По полу резко застучали каблучки ее сапог для верховой езды.
– Кто тут грохочет?
О Господи, она разбудила Пауло.
– Извините, что потревожила вас, – крикнула она из коридора. – Я нечаянно подняла такой шум.
– Зайди ко мне!
Это прозвучало приказом.
Она приоткрыла дверь в его спальню и обнаружила, что Пауло сидит в постели.
– Идешь кататься?
– Да… Извините, что разбудила вас.
– Это не ты меня разбудила, а проклятые колокола. Но почему ты помчалась с такой прытью?
– Да нет, что вы… это не совсем так.
Угрюмое выражение на его суровом лице несколько смягчилось.
– Ладно, зайди посиди со мной.
И он похлопал по постели.
Она послушалась.
– А ты не пойдешь полюбоваться на великого матадора?
– Нет, я решила остаться дома.
– Ага, поэтому ты так и нервничаешь. Что ж, я в состоянии такое понять. Мне все это тоже не нравится. Мне кажется, мой сын попусту растрачивает отпущенный ему талант на бессмысленную и жестокую забаву.
Она не знала, что на это ответить.
– Бой быков разлучил нас с сыном – мы наговорили друг другу по этому поводу много жестоких слов. Не повтори моей ошибки. Научись принимать и то, что тебе совсем не по вкусу. Вот так-то, Патриция.
– Надеюсь, что и Мигель научится принимать во мне то, что не придется ему по вкусу, – мягко сказала Патриция.
– Наверняка. Когда любишь, это получается само собой.
За эти слова одобрения и поддержки она почувствовала к Пауло такую благодарность, что едва не расцеловала его в обе щеки.
Заметив ее состояние, Пауло взял Патрицию за руку и мягко погладил ее.
– Знаешь ли, Патриция, мой сын – человек не совсем обычный.
– Да, я знаю это.
– А понимаешь ли ты, что он рассматривает фору, которую вынужден принимать от людей, как своего рода дар Божий.
– Дар Божий? Он говорил вам об этом?
– Ах нет, он никогда ничего мне не говорит. Большую часть того, что я знаю, рассказал мне Эмилио, а ведь Эмилио мне всего не рассказывает. Он сообщает только о том, что мне, по его мнению, следует знать. – Пауло улыбнулся. – И то, что мне, на его взгляд, приятно услышать. Он мне не сын, поэтому мы с ним можем разговаривать свободно. А интересно, есть ли такие отцы и сыновья, которые искренни и откровенны друг с другом?
Прикосновение его сухой старческой руки было ей странным образом приятно, и она слушала его, не перебивая.
– Эмилио рассказывает, что, по словам Мигеля, увечье изменило его, превратило в другого человека. Сделало лучше и научило многому – поэтому-то он и взялся готовить Ультимато, поэтому-то и встретил тебя…
Патриция была растрогана словами сурового аристократа, рассуждающего о собственном сыне с таким почтением.
Он нежно посмотрел на нее синими глазами.
– Ты бесконечно много значишь для него, Патриция.
– Благодарю вас за то, что вы сказали мне об этом. Именно сейчас мне было важно это узнать.
– Ну что ж. Да и на что годится старикан, как не на то, чтобы сказать пару добрых слов.
Он засмеялся. Но тут же его смех перешел в приступ кашля. Патриция схватила с ночного столика стакан с водой и, поддерживая старика за плечи, напоила его.
Измученный приступом, он откинулся на подушки и выдавил из себя вялую улыбку.
– Жаль, что у меня нет дочери… Но, как знать, может быть, однажды и появится.
Патриция поцеловала его в щеку.
– Вам сейчас лучше отдохнуть. Я загляну к вам попозже.
Когда она уже подходила к двери, Пауло окликнул ее:
– А на какой лошади ты ездишь?
– На Корсаре.
– А, это чудесный конь, его готовил Мигель. Но, как и сам Мигель, он, бывает, упрямится. Будь осторожна, Патриция.
Патриции было трудно сосредоточиться на выездке. Она продолжала размышлять о Мигеле и о его загадочных словах о том, что люди нуждаются в любви почти так же, как животные. И она чувствовала, что ее гложет стыд.
Словно для того, чтобы смыть это чувство, она вернулась к себе и легла в ванну.
Когда она вернулась из Ногалеса, то была полна решимости помочь тамошним обездоленным. Проникнутая этой решимостью, она ворвалась в кабинет к Коулмену, и тут он сумел нажать у нее в душе на какую-то кнопку, вызвав тем самым чувство собственной вины. Она винила себя в смерти Дж. Л., и Коулмен прекрасно это знал. Он напомнил ей о жестоких словах, брошенных тогда в лицо деду, и вся ее решимость на этом и угасла. Она подавила в сознании все, связанное с Ногалесом, решила поскорей ото всего отделаться.
Но Мигель заставил ее вернуться к этим размышлениям. А вслед за ним – и Пауло.
