Вот и сейчас они готовы терпеливо прождать ее даже не десять минут, а целый час. – Широкими шагами он подошел к судейскому столу. – Так или иначе, ваша честь, мистер Коулмен только что разговаривал с пилотом личного самолета руководства компании Стоунхэм. И пилот, да, естественно, и сам самолет, находятся сейчас в лиссабонском аэропорту. – Он с косой усмешкой посмотрел на Хови. – Согласно нашим данным, источник которых нам не хотелось бы разглашать, у мисс Деннисон есть в этом городе любовник. Но даже если она взойдет на борт сейчас, сюда она сможет прибыть не раньше, чем через восемь часов.
– Мистер Биндер, – поинтересовался судья, – что вы на это ответите?
Хови нервно затеребил подтяжки.
– Ваша честь, у меня нет никакой информации по вопросу, поднятому противной стороной.
– Что ж, мистер Биндер. – Судья поглядел на стенные часы над входом. – Через три минуты мы начнем слушание дела.
Коулмен, Эш и Роузмонт с явным облегчением откинулись в креслах, не забывая, однако ж, продемонстрировать суду, что они и так проявили чрезмерное терпение.
Миссис Спербер, сидящая рядом с Хови, затеребила его за рукав, словно желая ободрить.
– Внимание, внимание, внимание! – завел свою песенку секретарь суда. – Суд по делам о наследстве и опеке графства Нью-Йорк объявляет свое заседание открытым. Председательствует досточтимый судья Артур Мейсон.
Судья стукнул молоточком по столу.
– Объявляю открытым слушание по делу: финансово-промышленная корпорация Стоунхэм против Деннисон. – Он поглядел в дальний конец зала. – Как только мисс Деннисон сядет на место, мы начнем.
Хорейс Коулмен развернулся с такой стремительностью, что едва не вылетел из кресла. Патриция шла по проходу.
– Вызывайте вашего первого свидетеля, мистер Смит, – сказал судья.
Хови ухмыльнулся во весь рот и подмигнул подсевшей к нему Патриции.
– Ваш самолет в Европе, а вы уже здесь, – прошептал он. – Вы, должно быть, ангел.
– «Конкорд» быстрее ангела, – шепнула она в ответ.
Патриция пыталась перенестись мыслями из Лиссабона в зал суда, где тоже разыгрывались кое-какие события.
– Ваша честь, за всю свою жизнь мне еще не доводилось оказываться в столь затруднительном положении. – Голос Хорейса Коулмена, в котором сквозило наигранное волнение, раздаваясь со свидетельского места, уносился под потолок, слабо освещенный светом хрустальной люстры; все вокруг было исполнено многозначительности – темно-красная обивка кресел, коричневые бархатные занавеси, ручки кресел, обтянутые коричневой кожей. – Я знаю Патрицию еще с тех пор, когда она была малюткой. Я был знаком с ее матерью… – И тут он мягко добавил: – Которая покончила с собой. Я был знаком с ее отцом, павшим от руки террориста. С великим страданием я наблюдал за тем, какое бремя упало ей на плечи и какие проблемы ей приходилось изо дня в день разрешать. Здесь и следует искать причину целой серии нервных срывов и даже… – Поколебавшись, он опять понизил голос. – И даже попыток самоубийства. Она хрупкий человек. Ее покойный дед, Дж. Л.Стоунхэм, основатель корпорации, полностью отдавал себе в этом отчет. Мы не раз говорили с ним об этом. Перед смертью… – Коулмен прочистил горло, И теперь его голос зазвучал еще сильнее. – Перед смертью он вырвал у меня обещание приглядывать за ней и тем самым оберегать ее. И я пришел сюда сегодня во исполнение данного мною тогда обещания.
Патриция задрожала. В жаркий июльский день ей вдруг стало холодно. Коулмен меж тем напирал. Такого – ложного, разумеется, – благородства и в таких количествах ей было просто не вынести. Чтобы не слушать его, она стала разглядывать позолоченную резьбу, украшающую стены судейского зала. Сюжет барельефов постоянно повторялся: мускулистые мужеподобные девы с мечами и со щитами – олицетворения духов войны. Прямо над головой у судьи были изображены две богини в шлемах – одна размахивала мечом, другая – факелом, а свободными руками они держали расположенное между ними нагое дитя. Как раз таким беззащитным младенцем и чувствовала себя сейчас Патриция.
– Допрашивайте свидетеля, мистер Биндер!
Смит был явно рад тому, с каким блеском сыграл свой спектакль Коулмен.
Как, однако, кричаще не похожи друг на друга эти адвокаты, – подумала Патриция. Смит, строго и торжественно облаченный в безупречный двубортный костюм серого цвета; Хови – во всегдашнем жеванном-пережеванном коричневом пиджачке. Или у него целый гардероб, сплошь состоящий из мятых коричневых костюмов?
– Мистер Коулмен! – Хови неторопливо пошел по направлению к стойке свидетеля. – У вас есть дети?
