По здравому рассуждению упрекнуть Карича было решительно не в чем, но и расположения Игорь к маминому мужу не чувствовал...
Скатываясь с грохотом по лестнице, Игорь с досадой вспомнил Иркину записку: "Как там было - если себе жизнь портишь, то другим тоже?.."
За углом дома Игорь едва не столкнулся с Гарькой. Гарька не торопился и, вместо того чтобы поспешать в школу, задумчиво рассматривал голубей, ворковавших на солнышке.
- Привет, Гарька, ты чего стоишь?
- Думаю: какой смысл идти. А? Какой смысл, Ига?
- Так опять разговоры, опять шум будет...
- А если русачка спросит, тем более будет шум.
- Нет, я все-таки пойду.
- Ладно, потопали вместе.
Ребята подошли к школе, когда уже звенел звонок, и Гарик сделал последнюю попытку:
- А можем, наплюнем и рванем?..
- Так пришли уже...
И оба понуро поплелись в класс.
Ничего значительного - ми приятного, ни неприятного - в этот день не произошло, если не считать обмена записками между Игорем и Гарькой. Хотя сами по себе записки ни о чем особенном не говорили, они все-таки привели к малоприятным последствиям. Но сначала Гарька написал на клочке бумаги: "У тебя деньги есть?"
"60 коп.".
"Мало!"
"Больше нет".
"Почему? Мать на вас с Иркой вон какую пенсию огребает! Неужели всю в своего Вавасика вламывает?"
Игорь не ответил. Но и о чем шла речь на уроке, он больше не услышал. В голове застряли два слова - насмешливое "Вавасик" и вполне обыкновенное - пенсия.
В этот субботний день Карич встал чуть позже обычного и, наскоро выпив чаю, спустился в гараж. Продавать "Волгу", купленную еще Петелиным, ему не хотелось, и он всячески тянул, откладывал, но Галина Михайловна настаивала, и доводы ее были безупречны: машина состарилась, ремонтировать ее нет смысла и вообще автомобиль - средство транспорта, какие тут могут быть сантименты?
- Это просто ханжество делать вид, что старый рыдван может быть дорог как память.
Возразить было нечего, и все-таки Карич неохотно спустился в гараж, проверил машину, протер стекла и выехал во двор. Галина Михайловна должна была вот-вот выйти.
Но прежде, как из-под земли, рядом с Каричем выросла мадам Синюхина. Варвара Филипповна Синюхина была давней соседкой Петелиных. Пепе ее терпеть не мог и окрестил Пережитком, но это прозвище не привилось, тогда он прозвал ее мадам Синюхиной, и "мадам" прилипло к ее фамилии намертво.
- Доброе утро, сосед, на прогулку собираетесь?
- Доброе утро, Варвара Филипповна.
- А Галя где? Что-то я ее третий день не вижу?
- Галина Михайловна сейчас спустится.
- Интересный вы человек, сосед, законную жену по имени и отчеству величаете. С чего бы это? - Но выяснить, с чего, Синюхиной не удалось: из парадного вышла Галина Михайловна и громко спросила:
- Чего ж ты, Валерий, все документы оставил - и доверенность и паспорт мой?..
Синюхина насторожилась.
- Доброе утро, Галочка, а я-то думала, вы гулять... Выходит, по делам?..
- Здравствуйте, Варвара Филипповна, вы угадали - мы действительно не гулять едем, а по делу. Интересуетесь, по какому? Могу ответить. Дело у нас законное и скрывать нечего. А если не интересуетесь, тогда будьте здоровы...
Валерий Васильевич мягко тронул машину и выкатил со двора.
А мадам Синюхина осталась кипеть благородным негодованием: так оскорбить, так унизить! И кто позволяет себе - Петелина! Не успела мужа похоронить, взрослых детей не посовестилась - привела в дом другого. И с чем пришел этот человек? С ободранным чемоданишком... И это после Петра Максимовича - мужчины самостоятельного, видного, всей страной уважаемого.
