.
Но когда суд все-таки начнется, какие же слова подыскать ему в собственную защиту? Он убил Луиса Велосо, это факт. Сейчас Исабель – чувствуя себя уязвленной – захотела взять реванш. Ему никогда не забыть того дня, когда она привела к нему полицию.
Хорошенький же она устроила спектакль! На кладбище – прямо у могилы Пауло.
Он приходил туда каждый день и тихо сидел на камне возле последнего отцовского приюта. Ему казалось, будто они с отцом разговаривают, он припоминал и повторял слова, которыми они обменялись накануне смерти Пауло.
А в тот злополучный день, уходя с кладбища, он увидел, как к нему приближается одетая в черное Исабель. С нею было двое полицейских.
– Вы арестованы!
– За что же?
– За убийство Луиса Велосо.
Мигель поглядел на Исабель, но лицо ее было скрыто под черной вуалью.
– Исабель, – негромко воскликнул он. А потом повторил. – За что же?
Она ничего не ответила, хотя он почувствовал, что она дышит ядом.
Это произошло в воскресенье, ровно две недели назад. С тех пор прошла, кажется, целая вечность.
Пока Мигель наблюдал за тем, как поднимается в небо дым от груды сжигаемого мусора, неизменно досаждавший ему колокольный звон становился все громче и громче. По другую сторону тюремной стены просыпался город. «Ах, Патриция, где же ты? Клянусь, я готов отдать все на свете, лишь бы провести несколько минут вместе с тобой. Готов даже полюбить этот звон!»
А колокола продолжали названивать. Интересно, стоит ли сейчас Ультимато в стойле, дожидаясь, пока его заберет Эмилио? Он так хорошо проявил себя в поединке с бычком – теперь ему опять не терпится в бой. Ему кажется, будто о нем забыли. Мигелю оставалось надеяться только на то, что Филипе не забудет угостить Ультимато лишней морковкой и пустит его порезвиться на внутренней арене и поваляться в опилках.
Снаружи, из коридора, послышался шум шагов: заключенных после завтрака разводили по камерам. Мигель в столовую не пошел: он не чувствовал голода.
В замке повернулся ключ, дверь открылась, показалась голова охранника:
– Эй, одноногий! Тебя ждут в главной конторе.
Его повели в помещение, в котором он очутился впервые сразу после ареста. «Вот ваши вещи», – сказал ему тюремщик, перебросив Мигелю сверток в бурой бумаге, перетянутый грубой веревкой.
Мигель недоуменно уставился на него.
– Не унывайте, – добродушно сказал тюремщик. – Церквей полно и на воле.
– Меня выпускают?
– Есть такой слушок.
Когда перед Мигелем открылись тяжелые стальные ворота, по другую сторону их уже дожидался Эмилио. Вид у него был самый торжественный.
– Следуй за мной, – таинственно произнес он.
– Да, но…
– Ни слова больше! Садись в машину.
Когда они отъехали от тюрьмы, Мигель решил настоять на своем:
– И все-таки, будь любезен, объясни мне, что происходит.
– Тебя выпустили из тюрьмы, друг мой, – разве этого не достаточно?
– Да, конечно, но…
– Никаких «но». Будь счастлив. – Эмилио хмыкнул. – Хотя не демонстрируй своего счастья слишком в открытую – тебе ведь придется присутствовать на похоронах.
– А кто умер?
Эмилио окрестил себя крестным знамением.
– Исабель.
Мигель сжал ему руку с такой силой, что машина пошла юзом.
– Эй, полегче!
Эмилио с трудом выровнял машину.
– Оставь эти шутки! Я и так всласть насмеялся в тюрьме.
– Это не шутка. Ты свободен. Теперь некому давать показания против тебя.
– Что же произошло?
– Она покончила с собой.
– Покончила с собой?
– Да – заколола себя кинжалом. Сразу после того, как Патриция покинула ее дом.
– Что за чушь ты мелешь?
– Это длинная история. Патриция настояла на том, чтобы повидаться с Исабель. Она пыталась убедить ее отозвать обвинение. Исабель вышла из себя и накинулась на Патрицию, решив убить ее.
– О Господи!
Мигель оцепенел от страха.
– Эй, гляди веселее! Ничего с твоей драгоценной подружкой не произошло. Но мне опять исцарапали всю физиономию, пока я вырывал нож из рук Исабель.
Мигель был не в силах рассмеяться.
– И тем же самым ножом она лишила себя жизни.
– Она и впрямь была сумасшедшей… но какая беда.
