И странное дело, Валерий Васильевич, муж Гали, отчим Ирины и Игоря, пожилой, грузно сидящий на месте Пепе, делается вдруг гораздо симпатичнее и понятнее. Смотрю на них рядом - на него и Галю, замечаю, как внимательно он слушает, как настораживается, когда она говорит о кардиограмме, в которой изменился какой-то ответственный зубчик, как улыбается словам: "А вообще бы я всю эту медицину с удовольствием взорвала - пугают, пугают..."
- А ты совсем и нисколько не боишься? - спрашивает Валерий Васильевич.
- В том-то и дело - боюсь. Стала бы иначе я к ним ходить!
- Надо тебя, Галя, в Кисловодск отправить. Воздух, горы...
- А Игорем кто заниматься будет?
- Чего им заниматься? Если он сам себе не поможет, никто не поможет.
Вероятно, это уже не первый разговор об Игоре, мне кажется, что Гале эта тема неприятна: и уйти от нее не получается, и решить ничего не может.
- Слушайте, люди, - вмешиваюсь я, - смотрю на вас, и хочется спросить: - Где это вы так здорово нашли друг друга?
- Под дождиком, и не друг друга, а он меня. - Показывает Галя глазами на Валерия Васильевича. - Ехала я из города, мотор заглох. Вообще-то срамота, и признаваться в этом стыдно - машину водить умею, заправить могу, протереть, а дальше - тундра в двенадцать часов ночи... Меня еще Петя ругал. Ну остановилась машина, я на стартер - никакого впечатления. Что делать? Вылезла под дождик и голосую. Машин на шоссе полно, и все мимо. Кому охота мокнуть? Я даже психовать начала. Ребята дома с ума сойдут - куда мать девалась, и позвонить неоткуда. Тут останавливается автобус, выходят люди. Ежатся. И он появился...
- Он - это я, - усмехается Валерий Васильевич.
- Но я же не знала, как тебя зовут. Подходит и спрашивает: "Не могу ли, дамочка, быть вам чем-нибудь полезен?"
- Положим, "дамочка" я не говорил, спросил: "Помочь надо?"
- Ну может, и не говорил "дамочка", все равно ты мне активно не понравился. Но делать нечего. Говорю: "Если вы понимаете в автомобиле, помогите".
- А сама была уверена, что я ни черта не смыслю, а просто вяжусь?
- Ты и вязался! Что, неправда? Правда! Командует мне: "Откройте капот!" Открыла. "Нажмите на стартер!" Нажала. Спрашивает: "Насос есть?" "Ну, - подумала я, - специалист! Насос ему нужен!" Говорю: "Должен быть в багажнике". - "Откройте багажник". Короче говоря, что-то он в моторе продул...
- Не что-то, а бензопровод! Подачи у тебя не было.
- Значит, продул и говорит: "Запускайте". - "И запустится?" спрашиваю. А он: "Обязательно, куда ему деваться". И запустился. "Заплатить, - думаю, - надо и как-то неудобно деньги предлагать". Но все-таки полезла в сумку. Он увидел и спрашивает: "Интересно, сколько же собирается дамочка отвалить?"
- Не говорил я "дамочка", никогда я этого слова не произношу...
- И сколько я тебе заплатить собираюсь, тоже не спрашивал?
- Спрашивал. Это было.
- Я говорю: "Теперь, насколько я знаю, цена стандартная - на бутылку. Или мало?" И тогда он мне заявляет: "Не мало, но я не пью". - "Как же быть?" - это я у него спросила. А он и говорит: "Может, разрешите пока в машину сесть, а то дождик".
- И тут уж Галина Михайловна точно решила, что я обольститель и мелкий жуир. Однако не пустить в машину было неловко - дождь правда шел. Пустила. А у самой вид взбесившейся королевы...
- Не ври, Валера, я очень спокойно держалась. Только один момент был, когда ты сказал: потрогайте мне лоб...
- Но глазом не моргнула и потрогала.
- А у него, наверное, тридцать девять, весь горел. И я, конечно, спросила, куда его отвезти. И услышала... Что ты сказал?
- А что? Все, как на самом деле было, так и сказал: дома у меня больше нет - одна прописка, ехал я в этот поселок, чтобы снять комнату, да не рассчитал сил и теперь даже не знаю...
"Господи, - подумала я, - как все глупо получается. К себе взять его не могу - дети, соседи... ясно. И на улице бросить не могу..."
- В жизни не забуду, как она меня спросила: фамилия, имя, отчество? Я представился и попробовал что-то сострить относительно анкеты. А она строго так говорит: не ломайтесь, Валерий Васильевич. Сейчас я вас отвезу к одной старушке, представлю фронтовым другом, а там посмотрим...
- И ты знаешь, к кому я его свезла? К Шурке.