Впрочем, всего, что приходило в голову Синюхиной, не пересказать, да, наверное, и не нужно...
А "Волга" тем временем, миновав городок, выехала на шоссе и устремилась к Москве. Карич вел машину почти незаметными, хорошо рассчитанными движениями и молчал. У него была эта способность - молчать за рулем часами, даже сутками.
Первой заговорила Галина Михайловна:
- Что с Игорем делать?
- Переломится, все в его возрасте шершавыми бывают.
- Но ведь не учится совсем. Вчера опять из школы звонили. И грубит, и слушать никого не хочет. Поговорил бы с ним как мужчина с мужчиной.
- Какой он мужчина, Галя? Да и от разговоров что проку. Слова, они и есть слова. Будь моя воля, забрал бы его из школы...
- Куда забрал?
- Не знаю. Возможно, в техникум или учеником на завод, а десятилетку пусть бы вечернюю кончал. Ему не слова, ему дело нужно.
- Но почему ты говоришь: будь твоя воля? Разве я стану тебе перечить?
- Ты не станешь, он станет.
- Ну а если ничего не говорить, ни во что не вмешиваться, только присутствовать, что тогда будет?
Инспектор ГАИ, дежуривший на перекрестке, еще издали показал: остановиться! Карич сбросил газ, незаметно притормозил, и машина, подкатив к самым ногам рослого капитана милиции, остановилась. И сразу, как только капитан разглядел Карича, лицо его утратило служебную официальность.
- Валера! Здоров! Какими судьбами?
- Здоров, Фунт! Прежде всего позволь представить тебя моей жене, Галине Михайловне.
Капитан козырнул и назвался:
- Фунтовой Олег Павлович. Очень рад. Мы с Валерой в одном классе, представьте себе, учились и в одном батальоне служили. И по первому разу на родных сестрах женились...
"Волга" задержалась на перекрестке. Старым товарищам нашлось что вспомнить, и остановка эта как нельзя благотворнее подействовала на Галину Михайловну. Она вдруг подумала: "Вот это и есть жизнь - встречи и расставания". И, хорошо улыбнувшись Фунтовому, пригласила его в гости.
В тот час, когда старенькая петелинская "Волга" перешла в руки нового владельца и Карич, отказавшись вспрыснуть сделку с приобщившимся к клану автовладельцев работником общественного питания, заторопился домой, Игорь стоял перед новым завучем.
- Скажи, пожалуйста, Петелин, что тебе мешает заниматься как положено? - миролюбиво спрашивала Белла Борисовна. - Человек ты, мне кажется, не без способностей, физически здоровый, семья хорошая, материально обеспечен. Так в чем дело? Почему на тебя жалуются все преподаватели подряд? А?
Игорь молчал.
- И откуда в тебе эта неуважительность к старшим: вот я трачу время, стараюсь разобраться, помочь, а ты даже не считаешь нужным удостоить меня ответом? В школе я человек новый, значит, "старых счетов" у нас быть не может, верно? А что получается - я к тебе с уважением, с лучшими намерениями обращаюсь, а ты...
- За что ж меня уважать, если учусь я плохо и учителя на меня все, как один, жалуются? Не за что меня уважать, Белла Борисовна. Недостоин я вашего уважения. Со мной надо бороться...
- Вот видишь, Петелин, ты же п о н и м а е ш ь, что живешь не так, как надо, чего же тебе не хватает, чтобы исправиться?
- Вообще-то я бы мог вам объяснить, чего мне не хватает, да, боюсь, скажу, а вы на всю школу раззвоните...
- Что за слова, Петелин? Мне, пожилой женщине, ты говоришь "раззвоните"?..
- Вы пожилая женщина? Не прибедняйтесь, Белла Борисовна, в вашем возрасте - я у Бальзака читал - только и заводят любовников...
- Петелин! Ты забываешься.