– Нет. Мне грустно признаться в этом, но Господь не благословил на это нас с женой.
– Ваши показания меня чрезвычайно тронули. Ваше отношение к моей клиентке – и он указал на Патрицию – свидетельствует о подлинно отцовской любви.
– Так оно и есть, сэр.
– И, естественно, вам хотелось бы, чтобы дела у вашей названной дочери шли как можно лучше.
– Совершенно верно, мистер Биндер.
Хови радостно кивнул, соглашаясь; его черные нечесаные волосы затрепыхали в воздухе.
– И вы посоветовали своей, так сказать, дочери – он вновь указал на Патрицию – продать контрольный пакет акций.
– Это неверно.
– Вот как? – Хови недоуменно заморгал. – Тогда поправьте меня, пожалуйста.
– Патриции самой захотелось избавиться от той доли имущества компании, которой она владеет.
– И вы согласились?
– Совершенно верно.
Хови вплотную подступил к нему.
– Но почему же, мистер Коулмен?
– Ее дед возложил на нее непосильное бремя – контрольный пакет акций в гигантской финансово-промышленной группе. Для Патриции оно и впрямь оказалось непосильным. Ее буквально преследовала идея поскорее избавиться от своих денег. Она не раз разрабатывала и предлагала нам совершенно нереальные проекты, преследующие в конечном счете эту цель. Последний такой проект был связан с врачом гомосексуальной ориентации, за которого она собиралась выйти замуж.
Патриция сидела неподвижно, закрыв глаза и стиснув руки на коленях.
– Имеете ли вы в виду доктора Томаса Кигана, кавалера Ордена Свободы, под руководством которого она выстроила больницу для детей-инвалидов в Бейруте?
– Да.
– Упрекали ли вы Патрицию в подобной альтруистической активности?
– Нет, сэр.
– Почему?
– Благотворительный фонд корпорации Стоунхэм внес более чем достаточную лепту в самаритянские учреждения.
Судебная стенографистка подняла руку.
– Сама… как там дальше? – спросила она. Хови огорченно покачал головой.
– Мистер Коулмен затрудняет работу судебной стенографистки. Он имел в виду богоугодные заведения.
Судья позволил себе едва заметную улыбку.
– Но, будучи членом совета директоров, вы все же как-то ограничивали ее благотворительную деятельность, – спросил меж тем Хови.
– Да уж, по мере сил.
– И вас не волновала вероятность того, что, продав контрольный пакет, она может пустить на благотворительные нужды все вырученные ею деньги?
– Да, такая опасность существовала, но я считал ее меньшим из двух зол. По крайней мере, таким образом она избавилась бы от непосильного бремени, и без того искалечившего ее хрупкую душу.
Хови улыбнулся, вновь кивнул и принялся расхаживать из стороны в сторону.
– А кто приобрел бы у нее контрольный пакет?
– Мистер Биндер, думаю, не составило бы труда подыскать достойного покупателя.
– И будет ли с моей стороны справедливо предположить, что вы и ваши сообщники…
– Протест. – Смит вскочил с места. – Оскорбление свидетеля!
– Протест принят.
– Что вы и ваши коллеги смогли бы оказаться такими покупателями?
– Совершенно верно.
Хови остановился и помолчал, пристально всматриваясь в лицо Коулмену.
– Но таким образом вам удалось бы установить контроль над корпорацией с общей стоимостью в десять миллиардов долларов.
– И в корпорации не произошло бы никаких перемен. Мы продолжали бы выполнять свой долг – то есть блюсти интересы наших акционеров.
– Но теперь у вас появился бы контрольный пакет. А это означало бы, что никто не вправе помешать вам, вздумай вы, например, повысить себе жалованье или использовать в личных целях принадлежащий компании самолет…
– Протест! – вновь поднялся с места Смит. – Ни на чем не основанные домыслы.
– Протест принят.
Хови подошел к своему столу и взял с него стопку бумаг.
– У меня тут имеются документы, озаглавленные «Предложения по тендеру». Они подписаны вами, мистер Коулмен, а также мистером Эшем и мистером Роузмонтом. Не будете ли вы так любезны подтвердить, что это именно ваши подписи?
Он положил документы на стойку, за которой стоял Коулмен.
– Да, это предложения, переданные нами мисс Деннисон.
– Предложения по продаже контрольного пакета акций?
– Совершенно верно.
– В сто раз дешевле истинной цены?
– Я протестую, мистер Биндер. Предложение было честным – текущая рыночная цена акций корпорации.
Хови, круто развернувшись на каблуках, схватил в руки солидную кожаную папку с документами.
– Здесь у меня результаты аудиторской оценки активов корпорации Стоунхэм, подписанные лично вами, мистер Коулмен. Вам ведь знаком этот документ, не правда ли?
– Да… конечно… но…
– И здесь утверждается, что текущая рыночная цена акций компании Стоунхэм значительно занижена.
