– Ну, а почему именно в Лиссабон?
– В школу верховой езды.
– Вот, что ей нужно! Еще одну лошадку! – хмыкнул Эш.
– Она не за лошадью туда отправилась, а за мужиком! – поведала Лаура, расплескивая виски по зеркальной поверхности столика.
Тед Роузмонт, моргнув, уставился на Лауру.
– За мужиком? Это еще кто такой?
– Да, тот иностранец… у которого одна нога.
– Что? – хором выдохнули Эш и Роузмонт.
– То-то и оно. Она преисполнена решимости выйти замуж, чтобы наконец от вас, голубчиков, избавиться.
– Ладно, ваш сарказм в данном случае неуместен. – Коулмен поднялся с места и отобрал у нее стакан. – Но продажа контрольного пакета расставит все по своим местам.
– Ну, на этот счет мне ничего не известно.
– На какой еще счет вам ничего не известно?
– Насчет контрольного пакета – вы ее ужасно расстроили, Хорейс. Бедняжка вернулась домой вся в слезах. Возможно, она выйдет замуж и все перерешит по-своему.
– Это уж ваше дело – обеспечить, чтобы ничего подобного не произошло.
– А как прикажете обеспечить? Прыгнуть в постель вместе с ними?
– Ну, здесь уж решайте сами.
Глава XIV

ЛИССАБОН
Таксомотор прижался к Патриции на заднем сиденье машины, мчащейся вдаль по шоссе. Кошечка Феба лежала у нее на коленях, вздрагивая всякий раз, когда дорога, ведущая в Долину миндаля, шла в гору.
– А далеко ли еще до Учебного центра семейства Кардига?
Патриции оставалось надеяться на то, что голос не выдает снедающего ее волнения.
– Ну, примерно, четырнадцать километров. Или, по-вашему, восемь миль, – ответил водитель.
Здешние места, запомнившиеся ей унылыми и тусклыми, ныне представали во всей романтической красе – мавританское влияние в португальской архитектуре придавало всему несколько феерический налет в духе сказок «Тысячи и одной ночи».
Патриция чувствовала, как сильно бьется сердце у нее в груди под тонкой шелковой блузкой: ведь они уже въезжали в Учебный центр. Таксомотор залаял на двух молодых наездников, которые приветствовали их прибытие. Наездники, восседающие на красивых лузитанских конях, были одеты в яркие костюмы эпохи Возрождения. Пустив коней медленным галопом, они возглавили шествие; машина катила следом, мимо выкрашенного в цвет слоновой кости главного здания, туда, где, как было известно Патриции, находилась крытая арена. Кто-то из конюхов взял на себя заботы о собаке и кошке, а Патрицию через боковую дверь препроводили на галерею, скамьи которой были сейчас пусты. Она уселась в верхнем ряду и посмотрела на манеж, изо всех сил стараясь удержаться от того, чтобы не начать грызть ногти.
Мигель, в своем неизменном черном костюме в обтяжку и в плоской шляпе, стоя посреди арены, инструктировал группу учеников, разъезжавших по кругу медленным галопом. У каждого из наездников в руке был бокал с жидкостью алого цвета, которая выплескивалась на их белые бриджи. Патриция поднесла руку по рту, чтобы не рассмеяться, и все же ей стало жалко этих неумех – особенно девушек, – которые изо всех сил старались не расплакаться. Когда, как ей показалось, ни в одном из бокалов уже не осталось ни капли, Мигель крикнул: «Время!» И обескураженных учеников, шедших, понурив головы, проводили с арены его помощники.
Мигель несколько мгновений стоял, не двигаясь, а затем, как будто внезапно ощутив присутствие Патриции, повернулся в ее сторону и с легкой улыбкой на губах пошел к ней. Патриция нарушила молчание первой:
– Должно быть, вы разбрызгиваете безумное количество вина!
– Дешевого вина, – ответил он. – А в вашем случае это было неизменно лучшее вино из погребов семейства Фонсека.
Она рассмеялась.
– Что ж, я готова приступить к занятиям.
– Не сегодня. Время уроков уже прошло.
Он прикоснулся к ее руке, покоящейся на перилах.
– Я рад, Патриция, что вы приехали. А где ваши вещи?
– Один из конюхов позаботился о них.
– Отлично, тогда позвольте препроводить вас в гостевые покои.
Не произнеся больше ни слова, он повел ее по каменному пассажу, стены которого были расписаны чудесными, голубоватых тонов, фресками, открыл литые чугунные ворота и вывел ее в усыпанный галькой двор главного здания. Здесь было тихо – два высоких дерева отбрасывали пышную тень, а в середине журчал фонтан. Дом представлял собой серое каменное прямоугольное здание, со множеством французских веранд, выходящих во внутренний двор.
– Здесь вы будете жить, – объявил Мигель, провожая ее в западное крыло.
Войдя внутрь, Патриция обнаружила, что Таксомотор и Феба уже спят на старинном ложе, покоящемся на четырех массивных ножках.
– Тсс! – Патриция поднесла палец к губам. Затем расстегнула молнию на одной из дорожных сумок и протянула Мигелю маленький сверток в подарочной бумаге. – Так, просто книжица, – сказала она, – на память о разговорах, которые мы вели на ферме.