- Ну вот, а говорите, с уважением ко мне относитесь. Слово не так сказал, кричите! Я вам "вы", а вы мне "ты"! Вы видите, я стою! Вам на меня наплевать, вам статистику исправлять надо, а все остальное так, разговоры.
- Петелин! Я запрещаю... в таком тоне...
- Вам надо работу показывать, а я мешаю, как кость в горле торчу, так почему бы нам не договориться по-тихому - вы нарисуете мне все тройки за год, как некоторым рисуют, я заберу документы и с осени тихо слиняю из школы. Вам хорошо, и мне хорошо.
- Это наглость, Петелин, и оскорбительная клевета! Кому это, как ты изволил выразиться, рисуют тройки?
- Неужели я дурей Бабуровой? Скажете, Райке не натягивают на трояки? Эта кретинка сама хвастает, как ее мамаша с учителями контакты налаживает... Знаем! А про уважение чего там говорить. Никого я не уважаю и не собираюсь...
Белла Борисовна поднялась со своего места и, стараясь говорить как можно тише, чтобы ничем не выдать себя, - все в ней клокотало от возмущения - сказала:
- Разговор окончен, Петелин. Мне очень-очень жаль, что ты ничего не хочешь понимать. И запомни - тебе придется ответить за каждое твое слово.
- Не пугайте... Не придется! Свидетелей у вас нет... И куда вам от меня деваться? Вы же обязаны меня доучить... выпустить... я какой-никакой, а процентик... один от сорока - это сколько? Два с половиной процента!..
Из школы Игорь возвращался в крайнем возбуждении. Знал, что последний номер даром не пройдет, и все равно возбуждение было скорее радостным, чем тревожным, будто ношу с плеч скинул.
"Хорошо сказал, плохо, теми или не теми словами, - думал Игорь, наплевать! Зато чистую правду ей под нос сунул!"
И тут же вспомнил Иринину записочку: "Рассказать правду очень трудно, и молодые люди редко на это способны". Лев Толстой.
От записки мысли Игоря перескочили к самой Ирине. Сестру он любил, любил всегда, только теперь, когда она стала уже совсем взрослой закончила институт, доктор, - что-то в их отношениях не надломилось, нет, а разрегулировалось.
Раньше все было проще.
Вот он, третьеклассник, пришел к ней, студентке второго курса, и под секретом рассказал, что, будь у него рубль, он бы мог сегодня в школе купить замечательные образцы красоты женского тела. Услышав такое, Ирина в первый момент опешила и не сразу поняла, что Гарька Синюхин продавал ребятам открытки с обнаженными дивами по рублю за штуку.
Но стоило Ирине сообразить, о чем речь, как она отреагировала легко и точно:
- Рубль за такую красоту - дорого. Хочешь, в воскресенье пойдем в музей, и там за тридцать копеек насмотримся на настоящую красоту?
- А они на самом деле голыми будут? - деловито осведомился Игорь.
- Конечно.
Тогда было просто. А теперь все стало сложнее. Почему? С каких пор? Едва ли Игорь сумел бы ответить на эти вопросы с точностью - нужны мудрость, отстранение во времени, нужен особый склад ума, чтобы понять и правильно оценить порой едва уловимые события, приводящие к большим изменениям.
Однажды к Ирине приехала подруга Ольга. Девчонки готовились к решающему экзамену, а пятиклассник Игорь, чтобы не мешал, был изгнан из их общей с сестрой комнаты. Он безропотно подчинился и, пристроившись за обеденным столом, чертил проекции какого-то кронштейна. Все было тихо и мирно, пока Игорю не понадобилась тушь. Он вошел в свою комнату и сказал:
- Мне нужна тушь.
- Ну и бери, - не взглянув на брата, отозвалась Ирина.