– Лучше бы ты меня пожалел. Мне еще чертовски повезло, что в момент самоубийства рядом оказалась служанка.
Мигель вопросительно посмотрел на него.
– Весь этот нож был покрыт отпечатками моих пальцев. Нас с тобой вполне могли бросить в соседние камеры.
Впервые за весь разговор Мигель улыбнулся.
– Лучше в одну камеру. И я отдал бы тебе верхние нары.
– Вот уж нет! Я боюсь высоты.
Мигель на сей раз не смог удержаться от смеха. Однако затем сразу же посерьезнел.
– Эмилио, окажи мне одну услугу.
– Если надо пригласить кого-нибудь на танец, то я – пас.
– Нет-нет. Мне нужен билет в Нью-Йорк. Эмилио протянул ему билет в почтовом конверте.
– Жаль, что все это так затянулось.
СТОУН РИДЖ
В течение всего уик-энда Патриция пыталась заниматься обычными делами. Но она могла поручиться, что даже Спорт почуял что-то неладное – он вертел головой и посматривал на нее настороженными карими глазами. И даже Таксомотор как-то скованно перебирал длинными лапами. Она намеренно избегала дороги, ведущей к лесу, – туда, где она так любила предаваться грезам, туда, где так часто виделась с Мигелем. Оказаться там без него было бы слишком тяжело.
Проезжая мимо загона для дряхлых лошадей, она уже собиралась было повернуть к дому, но вдруг заметила, что один из коней ведет себя как-то странно. Он ходил по небольшому кругу, кусая себя за бок. Патриция посмотрела на других лошадей. Еще две делали то же самое. Кишечные колики? Лошадей никогда не рвет, и желудочная боль может спровоцировать у них подобную реакцию. Она решила поскорее приготовить им горячий отвар, но прежде окинула взглядом весь, если можно так выразиться, табун.
Старый Сверчок, самый дряхлый коняга на ферме, стоял весь в поту, понурив голову. И вдруг ноги у него подкосились и он завалился наземь, подергался какое-то время, а потом застыл.
Патриция закричала:
– Эдгар! Эдгар!
Тот тут же явился на зов, в сопровождении кого-то из конюхов.
– Скорее сюда! Скорее!
За то время, которое понадобилось Эдгару, чтобы проникнуть в загон, еще три лошади упали наземь и застыли.
– Горячий отвар! Живо! – приказал Эдгар конюху. – И ветеринара сюда немедленно!
К тому времени, как прибыл ветеринар, погибло десять лошадей. Он, не веря своим глазам, уставился на них.
– Что происходит, доктор Кронин? – голос у Патриции дрожал, она не владела собой. – Что за напасть? Что происходит?
– Еще не знаю. Отгоните остальных в стойло. Изолируйте друг от друга. Оботрите их виски и минеральным маслом. А я сейчас возьму кровь на анализ.
Держа руке повод, Патриция подошла к Туману, который тихо стоял в стороне, понурив голову. И тут она заметила, что он тоже весь в поту, а изо рта у него бежит пена. Его жалобный взгляд, казалось, взывал к ней о помощи.
– Ах нет, Туман, только не ты!
Глаза Патриции затуманили слезы.
Она потянулась потрепать его по загривку, и тут Тумана затрясло. Ноги у него подкосились, он рухнул наземь. Патриция поглядела на брюхо – оно тяжело, с явными усилиями, вздымалось и опускалось. Затем он тоже застыл.
– Туман, – прошептала она – и лишилась чувств.
Просыпаться ей не хотелось. Из тумана, застилавшего сознание, медленно выплыло лицо Мигеля.
– Патриция, – позвал он. – Я здесь, Патриция… здесь, с тобой… и теперь все будет в порядке.
Она потянулась к нему и почувствовала, как его тело прикасается к ее телу. Ах, какой это был замечательный сон, ей хотелось, чтобы он никогда не кончался.
– Просыпайся, Патриция. Он легонько встряхнул ее.
Она моментально проснулась. Это действительно был Мигель! Наяву, а не во сне. Наяву! Она лежала на диване в гостиной. А он сидел рядом.
– Мигель, – произнесла она с вялой улыбкой. Он нежно поцеловал ее.
– Я решил преподнести тебе сюрприз, но, конечно, не рассчитывал, что застану здесь такое.
– Ты здесь! Ты и в самом деле здесь?!
– Да, Патриция, я здесь. Но что же все-таки случилось с лошадьми?
– Не знаю. Наверное, все дело в том, что я – проклята. Бедный Туман… О Господи, а где Лаура?
– Я не видел ее.
