Тебе следует набраться терпения.
– Но у монсиньора Мигеля совсем нет терпения. Он просто чудовище… Я ненавижу его, – внезапно призналась девочка.
– Что ж, пожалуй. Монсиньор Мигель порой бывает грубоват. Но зато конь у тебя замечательный!
– Да нет же! Самый настоящий дракон! Он хочет сбросить меня наземь и затоптать копытами.
– Ах, детка, этого просто не может быть. Поди сюда! Погляди! Погляди ему прямо в глаза.
Девочка послушно подняла голову.
– Видишь, он сам испуган. Испуган – и только. Ему кажется, что ты причинишь ему боль.
Девочка поглядела в добрые глаза коня.
– Ты так думаешь?.. Значит, он тоже боится?
– Да. Обращайся с ним получше, и все у тебя прекрасно получится. Я обещаю.
– Обещаешь?
– Да. Во-первых, сходи перемени бриджи. – Патриция приняла у нее поводья. – А когда вернешься, я сама тебе помогу.
– Мерси, мерси, ты такая добрая, – воскликнула девочка и помчалась прочь.
За спиной у Патриции послышался обращенный к ней мужской голос:
– Сеньора, я бы с удовольствием поучился у вас верховой езде.
Обернувшись, Патриция увидела, что к ней подходит высокий и стройный молодой человек.
– Полагаю, вам следует переговорить с сеньором Кардигой, – сказала она, указав незнакомцу на Мигеля, который занимался сейчас с кем-то из студентов в противоположном конце арены.
– Нет-нет. Нет! Ни за что! – закричал молодой человек. – Вот уж у кого я уроков брать ни за что не стану.
Патриция попыталась было утихомирить незнакомца, который что-то чересчур раскричался:
– Пожалуйста… Вам не надо так волноваться…
– Он же просто чудовище! Вы сами слышали, что сказала эта девчушка. Да и все остальные это знают!
Патриция посмотрела в ту сторону, где находился Мигель, рассчитывая на его помощь, и увидела, что он подходит к ним с широкой ухмылкой на губах.
– Эмилио, – начал Мигель, – мне что, опять придется тебя отсюда вышвыривать?
Незнакомец ухмыльнулся.
– Вот, посмотри, Патриция, этот человек был моим лучшим другом! Был! – подчеркнул Мигель.
Эмилио с шутливой элегантностью поцеловал ей руку.
– Ах, вы даже не можете себе представить, насколько я счастлив тому, что мне наконец-то удалось познакомиться с вами. Я много наслышан о вас от Мигеля, но ведь он такой лжец! – Эмилио подмигнул. – Хорошо хоть, что на этот раз не солгал.
Когда занятия закончились, Эмилио настоял на том, что станет гидом Патриции и по-настоящему покажет ей Лиссабон. Когда они втроем втиснулись в его спортивный автомобиль, он хвастливо объяснил свои мотивы:
– Взяв в гиды Мигеля, вы увидите только конюшни и кучи конских яблок… а я покажу вам Лиссабон во всей его ослепительной роскоши.
Патриция быстро поняла, что так сближало обоих молодых людей. Едва ли не каждое слово, сказанное Эмилио, заставляло Мигеля хохотать.
Эмилио повез их в Альфаму – старинный мавританский квартал, – где они припарковали машину, чтобы пешком пройтись по узким мощеным булыжником улочкам, там и сям перегороженным веревками с развешенным на просушку бельем. Высокие ярко окрашенные здания по обе стороны улочки, казалось, клонились друг к другу в тайной надежде соприкоснуться крышами. Кое-где прямо на улицу были вынесены столы и стулья; мужчины, женщины и дети ели и пили, играла музыка, в воздухе пахло жаренной на углях рыбой. Было время фиесты.
– Патриция, Мигель когда-нибудь рассказывал вам о том времени, когда наши отцы избили нас и вышвырнули на улицу? – осведомился Эмилио.