И тут Игорь будто впервые увидел Олю. Длинноногая, яркая, вызывающе-привлекательная девушка развалилась в кресле. Задрав пятки на край стола, она громко вычитывала из толстой книги какие-то совершенно непонятные Игорю медицинские термины. Впрочем, не загадочный текст привлек Игорево внимание, а сама Оля, а точнее, стройные девичьи ноги.
Такого он еще не испытывал. Будто горячей волной захлестнуло его, даже дышать сделалось трудно.
И как она заметила, как только поняла?
- Ну чего ты вытаращился? - не поднимая головы от книги, спросила вдруг Оля. - И чего молчишь? Большой уже, соображать надо. Нравлюсь я тебе? Так давай объясняйся! Можешь на колени встать, а можешь и не становиться. Эх ты, Таращик!..
Каких только прозвищ не придумывали Игорю в школе - был он одно время Колдуном, Игопкиным, был полковником Барком - и никогда не обижался. А тут, услышав этого Таращика, Игорь прямо-таки задохнулся от обиды, покраснел и совершенно растерялся.
Позабыв про тушь и про незавершенный чертеж, Игорь позорно ретировался из дому и долго еще избегал не только Оли, но и сестры, бывшей невольной свидетельницей его посрамления.
Взбудораженный Игорь возвращался домой...
Ехала домой и Ирина. Меньше всего думала она о делах семейных. Человеку, только-только принятому в большую клинику, впервые почувствовавшему всю тяжесть ответственности, налагаемой званием врача, человеку, к тому же честолюбивому и больше всего на свете опасающемуся, как бы кто-то не заметил его неуверенности, страха перед больными, неловкости и колебаний, все остальные заботы, кроме забот медицинских, представлялись такими незначительными, обывательскими и ничтожными, что Ирина была бы, вероятно, крайне удивлена, спроси ее кто-нибудь: "Вас не беспокоит поведение брата? Не кажется ли вам, что Игорю надо помочь?"
Так бывает - даже очень хороший, по-настоящему душевный, любящий человек утрачивает вдруг остроту восприятия, стоит ему излишне сосредоточиться на себе, на своих сугубо личных проблемах.
Игорь и Ирина столкнулись у ворот дома.
- Привет, доктор! - сказал Игорь.
- Привет, мученик науки. Что нового?
- "А просто так удачи не бывают, а просто так победы не придут, отчаянно фальшивя, запел в ответ Игорь, - и самолеты сами не летают, и пароходы сами не плывут".
- Поешь? Ну пой, ласточка, пой, где сядешь?
Плечом к плечу они вошли во двор и одновременно увидели - ворота распахнуты, гараж пустой. Прислонившись к притолоке, стоит мать, в глубине гаража Валерий Васильевич.
- В чем дело? - спросила Ирина. - Куда делась машина? - В голосе ее не звучало ни особой тревоги, ни удивления.
- Продали, - сказала Галина Михайловна, - на будущей неделе получим "Жигуленка"...
- Слава богу, - все так же спокойно сказала Ирина, - а я-то подумала: угнали наш драндулет.
- Драндулет? - тихо выговорил Игорь, бледнея и весь напрягаясь. Драндулет? Этот драндулет, между прочим, покупал и ездил на нем отец... Наш! Правильно Ирка сказала - наш... Только как продавать, так у нас никто не спросил! - Его подхватило и понесло, слова сталкивались, путались, в них уже не было никакого смысла, только горечь, обида и презрение. Продали!.. Вдвоем со своим... Вавасиком продала! Какое право?.. А мы кто? Отец... значит, и мы...
- Ты что кричишь? - пытаясь остановить этот бессмысленный поток слов, спросила Галина Михайловна. - Я же ясно сказала, через неделю будет новый "Жигуленок"...
- "Жигуленок", "Жигуленок"... Подумаешь... Новый "Жигуленок" будет, новый папочка уже есть!.. Вот со своим Вавасиком и катайся... Не буду я больше с вами жить... Отдай мне пенсию за отца... Обойдусь...
- А ну-ка перестань орать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36