– Как мне забыть о них! – без улыбки откликнулся Мигель. Затем указал на изящный томик, лежащий на ночном столике у старинного ложа. – Я тоже приготовил для вас кое-какое чтение.
Патриция взяла книжку в руки.
– «Метод уравнивания шансов», – прочитала она по-французски. – Ну, что ж… Французский я немного подзабыла, но постараюсь вспомнить.
– Автор книги оказался парализован на обе ноги, и ему пришлось заново открывать для себя верховую езду. Отец заставил меня прочесть эту книгу еще в больнице.
– Ах да, кстати, как себя чувствует ваш отец?
– Так, как и следовало ожидать. Он по распоряжению врачей прикован к постели, но с нетерпением ждет встречи с вами. Не хотите ли поздороваться с ним прямо сейчас?
Патриция последовала за Мигелем в глубь дома. Они прошли узким коридором и очутились в низком каменном портале с массивной дверью, оказавшейся полураскрытою.
Пауло был не в постели. Он сидел за большим резным деревянным столом в белом мавританском халате, подпоясанном алым кушаком.
– Отец, ты ведь помнишь мисс Деннисон?
Пауло поднялся с места, в глазах у него вспыхнули огоньки.
– Ну, конечно, помню. – Подавшись вперед, он шутливо погрозил ей пальцем. – Вы выцыганили у меня двух моих самых лучших коней. И сын очень рассердился на меня за это.
Патриция вопросительно посмотрела на Мигеля, а тот стоял с улыбкой на губах.
– Но почему рассердился? Мигель подмигнул.
– Мне стало противно, что два наших лучших коня отправятся за океан к какой-нибудь богатой американской толстухе.
Патриция рассмеялась.
– Ну, Ультимато, по крайней мере, вам удалось вернуть.
Ей было легко в компании отца и сына.
– Садитесь же, садитесь! – Пауло обеими руками указал на кресло прямо перед собой. – Надеюсь, Мигель позаботился о том, чтобы вам было хорошо.
– Позаботился. Обо всех нас.
– Обо всех?
– Обо мне, о моей собаке и о кошке.
– Ах, вот как! Собака и кошка. Что ж, это создает необходимый баланс. Собака вас обожает, а кошка унижает.
– Боюсь, что с балансом тут слабовато. Моя кошка тоже обожает меня.
Пауло рассмеялся, но его смех сразу же перешел в приступ кашля.
– Отец, тебе лучше лечь. Пауло прокашлялся.
– Я никогда не принимаю молодых дам, лежа в постели.
– Если только они не готовы к тебе присоединиться, – поддразнил Мигель.
Пауло подмигнул Патриции.
– Ездить верхом мне не позволяют, в кресле сидеть не позволяют. Требуют, чтобы я пребывал в горизонтальном положении – и тренировался, прежде чем лечь в могилу.
Патриция краешком глаза увидела, с какой заботой смотрит Мигель на отца.
– Ты проживешь еще очень долго, – сказал Мигель.
– Надеюсь, что так, потому что мне еще много чего предстоит сделать, – хмыкнул Пауло. – Пока я лежу неподвижно, граф фон Штейнбрехт внушает всем и каждому, что его солдафонские замашки – это истинное искусство верховой езды. – И туг же громогласно объявил: – Венская школа верховой езды – это сплошное надувательство!
Патриция удивленно подняла брови.
– А разве она не слывет самым изысканным и безупречным заведением во всем мире?
– Патриция, – мягко возразил Пауло, артикулируя ее имя точь-в-точь так же, как его сын, – классическая школа заключается в том, чтобы научить лошадей плясать – легко, грациозно и красиво. – Его голос напрягся. – А пруссаков волнуют только три вещи: сила, послушание и точность. Айнс, цвай, драй! Это спорт, а никакое не искусство. Надеюсь, Мигелино научил вас понимать, в чем заключается разница.
– Что да, то да. Это стоило мне нескольких пар белых бриджей.
Пауло от всей души рассмеялся. Он кажется мужественным и сильным, а вовсе не больным, – подумалось Патриции.
– Отец сколотил состояние вовсе не на лошадях и не на уроках верховой езды, – с насмешливой серьезностью произнес Мигель. – Он сколотил его на услугах, которые предоставляет наша прачечная.
– Не смейся надо мной, Мигель. Моя цель заключается в том, чтобы сохранить традицию. А ты решил нарушить ее, чтобы участвовать в бое быков.
Патриция обратила внимание на то, что Мигель больше не улыбался.
– А вы не любите боя быков, мистер Кардига? – поинтересовалась она.
– У меня к нему сложное отношение. Он позволяет сохранить высокое и чистое искусство выездки у нас в Португалии, это, конечно, так. Но все равно – это кровавая забава.
– Отец, прошу тебя! Не будем начинать все с начала! Однако Пауло оставил реплику сына без внимания. Он в упор посмотрел на Патрицию.
– А вы как к этому относитесь?
– Я никогда не была на корриде и мне бы не хотелось там оказаться.
