И вот что получается: легкие деньги - плохо, трудные деньги - тоже плохо. Мы стараемся обходить проблему материальной зависимости детей от родителей, помалкиваем, делаем вид, что ничего такого вообще нет, а между тем половина неприятностей начинается с копеек. Даже не с самих копеек, а с того сложного клубка взаимоотношений, который завязывается и часто запутывается именно на этой почве. И тогда приходится по живому резать... Через сорок минут предстоит подобная операция. Если есть желание, можете поприсутствовать. Поучительный будет разговор, хотя и скучный.
Пока Анатолий Михайлович говорит, он низко опускает голову, словно хочет боднуть собеседника - есть у него такая привычка, я думаю: "Вот он всегда такой - стремительный и неожиданный. Выдал мне "за литературу", признал свои промахи и тут же, без передыха, понесся дальше".
Иногда Грачев кажется непоследовательным, вероятно, он и на самом деле не взвешивает заранее каждое слово, не репетирует каждый жест, но курс свой держит точно и цель видит ясно...
Не знаю, возможно ли другому человеку скопировать воспитательные приемы Анатолия Михайловича, скорее всего нельзя, но наблюдать за ним, учиться его искренней увлеченности - одно удовольствие...
В кабинете завуча никого постороннего, кроме меня, нет. Грачев сразу объясняет, кто я, почему здесь, и спрашивает:
- Не возражаете, чтобы разговор происходил в присутствии товарища?
Вижу испуганный взгляд, замечаю нервные движения пальцев, слышу чуть хриплый голос матери:
- Как сами считаете, Анатолий Михайлович...
- Я считаю, Сергею будет полезно. Так вот, первый вопрос: сколько вы зарабатываете, Мария Афанасьевна?
- Сдельно работаю, когда сто десять, когда сто двадцать...
- Запиши, Сергей: на круг - сто пятнадцать. Правильно, Мария Афанасьевна?
- Правильно.
- За квартиру сколько платите? За свет? За детский садик Тани? Вычеты? Словом, сколько на сторону уходит?
- За квартиру шесть рублей, за свет - три, за детский садик десятку, - испуганным голосом перечисляет Мария Афанасьевна...
- Сколько остается, Сергей? - строго спрашивает Грачев.
- Девяносто семь.
- Синяя куртка Сергея сколько стоила?
- Сорок три рубля.
- Так. Сколько остается?
- Пятьдесят четыре, - хмуро отвечает мальчишка.
- Тане в прошлом месяце что-нибудь покупали?
- Ботиночки изорвались... и колготки покупала...
- Сколько истратили? - все тем же жестким голосом спрашивает Грачев.
Я смотрю в лицо Анатолия Михайловича и не узнаю его - прищуренные глаза стали недобрыми, рот поджат. Такой обычно добродушный и располагающий к себе, он выглядит отчужденным и совсем не мягким.
- Одиннадцать рублей отдала...
- Что остается, Сергей?
- Сорок три...
- Себе покупали что-нибудь?
- В прошлом месяце не получилось... что осталось - на питание, ну и в дом тоже кое-чего по мелочи надо было...
- На мелочи сбрось, Сергей, тринадцать рублей. Не много будет, Мария Афанасьевна?
- Нет, что вы...
- Что осталось?
- Тридцать.
- Сколько получается на день, Сергей?
- Ну, рубль.
- А в училище на сколько тебя кормят?
- На рубль пять.
- Погляди теперь матери в глаза и скажи: есть у тебя совесть или нет? Что заработал, до дому не донес, так? Так. И матери на еду меньше, чем тебе, осталось. Так? Так. А вы, Мария Афанасьевна, небось и ему и Тане яблоки покупали, мороженое?..
- Покупала.
- Как это называется?
Наступает долгое и трудное молчание. Молчит мать, вздыхает и смотрит в сторону, молчит Сергей, уставясь в пол и дыша чуть слышно. Какое-то время молчит и Грачев.
- Как думаешь, Сергей, будь отец жив, позволил бы он такое?
Молчание.
Мария Афанасьевна украдкой вытирает глаза.
- Ты мужчина или тряпка? Знаю, деньги не пропил, в карты не проиграл, купил коньки. Но разве это меняет дело? Почему ты не принес получку матери и не посоветовался, как быть? В чем мама тебе отказывает? Отказывает?
- Нет, - едва слышно выговаривает мальчишка.
- А сейчас мать по чьей вине плачет? Или мало она без тебя в жизни плакала?
Молчание.
- Молчишь? Я тебя учил и учу не молчать, а отвечать за свои поступки. Отвечай.
Я хотел... я хотел... - чуть слышно выговаривает Сергей и больше ничего уже сказать не может.
- Хотел! Все всегда чего-нибудь хотят. Нормальное дело. Но этого мало - хотеть. Надо еще соображать, что можешь, а чего не можешь себе позволить.
- Вообще-то, Анатолий Михайлович, - не выдерживает мать, - я на Сережу не жалуюсь, он неплохо ко мне относится и Таню жалеет... Конечно, в этом месяце нехорошо получилось, мог бы и подождать и спросить, тем более зима уже кончилась...