– Ах да, правильно, ведь она сегодня уехала в город. И не вернется до завтра. Но как мне рассказать о Тумане? Это наверняка убьет ее.
Он взял ее за руку.
– Да, жаль этого старого рысака.
– Нет-нет, это не рысак. Это любимчик Лауры!
– Да, я знаю. Пегий конь, с которым она прогуливалась по ферме. Но я уверен, что он был рысаком.
– Ты ошибаешься! Лаура взяла его еще жеребенком.
– Как скажешь, Патриция. Конечно, это не имеет никакого значения, но я видел у него на губе татуировку Жокейского клуба.
– Этого не может быть…
Их разговор прервал звук автомобильной сирены. Мигель выглянул в окно.
– Приехал ветеринар.
– Мне надо немедленно поговорить с ним.
– Нет, Патриция, тебе необходимо отдохнуть.
– Пожалуйста! Мне сейчас не до отдыха! Вздохнув, он обнял ее за плечи и помог подняться. Они вдвоем пошли на луг, где ветеринар беседовал с Эдгаром.
В дальнем конце луга бульдозер рыл могильные рвы для павших лошадей.
– Ну, доктор Кронин, вы разобрались? – спросила Патриция.
– Да. Лошади были отравлены.
– Отравлены? – шепотом переспросила Патриция.
– Чем они были отравлены? – сохраняя спокойствие, осведомился Мигель.
– Моненсином.
– Не может быть! – заорал Эдгар, его лицо побагровело от гнева. – Корм для кур мы всегда держим отдельно.
– Доктор Кронин, – сказала Патриция, – я ничего не понимаю.
– Моненсин, мисс Деннисон, это антибиотик, добавляемый в птичий корм и в корм для крупного рогатого скота. Для лошадей он в высшей степени токсичен. Наверняка, им дали его по ошибке.
Эдгар не мог сдержать ярости.
– Нет, черт побери! Нет! Этого не может быть!
– Но, может быть, – вступилась Патриция, – корм перемешался в результате пожара…
– Да нет же! Я сам все проверил!
– Эдгар, пожалуйста, успокойся, никто тебя не винит.
Эдгар резко пошел прочь, на ходу бросая отрывистые команды конюхам, занятым погребением лошадей.
Патриция поглядела на труп Тумана и судорожно сглотнула.
– Мигель, не кажется ли тебе, что с ним следует подождать. Возможно, Лауре захочется при этом присутствовать…
– Ты права, Патриция… Возможно, ей и впрямь этого захочется.
И Мигель, наклонившись к мертвому коню, завернул ему верхнюю губу.
Глаза у Патриции полезли на лоб. Вот оно как! Татуировка Жокейского клуба. Номер У-65-82551.
Глава XXII

НЬЮ-ЙОРК
Лаура Симпсон, появившись в суде на свидетельском месте, выглядела весьма необычно: на ней было дорогое платье с цветочным орнаментом – сирень и розы; волосы тщательно вымыты и аккуратно причесаны; руки скромно сложены на коленях.
– Мисс Симпсон, хочу поблагодарить вас за то, что вы пришли сюда выступить свидетелем защиты по делу мисс Деннисон, – начал Хови.
Лаура благодарно улыбнулась ему.
– Я счастлива сделать это; Патриция – моя лучшая подруга.
– Как раз сейчас дружба нужна ей, как никогда ранее, – вполголоса пробормотал Хови.
Он прочистил горло, подошел к столу, наполнил стакан водой. Посмотрел на Патрицию, сидящую, понурив голову, на Мигеля, расположившегося за ее спиной и не спускающего с нее встревоженного взора. Отпил воды и повернулся к Лауре.
– Мисс Симпсон! Мне хочется задать вам несколько вопросов относительно поведения вашей подруги в эти весьма нелегкие для нее дни.
Лаура одернула платье на коленях.
– Я готова, мистер Биндер.
– Когда самым таинственным образом был погублен розарий Патриции, вы находились при ней неотлучно?
– Да, это так.
– Она любила свои розы?
– Любила.
Лаура подтвердила свой ответ кивком.
– Кстати говоря, ведь большую часть этих роз она отправляла в больницы и в приюты для престарелых, не так ли?
– Совершенно верно.
– А когда она обнаружила, что розарий, которым она занималась со столь великим тщанием, оказался загублен, какова была ее реакция?
– Она сильно плакала.
– Совершенно естественная реакция, не правда ли, мисс Симпсон?
– Мне кажется, так.
– А не произошло ли еще чего-нибудь – более драматического?
– Что вы имеете в виду?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40