– Вот как! Значит, вы тоже не любите боя быков! Вот и объясните это моему сыну.
– Хватит об этом! Мигель был явно рассержен.
Но Пауло было не так-то просто сбить с мысли.
– Видите, Патриция, как он со мной разговаривает. У него нет никакого уважения к собственному отцу… Уверен, что вы к своему отцу относитесь куда лучше.
– Моего отца нет в живых, – ответила Патриция.
– Ах, выражаю вам глубочайшие соболезнования. Вы, должно быть, тоскуете по нему.
– Да, очень.
– Вы его любили.
Последняя фраза прозвучала утверждением, а не вопросом.
Патриция кивнула.
Пауло несколько смешался и отвел глаза в сторону.
– Как это печально – терять того, кого любишь, – задумчиво произнес он.
Патриция посмотрела в ту же сторону, что и он, ожидая увидеть на стене портрет его покойной супруги, – но в ужасе обнаружила, что Пауло смотрит на чучело лошадиной головы, повешенное на стену.
– О Господи, – невольно пробормотала она.
– Это Аманта, – пояснил Мигель. – Отец ее любил больше всего на свете.
– Да, вздохнул Пауло, – я любил эту лошадь. – На лице у него промелькнуло выражение подлинного счастья. – И она тоже любила меня. Я был просто не в силах расстаться с нею. Этот столик держится на ее ногах…
Патриция с изумлением увидела, как он гладит одну из лошадиных ног, на которые была водружена деревянная столешница. А он уже показывал ей темное покрывало, раскинутое на постели.
– Когда я просыпаюсь по утрам, мои ноги прикасаются к ее шкуре.
Патриция утратила дар речи.
– Разумеется, – продолжил Пауло, – на свете есть множество прекрасных женщин. Но по-настоящему любишь все равно только одну! – Он бросил взгляд на Мигеля. – Аманта была белым облаком… – Его голос опять налился силой. – Когда я сидел на ней верхом, я казался себе богом!
Патриция в душе нашла все это чересчур причудливым, но ей до сих пор не доводилось слышать, чтобы человек говорил о лошади с таким благоговением.
И вдруг лицо Пауло стало пепельно-серым, а рука скрючилась и затряслась, шаря по столу.
– Отец, – твердо сказал Мигель, – сейчас тебе нужно лечь и поспать, и пусть тебе приснится Аманта. А Патриции надо освежиться после утомительного путешествия.
– Да-да, – пробормотал Пауло.
Мигель помог ему подняться из кресла и довел до кровати.
Последнее, что бросилось в глаза Патриции уже на выходе из комнаты, – великий наездник сидел на постели, босыми ногами лаская шкуру своей возлюбленной Аманты.
СТОУН РИДЖ
– А пошел этот Коулмен! – Лаура подлила себе в стакан. Она уже изрядно накачалась. – Что я ему, волшебница, что ли?
Она стукнула стаканом по столу с такой силой, что брызги разлетелись во все стороны, и уронила голову на руки. В отчаянии она мотала головой, надеясь, что ей все-таки придет в голову спасительная идея.
– Ах ты! Вот оно!
Она схватила сумочку и принялась шарить в ней, в нетерпении вывалив все содержимое на пол. Перед пьяным взором предстали смятые полупустые пачки сигарет, тюбики губной помады, складное зеркальце, грязная расческа, бумажник, полурассыпавшийся пакетик картофельных чипсов. Лаура принялась рыться в этой импровизированной помойке, пока не нашла то, чего искала, – смятый клочок бумаги. Разгладила его, на лице у нее играла довольная ухмылка.
Она подошла к телефону.
– Международная связь? Соедините меня с Лиссабоном, это в Португалии. Номер телефона 418-05-52, соедините непосредственно с мисс Исабель Велосо.
ЛИССАБОН
Патриция тщательно продумала свой наряд, выбрав по такому случаю одно из привезенных с собой материнских платьев – белое, тончайшего шелка, неназойливо подчеркивающее стройность ее фигуры. Таксомотор и Феба, сидя на постели, с интересом следили за ее хлопотами.
– Ну, и что вы, ребята, скажете – ему понравится? Таксомотор повилял хвостом.
– Ага, поняла, спасибо, – сказала Патриция. Бросив взгляд в окно, она увидела, что Мигель идет по двору. Да, теперь она лишний раз убедилась в том, что бросилось ей в глаза сразу же по приезде. Он больше не хромал, и походка у него была пружинистой. Вон как лихо он обогнул фонтан! Но что же с ним приключилось? Она открыла дверь как раз в то мгновенье, когда он поднимал руку, намереваясь постучаться.
– Осторожно, не ударьте меня, – воскликнула Патриция.
– Никогда! Никогда в жизни, если вы и дальше будете выглядеть так же, как нынче вечером.
Его сжатые было в кулак пальцы распрямились и едва заметно коснулись ее щеки. Это была ласка, нежная, но недвусмысленно страстная.
– Ну, и куда же мы отправимся поужинать, – пробормотала она, не в силах придумать ничего лучшего.
– Да, знаете ли… Надеюсь, вы не будете против… Мне хотелось бы поужинать на кухне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40