- Неправильно рассуждаете, Мария Афанасьевна, и напрасно сыночка под защиту берете. Не маленький. Мужчина. И должен сначала думать, а потом действовать. Что это за мужчина - над собой не хозяин? Я лично и руки такому не подам... А чего ревешь? Себя жалеешь? Жалеть, между прочим, мать надо. Удовольствие ей все это слушать и нам, посторонним людям, в глаза смотреть?..
Грачев поднимается и обрывает разговор:
- Вас, Мария Афанасьевна, прошу быть в дальнейшем построже. Что касается Сергея, пока не придет в чувство и не поймет, как надо жить, я с ним разговаривать буду только по делу. Все.
Мария Афанасьевна поспешно прощается и выходит из кабинета завуча. Неслышно исчезает Сергей. Грачев медленно вышагивает от окна к двери и снова от двери к окну, дышит редко и шумно, словно после неудачного подхода к: штанге.
- Ну черт, после такой экзекуции ничего на свете не хочется.
- Думаете, поможет? - спрашиваю я.
- Что значит - "думаете"? Не может не подействовать. Тем более Сережка парень неизбалованный. И учится хорошо. И к матери относится правильно. Сорвался. У них это бывает: хочу! И пусть трава не растет, а дай!.. Родители сами виноваты - потворствуют... А вообще-то я не ожидал, что он так легко протечет. Сережка упрямый, упрямые труднее плачут... подействовало, зацепило...
Мы собирались уже уходить из училища, когда я, соединив многие предшествовавшие разговоры с тем, которому был только что свидетелем, спросил:
- Вот вы, Анатолий Михайлович, заставили Сергея бюджет семейный с карандашом проанализировать, а сами вы такой анализ, я имею в виду своих доходов, делаете?
Он заулыбался и ответил с легкостью:
- Мои доходы и без карандаша подсчитаешь не запутаешься.
- Значит, работа в училище, с точки зрения заработка, вам невыгодна? - спросил я.
- Ясное дело - сплошной убыток.
- Так почему же вы все-таки работаете?
- Из всех вопросов, что вы мне до сих пор задали, этот и самый трудный, и самый простой. Во-первых, я не считаю, что выгода или невыгода выражается только в рублях. Во-вторых, чем прикажете измерять удовольствие? В-третьих, на любой работе ты ее, а она, работа, тебя ломает, и это тоже важно... Короче: здесь я не железки пилю, а людей изготавливаю! И это кое-чего стоит. С пацанами общаясь, сам лучше делаешься. На заводе я бы до сорока лет Толиком ходил, а тут Анатолий Михайлович... А рублей нам действительно маловато платят...
Медленно шел я из училища к остановке метро. Впереди были дела и встречи. Я еще не знал, как сложатся наши дальнейшие отношения с Грачевым, насколько мы сблизимся, насколько необходимы окажемся друг другу, но в одном не сомневался - мы не случайные соседи на земле и не просто нечаянно столкнувшиеся на перекрестке прохожие.
ДЕЛА ТЕКУЩИЕ И ЕЩЕ МИЛИЦИЯ
С утра еще Анатолий Михайлович заметил - Миша Юсупов подозрительно суетлив и беспокоен: то он просился выйти в туалет и исчезал минут на десять, то, когда Грачев приближался к его рабочему месту, что-то прятал от мастера, то подозрительно часто подходил к точильным кругам и возился над ними. По логике характера Юсупова, мальчишки быстрого, нервного, плохо управляемого, можно было ожидать какой-нибудь очередной каверзы. И Анатолий Михайлович держался настороже, хотя и не торопился вмешиваться, разоблачать Юсупова. Интуиция подсказывала: не трогай, не мешай, ничего плохого не должно случиться. Придись Грачеву держать ответ перед высокой методической комиссией, почему он в этот день предоставил непутевому ученику полную свободу действий, Грачев не ответил бы вразумительно.
- Опыт, знаете, подсказывал... и нюх - не мешай...
День подходил к концу, ребята начали сдавать работу. Грачев отвлекся, разглядывая угольники, - группа, выполняя заказ цеха ширпотреба, делала плоские мебельные угольники: стальная четырехмиллиметровая полоска, перегнутая под девяносто градусов, два отверстия на одном конце, два - на другом. Простая эта работа требовала аккуратности: угольники врезались впотай, и потому стороны у них должны были быть строго параллельны, а отверстия под головками шурупов раззенкованы точно. Ребята подносили готовые детали в металлических ящичках, докладывали: сорок шесть, сорок восемь, шестьдесят четыре...
Грачев брал один-два угольника, прищурившись, оценивал готовую деталь, иногда промерял расстояние между сверлениями или проводил пальцем по кромке, говорил: "Нормально" - и, отметив в журнале, кто сколько сдал деталей, ставил оценку. Почти вся работа была исполнена хорошо...
Он еще не понял, что произошло, но почувствовал - что-то случилось. В мастерской стало слишком тихо, ребята расступились. И по образовавшемуся проходу, как сквозь строй, к мастеру шел Юсупов. Он сгибался под тяжестью громадного противня, плотно набитого угольниками.
- Вот, двести семьдесят пять штук...