Задав этот вопрос, он взял ее под руку.
– Он мне что-то такое говорил.
– Какое-то время мы прожили неподалеку отсюда. Сумасшедшее было времечко! Припоминаешь, Мигелино?
– Да как же забыть об этом? Мы собирались поехать в Париж и открыть там цирк. – Мигель рассмеялся. – Чего мы только тогда не придумывали! Чистое безумие!
– Ну, не такое уж и безумие. Зингаро так поступил – и добился феерического успеха. Публика валом валит посмотреть, какие чудеса он вытворяет со своими лошадьми.
– Зингаро был самым талантливым, но и самым трудным из учеников моего отца, – пояснил Мигель. – Сейчас он живет в Париже. Выдает себя за цыгана и завораживает публику своими выступлениями верхом на лошади. Когда-нибудь я покажу тебе, как это у него получается.
– Что ж, с удовольствием посмотрю.
– Только на это представление нужно прийти пораньше, – вмешался Эмилио. – Перед началом его ассистенты, стоя в седле, щедро угощают публику вином – и хорошего, я вам скажу, урожая.
– Из погребов семейства Фонсека? – хихикнула Патриция.
Внезапно Эмилио остановился.
– Здесь! – крикнул он, указывая куда-то вверх.
– Что здесь? – спросила Патриция.
– Здесь мы тогда и жили. Ах, – вздохнул он, явно купаясь в воспоминаниях. – Как-то чудесным вечером, вроде нынешнего, в час фиесты, я вышел на улицу и осмотрелся по сторонам, чтобы обзавестись на ночь хорошенькой подружкой, а он наводил марафет там, наверху…
Эмилио опять указал пальцем.
Мигель оборвал его.
– Патриции не хочется слушать эту историю.
– Да нет же, ей хочется. – Эмилио не дал ей вставить и слова. – Он вышел из-под душа…
Мигель грубо встряхнул его.
– Еще одно слово, и я из тебя душу вышибу.
– Это нечестно, Мигель, – поддразнила Патриция. – Эмилио уже начал рассказывать, и мне хочется дослушать до конца.
Мигель с деланным отвращением сделал шаг в сторону.
– Что ж, я, по крайней мере, слушать этого не желаю.
– Вот и не слушай! – крикнул ему вдогонку Эмилио. И негромко, чуть ли не на ухо Патриции, продолжил рассказ. – Начал вытираться полотенцем, и вдруг видит, что в окне через дорогу дочь бармена – писаная красавица, между прочим, – стоит обнаженная и пялится на него.
– Хватит, – бросил издалека Мигель.
– Трусишка! – ответил Эмилио.
– Ну, и дальше? – потребовала Патриция.
– А я стою на улице, четырьмя этажами ниже, осматриваюсь по сторонам, ищу себе подходящую подружку, и вдруг – просто глазами своим не могу поверить! Он вылезает из окна, прямо у меня над головой, и перебирается через улицу – по бельевой веревке!
Патриция рассмеялась.
– Ничего, доложу я вам, смешного. Он вылез совершенно голый. Снизу его мог увидеть кто угодно, но Мигелю было на это наплевать. – Эмилио посмотрел на друга, который по-прежнему шагал поодаль с обиженным видом. – Ладно-ладно. Что там произошло наверху, мне неизвестно, но я-то тогда заработал фингал под глазом. Потому что отец девицы решил подняться наверх – и единственным способом остановить его было затеять с ним драку… Короче говоря, через пятнадцать минут, поднимаю вверх единственный глаз, который у меня еще видит, – и глянь-ка! Мигель перебирается по веревке обратно.
– Ну, я убеждена в том, что за столь короткое время ему не удалось ничего добиться!
Патриция подмигнула Мигелю.
– Возможно, вы и правы. – Эмилио поднял руки в знак капитуляции. – Единственное, что я могу добавить, – когда он затем присоединился ко мне на улице, он, в отличие от меня, ничьей компании уже не искал.