Мигель преодолел ту фору, которую ему давали другие, – но разве богатство, оставленное ей дедом, не является, в свою очередь, форой? Мигель нашел в себе силы смириться с этим, преодолеть ограничения, тем самым налагаемые, воспринять фору как дар Божий. Неужели она не в силах поступить точно так же? Мигель, казалось, был убежден в том, что сил у нее на это хватит. Он в нее верил. Рядом с ним она чувствовала себя сильной и неуязвимой, способной совладать с самим Хорейсом Коулменом.
Патриция вышла из ванны и крепко растерлась полотенцем. Она не предаст того, во что верит.
Глава XVI

ЛИССАБОН
Мигель с великой тщательностью выводил Ультимато из боевого состояния после «поединка» с телкой. Эмилио, явно довольный, наблюдал за хлопотами друга.
– Этой телке до твоего Ультимато, как до небес. Мигель, ничего не ответив, принялся интенсивно разминать круп Ультимато.
– Ах ты дьявол! – воскликнул Эмилио. – Вспомнить только, как он развернулся на арене, хлопнув ее хвостом по лбу!
– Я его этому и учил.
– Мне кажется, Ультимато уже созрел для корриды.
– Не уверен, – отозвался Мигель, вводя коня в кузов грузовика. – Не хотелось бы напугать его.
– Напугать – его? Послушай, Мигель, этот конь так и рвется в бой с настоящим большим быком. Что ему моя телка. Так, смех один.
– Нет, ему нужно как следует освоиться, а я не могу добиться этого, занимаясь с ним только раз в неделю.
– А почему тебе не удается вырываться почаще?
– Этому еще не время. Я тревожусь за Пауло. Изредка он появляется в учебном центре, но тренировать-то уже все равно никого не может. Я подробно пересказываю ему вечерами все, что произошло в школе, – и ему кажется, будто он сам там преподает.
– Какая прискорбная ситуация – для Пауло… для тебя… для Ультимато… Этот конь заслуживает того, чтобы его показали публике. Жаль, что Патриция не смогла приехать, чтобы посмотреть, каков он хотя бы в шуточном деле.
– Патриция не любит боя быков. Ей противна сама мысль о том, что животным причиняют боль.
– Придется ей с этим смириться.
– Не уверен.
– Но у вас с нею по-прежнему все в порядке? Мигель поднял борт фургона, закрыл его на засов, отошел на шаг, окидывая взглядом свою работу.
– Мне кажется, я ее люблю.
– Святая заступница! – Эмилио постучал себя по лбу, а затем в насмешливой мольбе воздел руки к небесам. – Любовь – это смертельный недуг.
Мигель рассмеялся.
– А что, разве ты никогда не влюблялся?
– Ну, а как же! В одиннадцатом классе – в рыжую с передней парты. Я даже подарил ей серебряную пряжку со своего ремня.
– Мне кажется, эта любовь не затянулась надолго, ведь пряжка-то по-прежнему у тебя.
– Она отдала ее парню с передней парты, и мне пришлось поколотить его, чтобы заполучить пряжку обратно.
– Настанет день, Эмилио, и ты тоже влюбишься.
– Кто угодно, только не я. Мне нравятся романы острые и быстротечные. Потанцевать в дискотеке, угостить вином, провести пару часов в постели, а наутро – проснуться в одиночестве.
– Да ведь и я придерживался тех же правил – но нашел ту, которая мне нужна, и это все изменило.
Эмилио хмыкнул, заводя «феррари» и медленно отбуксировал грузовик на главную дорогу.
СТОУН РИДЖ
Лаура с бокалом в руке следила за тем, как наемные работники, покидая ферму, торопливо взбираются на борт грузовика с прицепом. Был пятничный вечер, и Эдгар решил угостить их всех пивком в местном кабачке.
Ослепительное солнце клонилось к закату. Кое-как выбравшись через кухонную дверь, Лаура нашла тачку, приставленную к стене сарая, и покатила ее по направлению к инсекторию. Войдя под навес, она оцепенела, заранее приготовившись к самому худшему. Но рои жужжащих насекомых не набросились на нее. Все было тихо. На кирпичном полу прямо перед ней стояли длинными рядами цветочные горшки с люцерной. Этим, вспомнила она слова Патриции, надо кормить плохих жучков. И вот она увидела их – целые гроздья черных жучков, налипших на стебли растений. Не медля, она начала брать один горшок за другим и отряхивать, ссыпая отваливающихся жучков в тачку. При этом она бормотала себе под нос ругательства, утешаясь лишь одной мыслью: «Они мне за это еще заплатят».
Кряхтя и охая, она докатила тачку до розария, где уже начали распускаться белые розы, образуя в закатных лучах солнца искрящийся блестками белый ковер.
ЛИССАБОН
– Мы с Эмилио приготовили для тебя на нынешний вечер нечто особенное, – объявил Мигель Патриции, когда они после занятий вдвоем чистили лошадей в стойлах.
– О Господи! Ну, и что же это такое?
– Он заедет за нами в восемь вечера.
– И мы будем опять втроем?
– Да, разумеется.
– А что, у него нет подружки?
Мигель оглушительно расхохотался.
– Прежде чем вечер закончится, он успеет обзавестись подружкой, а то и двумя.
Патриция с отсутствующим видом погладила Ультимато по голове.