Грачев взял один угольничек, повертел в пальцах - придраться было не к чему, взял второй, взял третий... Промерил. Сработано было на совесть.
- Молодец, - сказал Грачев, - молодец, Миша. Докладывай.
Путаясь в словах, стараясь не слишком выдавать свою радость, Юсупов заговорил быстро и сбивчиво:
- Заготовки рубил подряд, в размер... Потом делал разметку и сверлил: одно отверстие левое, одно - правое... Потом пакет собирал, на два болта затягивал. Пакет - двадцать пять штук. И сразу две поверхности обрабатывал... Вторые отверстия сверлил через пакет: сначала - левое, потом - правое... - и тут же перебил себя: - Если хорошие приспособления сделать, можно и четыре отверстия сразу сверлить, еще быстрее будет...
Работа Юсупова получила общее признание, и группа решила: Юсупова объявить первым мастером дня, использовать его опыт. Тут же объявили соревнование на лучшую конструкцию приспособления.
Грачев был доволен. Дело, конечно, не в двух сотнях лишних угольников, а в том, что наконец-то удалось расшевелить Юсупова, направить неуемную его энергию в разумное русло.
Ребята убрали мастерскую, и дежурный доложил мастеру:
- Все в порядке.
По заведенному обычаю Анатолий Михайлович медленно пошел вдоль верстаков. Он не слишком придирался к уборщикам: знал - убрано, да и не было у него привычки фетишизировать чистоту в слесарной мастерской - все хорошо в разумных пределах. Но время от времени он приоткрывал инструментальные ящики и заглядывал внутрь. Так требовал этикет.
В третьем или четвертом ящике вдруг увидел: инструмент разложен, что называется, под шнурок, каждый напильник в своем гнезде, каждое сверлышко в пенале и молоток и ножовка на месте; и все деревянные ручки выкрашены ярко-желтой, блестящей краской.
У Грачева заныло сердце. Петя Шимонин был самым тихим, самым забитым и самым неспособным учеником из всей группы. Анатолий Михайлович едва ли не в первый день знакомства понял: из Шимонина слесарь не получится. По тому, как мальчишка брал в руки зубило, по тому, как взмахивал молотком, по тому, как напряженно орудовал напильником, можно было с уверенностью сказать - работа с металлом не его стихия. Но он старался. К тому же Грачев знал: обстановка в семье хуже некуда: мать пьет, отец неродной, чуть не ежедневно в доме скандалы...
И вот теперь Грачев смотрел на трогательные блестящие ручки и будто слышал едва различимый голосок мальчонки:
- Ну хоть это заметь, мастер! Похвали.
Грачев закрыл ящик, быстро закончил осмотр мастерской и сказал дежурному:
- Все в порядке. Свободны. Посмотри, пожалуйста, в раздевалке, если Юсупов не ушел, пусть на минутку вернется.
Юсупов примчался тут же, примчался встревоженный.
Анатолий Михайлович чуть улыбнулся и сказал:
- С работой все в порядке. Не волнуйся. Я вот о чем подумал: а что, если нам разбиться на пары? Один собирает пакеты и сверлит, другой, посильнее, опиливает боковые поверхности, потом первый разбирает пакеты... Как думаешь, пойдет?
- Сильному надо и опиливать и сверлить пакеты, а второму - остальное. Тогда пойдет, - наморщив нос, сказал Юсупов. - А заработок делить так: первому три, второму две доли. Обоим выгодно и справедливо.
- Пожалуй, - будто бы раздумывая, согласился Грачев. - Мне нравится твое предложение. Кого в напарники возьмешь?
Юсупов внимательно поглядел на мастера. Помолчал. В его непутевой голове происходила какая-то скрытая работа мысли - даже морщинки на лбу проступили. Ответил не сразу:
- Кого назначите, Анатолий Михайлович, я согласный.
- Спасибо, Миша. Предложи Шимонину. Надо...
- Хорошо, Анатолий Михайлович, я понимаю.
- Я уверен. Он будет стараться, - сказал Грачев.
- Факт, будет. И все-таки заработает...
- Ну и хорошо. А деньги у тебя есть?
- Два рубля, - с готовностью ответил Юсупов. - А сколько надо? Больше? Достану...
- Домой через Курский едешь?
- Через Курский.
- Там цветы должны продавать, Миша... Купи.
- Чего?
- Цветы купи.
- На кой?
- Матери отвези.
- Не знаете вы моей матери...
- У тебя сегодня праздник, Миша. Заработал хорошо. Отвези.
- А чего сказать?
- Ничего. Отдай просто так.
- Да она смеяться будет, Анатолий Михайлович.
- Не будет. Лично я не видел еще ни одной женщины на свете, которой неприятно было получить в подарок цветы. Поверь мне.
Совещание, как обычно, началось точно в назначенное время, в этом Балыков был строг и никаких, даже пятиминутных задержек не допускал.
Выслушали короткое сообщение заведующего учебной частью об успеваемости в теоретических дисциплинах и плане подготовки к предстоящим экзаменам.
Перешли к следующему вопросу.
Николай Михайлович прочитал заявление одного из родителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36