Мигель шутливо стукнул его по плечу. Эмилио сделал вид, будто умирает от боли.
– Так-то ты благодаришь человека, который некогда спас тебе жизнь? Если бы бармен застукал тебя со своей дочерью, он бы тебя зарезал.
И все трое расхохотались.
Этой ночью, когда Мигель с Патрицией лежали рядышком в постели, она внезапно хихикнула, нарушив тишину и покой в спальне.
– Что тебя рассмешило? – поинтересовался Мигель.
– Вот что тебя возбуждает – голые девки через дорогу.
– Да нет, тут все дело в веревке. Она опять хихикнула.
– Но когда ты туда проник, она хотя бы попыталась оказать тебе сопротивление?
– Конечно, нет. Она прикинулась совершенно беспомощной. Дескать, в том что происходит, нет ни капли ее вины.
– Ага, я могу это понять, – прошептала Патриция. Затем нежным голосом добавила. – Мне бы тоже хотелось быть совершенно беспомощной.
– Зачем это?
– Затем, чтобы ты смог сделать со мной все, что тебе заблагорассудится!
Она плотнее прижалась к нему.
Несколько минут они провели в молчании. Со двора доносился головокружительный запах весенних цветов – глициний и сирени.
– Значит, тебе хотелось бы ощутить себя совершенно беспомощной?
В ответ она нежно поцеловала его в губы.
– Ступай к окну, – отрывисто произнес он.
– Что такое?
– Доверься мне!
Она выполнила его просьбу.
– Ну, и что теперь?
Мигель посмотрел на ее силуэт между полураскрытых штор, выхваченный из тьмы лунным светом.
– Сними шнур от шторы.
Сняв шелковый шнур, Патриция посмотрела на него.
– Второй тоже.
Голос Мигеля доносился как бы издалека.
Патриция подошла к нему и раскинула руки. В каждой из них было по шелковому шнуру.
Мигель пристально посмотрел на нее и забрал шнуры. Не произнеся ни слова, она опустилась на постель рядом с ним. Она тяжело дышала, нетерпение и любопытство возбуждали ее.
Он взял ее за запястье, опутал его шнуром и привязал к ножке кровати. Перевалившись через Патрицию, ухватил ее за другую руку и проделал то же самое.
Затем сел и окинул ее взглядом – обнаженная, раскинувшаяся, открытая, она ждала. И его язык начал медленно скользить по ее телу.
Она затрепетала; узы на руках, лишая ее свободы движений, делали волнение более утонченным, а наслаждение – более сильным.
– Мне нравится быть беззащитной, – простонала она.
Патрицию разбудил какой-то отдаленный шум, но она только зарыла лицо поглубже в подушку. Рядом слышалось ровное дыхание Мигеля, в головах у нее, свернувшись калачиком, спала Феба, Таксомотор тихо похрапывал у ног.
Патриция, стараясь не шуметь, встала и отошла от кровати. Улыбаясь, она подобрала с пола два шелковых шнура и подошла к окну. Раздвинула шторы и вновь прикрепила к ним шнуры.
Издалека вновь раздался звук, разбудивший ее пару минут ранее, – это был колокольный звон. Она вспомнила, как отец читал ей стихи: «Слышишь к свадьбе звон святой, золотой! Сколько нежного блаженства в этой песне молодой!»
Со вздохом, она отвернулась от окна и посмотрела на постель. Мигель лежал, уставившись в потолок.
– Мигель, послушай!
– Чертовы соборные колокола, – пробормотал он. Патриция рассмеялась.
– Что тут смешного? – спросил он.
– Ты смешной!
И она бросилась на постель, упала на Мигеля, принялась страстно целовать его в губы.
Когда она отпустила его, он с трудом выдохнул:
– Еще раз так сделаешь – и воскресенье пиши-пропало. Бедный Ультимато меня сегодня так и не дождется.
– Мне бы не хотелось, чтобы ты туда ехал.