– Это всего лишь предположение, мистер Биндер. Предположение, согласно которому акции компании Стоунхэм когда-нибудь резко поднимутся в цене.
– Я вас понял, мистер Коулмен. Так как же вы собираетесь поступить в своих заботах о соблюдении интересов моей клиентки?
– Продажа акций не была произведена. Патриция передумала. И, вместо того, чтобы продать контрольный пакет, начала вмешиваться в вопросы оперативного руководства компанией. То есть – в совершенно не ведомую для нее область.
– А она не объяснила, почему она так поступает?
– Она сказала, что ей хотелось бы вдохнуть «совесть» в дела компании.
– А что вы имеете против этого?
– Все хорошо в меру. И совесть в делах вовсе не означает бездумную благотворительность. Наша компания – доходное предприятие.
Хови приподнялся на цыпочки.
– Но когда она вела речь о совести, то имела в виду гуманное отношение к служащим компании – и прежде всего к тем, кто работает на заводе в Ногалесе. Не так ли?
– Она получила неправильные советы. Нашими соседями по ту сторону мексиканской границы являются такие промышленные гиганты, как «Дженерал Моторс», «ИТТ», «Форд», «ИБМ», «Объединенные технологии», «Ксерокс» и многие другие. И мы придерживаемся тех же стандартов, что и они.
– Стандартов ниже минимума, предусмотренного законодательством США?
– Мистер Биндер, в Ногалесе действует мексиканское законодательство.
– И вы экономите на очистных работах и других мерах техники безопасности? Разве не против этого и восстала Патриция?
– У нее нос не дорос судить о таких вещах, – рявкнул Коулмен; лицо у него побагровело. – Она хотела, чтобы мы целиком и полностью превратились в благотворительную организацию, сократили свои доходы, поправ тем самым интересы акционеров. А ведь контрольный пакет акций у нее – значит, она выступила против собственных интересов!
– Но Патриция смотрит на эти вещи несколько иначе, не так ли?
– Вот именно!
– И поэтому вы решили начать процесс о признании ее недееспособной?
– Мы пошли на это только потому, что, тщательно все продумав и взвесив, пришли к выводу, что у нас нет другого способа защитить Патрицию от нее самой.
– Защитить Патрицию? Притащив ее в зал суда? Заставив ее «хрупкую душу», выражаясь вашими же словами, мистер Коулмен, пройти через эмоционально утомительную, чтобы не сказать унизительную процедуру?
Коулмен выпятил грудь. Его голос задрожал от гнева.
– Мистер Биндер, у нас не было другого выхода!
Глава XXI

СТОУН РИДЖ
Оскорбленная и измученная обвинениями, которые обрушивались на нее в зале суда уже на протяжении целой недели, Патриция была рада двухдневному перерыву на выходные перед началом второй недели процесса.
Она слишком устала. Все ее тело разламывалось. Она лежала в постели, забравшись под одеяло с головой, свернувшись в клубок, и не обращала внимания на Таксомотора и Фебу, которые делили с ней ложе. Если б ей только удалось выспаться… В последнее время она почти совсем не спала.
Погубленные розы… Пожар… Увечье Эдгара… Смерть Пауло… Арест Мигеля. Что еще выпадет на ее долю?
Напряжение, в котором она пребывала в зале суда, под строгим взором судьи и под неусыпными взглядами публики, было для нее невыносимо. В суде толковали о нервных срывах, о попытках самоубийства, о безответственном поведении… Пилот личного лайнера, давая показания, поведал о ее взбалмошности. Летим в Америку… Нет, летим в Лиссабон… Нет, приземляемся, где попало. Худшее для нее начиналось, когда речь заходила о ее слепой влюбчивости, – о том, как она едва не вышла замуж за гомосексуалиста.
К настоящему времени судья, должно быть, уже окончательно уверился в том, будто она безумна. Порой она начинала верить в это сама. Ее бросало в дрожь от одной мысли о том, что надо снова идти в зал суда. Почему она отказалась продать контрольный пакет… Конечно, Мигель был бы разочарован тем, что она отказалась от борьбы, но ведь именно сейчас он оказался так далеко отсюда. А она так устала, ей так хотелось уснуть – уснуть спокойным сном и никогда больше не просыпаться.
В дверь тихо постучали. Вошла Лаура со стаканом теплого молока и с пригоршней таблеток.
– Ну-ка, детка, прими поскорее все это! – Она поднесла таблетки к самому рту Патриции и дала запить их из стакана. – Тебе необходим отдых.
– Ах, Лаура, ты так добра ко мне! Просто не знаю, что бы я делала, не будь тебя рядом.
– Ну, это старая песенка. Для того на свете и существуют друзья, не так ли? Так что не заставляй меня заводить ее заново, – добродушно сказала Лаура.
Патриция вяло улыбнулась.
– Не думаю, Лаура, что мне удастся все это выдержать.
– Да тебе это и не нужно, детка! Пошли их всех к черту и продай акции!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40