– И ты был таким же?
– Каким?
– Как Эмилио.
Он повесил на стену уздечку и подошел к ней. Обнял ее и хотел было поцеловать, но она отстранилась.
– Или тебе важнее всего была веревка?
Но он уже зажал ей рот поцелуем.
С трудом вжавшись в «феррари» с опущенным верхом (Эмилио неизменно настаивал на том, что поездка должна быть «стилистически безукоризненна»), они на большой скорости домчались до «Байро Альто» – самой модной дискотеки в Лиссабоне.
– Но дискотек полным-полно и в Америке. А когда же мы отправимся в клуб «фадо» и послушаем, как поют при свете факелов? – спросила Патриция.
– Когда отправитесь в путь без меня, – ухмыльнулся Эмилио. – С тех пор, как Мигель бросил пить, он стал малость старомоден. Заставьте его самого спеть для вас одну из этих старинных песенок. – И тут же Эмилио запел сам: – «Я умру, страдая, раз уж ты – такая»…
– Мигель пел мне эту песню вчера, – пошутила Патриция, и все трое расхохотались.
Дискотека была устроена в помещении бывшей мельницы, где причудливо сочетались имитации античных развалин и самая новейшая аппаратура, – Патриции показалось, будто она никуда не уезжала из Штатов: из динамиков с оглушительной скоростью неслась песня Джанет Джексон «Национальный ритм». Столики и танцевальные площадки были расположены на двух уровнях, соединенных открытой для обозрения лестницей из металлической сетки; на обоих уровнях было полным-полно девиц в полупрозрачных платьях и их партнеров в мешковатых брюках; все тряслись и скакали под музыку. Рев стоял почти нестерпимый.
– Мигелино! Твой приход сюда – особенная честь для нас!
Хорхе, владелец дискотеки, выкрикнул эти слова, перекрывая шум музыки. Он провел гостей мимо статуи Венеры в слабо освещенную нишу на первом уровне.
– Патриция, я бываю здесь два-три раза в неделю, – пожаловался Эмилио. – А Мигель никогда не приходит – и, смотрите, какой шум они подняли!
– Но ведь вы так скромны и благопристойны, что здесь, наверное, просто не замечают вашего присутствия, – поддразнила его Патриция.
Эмилио не спешил усесться за столик.
– Я угощаю, так что первый танец по праву мой. Он повлек Патрицию на танцевальную площадку.
– С вами они непременно заметят мое присутствие. Патриция покраснела от смущения, но она знала, что отлично выглядит, да и остальные молодые люди на танцплощадке уже начали поглядывать в ее сторону. Высокая, стройная, с пышными волнистыми, хотя и коротко постриженными белокурыми волосами, в коротком и сильно декольтированном черном платье в обтяжку она представляла собой живое воплощение эротических мечтаний большинства мужчин.
Эмилио танцевал нечто среднее между чарльстоном и ламбадой. Патрицию бешено кидало во всех направлениях и кружило на месте.
Когда музыка стала помедленней, Патриция заметила, что Мигель разговаривает с привлекательной черноволосой женщиной в алом платье с разрезом на боку. Лицо Мигеля Патриции не было видно. Женщина оживленно жестикулировала одной рукой, сжимая другой бокал вина. И вдруг она выплеснула вино в лицо Мигелю, который едва успел увернуться.
– Что происходит? – изумилась Патриция. Но Эмилио лишь закружил ее еще быстрее.
– Должно быть, какая-нибудь ученица. Слишком много вина пролилось ей на бриджи, вот она и решила поквитаться.
Когда они вернулись за столик, взбудораженная женщина уже исчезла, а Мигель и не подумал ничего объяснить. Патриция заметила, что незнакомка поднялась по лестнице на второй уровень и села за столик почти у края площадки.
Эмилио заорал, подзывая официанта.
– Бутылку гаррафейры 1955 года. – Он подмигнул Патриции. – Тоже из моих виноградников.
– А по мне, так и ваша переквита совсем недурна. Эмилио хотел было что-то ответить, но в разговор внезапно вмешался Мигель.
– Позволь пригласить тебя на танец!
И он взял Патрицию под руку.
Темп музыки опять переменился, и сейчас помещение заполнял сочный голос Билли Джоэля. Патриция была поражена тем, с каким изяществом ведет ее в танце партнер.
– Ты замечательно танцуешь, – сказала она.
– А почему бы и нет? Танцевать и ездить верхом – два сходных между собою занятия. Не следует злоупотреблять поводьями – партнершу нужно вести движением бедер. – Он плотнее прижал ее к себе. – Спустя какое-то время перестаешь понимать, кто ведет, но обоим хочется продолжать.
Он поцеловал ее в шею, и она просто растаяла.
Покоясь в объятиях Мигеля, Патриция перехватила взгляд черноволосой женщины, в упор рассматривающей их обоих из-за своего столика на втором уровне. Заметила – и тут же забыла; музыка повлекла ее дальше.
– Ах, как мне нравится эта песня, – прошептала она. И вполголоса принялась подпевать: «Я знаю, что у каждого есть сон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40