– Поехали вместе.
– Нет, не надо… Я там слишком разволнуюсь.
– Это я понимаю. Причем переживать ты будешь не за меня, а за быка.
– Но ведь и правда… Дело кончится кровью, не так ли?
– Патриция, когда мы тренируемся, на быка всегда надевают защитный панцирь. И даже на подлинной корриде мы быков не убиваем. Португалия – это тебе не Испания. Мне бы хотелось, чтобы ты когда-нибудь посмотрела на меня во время боя быков.
– Хорошо, но только не сегодня.
– Ладно, но поработать мне все равно придется. Решительным жестом он откинул простыни, и кошка с собакой кубарем полетели с постели. Мигель сел на край кровати, взял протез, прикрепил его.
– Я многим обязан твоему бывшему возлюбленному, – бросил он через плечо.
– Чем же это?
– Вот этим.
Он постучал себя по протезу.
– Ах да, припоминаю, он дал тебе какую-то брошюру.
– Знаешь, я возненавидел его с первого взгляда. Он сразу показался мне жалкой пародией на мать Терезу. Но, главное, я ревновал тебя к нему. – Мигель наклонился и поцеловал ее в щеку. – А теперь он мне кажется великим врачевателем. Тебе, наверное, неизвестно, что он позвонил в Сиэтл и все для меня организовал. Когда-нибудь я надеюсь отблагодарить его за это… – Он прошел в ванную и на мгновение выглянул уже оттуда. – И за то, что ваша помолвка не состоялась.
Патриция раскинулась на постели, чувствуя себя на вершине блаженства. Она находилась в Лиссабоне, с человеком, которого любила. И Мигель во всех отношениях превосходил Тома. Она никогда не забудет его слова о «простом человеческом участии».
Она встала, накинула халат и прислонилась к двери, ведущей в ванную, наблюдая за тем, как бреется Мигель.
– Знаешь, Том причинил мне истинное страдание, но сейчас это уже не имеет никакого значения. Более того, я ему благодарна за все.
– Правда?
– Правда. И я дам деньги на его больницу. У меня появятся деньги, когда я продам компанию.
– Что такое?
Мигель отложил бритву в сторону.
– Я продаю свою часть акций финансово-промышленной группы Стоунхэм.
– А с какой стати?
– Ах, Мигель, у нас есть предприятие в Ногалесе – это такой ужас! Мне просто стыдно.
И она описала ему увиденное в Мексике. Мигель внимательно выслушал ее.
– Я не могу принимать в этом участие, – так закончила она свой рассказ.
– Но разве продажа компании поможет решить проблему?
– У меня нет власти, чтобы решить проблему, поэтому я просто отступаюсь.
Пока Мигель вытирал лицо полотенцем, Патриции не было видно выражение его лица. Он прошел в комнату и начал одеваться.
– И все же есть какой-то другой выход – и ты сумеешь его найти. Я знаю это, потому что знаю тебя, Патриция.
– Но я просто ничего не могу поделать, – с обиженным упрямством повторила она.
– Ничего не можешь? Что ж, не исключено, что ты права.
Он продолжал заниматься собственным туалетом.
Патриция закусила губу. Он вообще ничего не понял, но у нее недоставало слов, чтобы втолковать ему. Она увидела, что он уже устремился к выходу. Открыв дверь, он вновь обернулся к ней. На губах у него была вялая улыбка.
– Послушай, Патриция, люди почти столь же достойны любви, как и животные.
И этот полуупрек был подчеркнут грохотом захлопнувшейся двери.
Переодеваясь для занятий конным спортом, она никак не могла стряхнуть с себя чувство стыда, постепенно разливавшееся по всему телу. Мигель словно высветил лучом прожектора темную сторону ее души – ее главную слабину, ту самую главную слабину, которую она в себе просто ненавидела.
Надев жакет, Патриция стремительно выбежала из комнаты. Она торопилась найти утешение там, где всегда его находила, – на конюшне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40