- К какой Шурке?
- Медсестрой у нас в полку была. Шурка Арефьева, оторва, ругательница, но добрая душа! Помнишь?
Действительно, припоминаю я, была. Некрасивая, много старше нас. Жалостливая и к мужчинам очень даже снисходительная.
- А она разве здесь? - спрашиваю я.
- В Москве. В больнице работает. Одинокая... Вот так мы и нашлись. Все.
- Как все? - очень серьезно спрашивает Валерий Васильевич. - А самое главное что ж не рассказываешь?
- Ну ладно... Завалились мы к Шуре, а та говорит: "Ничего ты мужика подобрала, подлечим, сгодится..."
- Александра Федоровна сразу оценила! А Галина Михайловна еще долго в сомнениях пребывала. И почему решилась...
- Только не хвастай, Валера! Я тебя умоляю.
- А чего хвастать? Когда я на ноги поднялся, Александра Федоровна ультиматум предъявила: или ты его берешь, а то себе оставлю...
- Нарасхват мужчина! Очередь на тебя стояла...
- Повезло тебе, - говорю я и смотрю на Галю.
- Мне? А ему?
- По-моему, нам в самый раз выпить по рюмочке за справедливость и везение, - предлагает Валерий Васильевич, - чисто символически, всерьез тебе, Галка, нельзя, я понимаю.
- За справедливость и за везенье можно, - говорит Галя и достает пузатый графин с какой-то темно-коричневой настойкой.
Мы выпиваем по рюмочке. И Галя спрашивает:
- Ну что, поладили? А то я все время как по ножу ходила. Все-таки, Валера, он, - Галя кивнула в мою сторону, - нашим ведомым был, самый старый друг, ребят с рождения знает. И по первому знакомству нехорошо вы друг на друга смотрели. Или вру?
- Так ведь не каждый раз с первого взгляда получается, - замечает Валерий Васильевич.
Приходит Ирина. Оглядывается и спрашивает:
- Что это у вас такой вид, будто на свадьбе гуляете?
- Тебе не нравится? - спрашиваю я.
- Нравится.
Игоря в тот день я так и не дождался. Уезжая, положил на его стол развернутый сталинградский лист. Сказал Ирине:
- Если спросит, откуда карта, скажи, что я оставил.
- А это отец написал?
- Да.
- Вам?
- Мне.
- "Человек должен стремиться вдаль", - читает Ирина. И молчит.
К вечеру подморозило, и асфальт сделался сухим, светло-серым. Я люблю пустынные улицы моего города, особенно в поздний час, когда идешь и слышишь собственные шаги. Идешь, и вдруг начинает казаться, что рядом с тобой шагает время...
Приближаюсь к Самотеке. Это район нашего с Пепе детства. Здесь в кривых старых переулках мы гоняли мяч, лазили на крыши сараев, дрались и строили первые планы. Сколько лет минуло? Целая жизнь, можно сказать, прошла. И всегда мне казалось, похожего на Пепе человека быть не может. Лучше, хуже сколько угодно, но такого, чтобы я сказал: он похож на Пепе, нет! И вдруг, словно в голову ударяет, а ведь Карич удивительно напоминает Петелина. Не лицом, не манерой держаться, а чем-то куда более существенным, глубинным. Я даже останавливаюсь, будто хочу услышать ответ в шелесте еще голых деревьев Цветного бульвара; они должны помнить Пепе...
Человек - сложная система, но все равно и люди, как всякая система, должны укладываться в какие-то условные координаты: честный - нечестный, смелый - трусливый, щедрый - жадный, осторожный - рисковый, открытый замкнутый, умный - глупый, добрый - злой...
И укладываем, стараемся, подгоняем и ставим отметки: честности - на четверку, смелости - на тройку, щедрости - на пять с плюсом, ума - на тройку... и тщимся вывести средний балл - хороший, вполне приличный, так себе... Жаль, что, ставя отметки людям, мы чаще всего забываем оценить отношение к труду. А в этом отношении, я совершенно уверен, ключ от главной тайны каждого - надежный ты или нет?
Когда-то Пепе был слесаренком, потом стал летчиком истребительной авиации, позже поднялся в летчики-испытатели. И всегда он оставался р а б о т н и к о м, всегда труд для него был не только обязанностью, но радостью, необходимостью, гордостью. И в этом они похожи - Пепе и Валерий Васильевич...
Тихо. Прохладно. Сухо щелкают шаги по светло-серому пустынному асфальту. И время будто шагает рядом, безостановочное, неутомимое время. Один современный писатель назвал Москву добрым городом, кажется, это лучшая строчка из великого множества опубликованных им строк.
И снова я думаю об Игоре.
Только труд убеждает. Лучше всех слов... Труд может совершить и изменить все... Но как сказать об этом Гале, Валерию Васильевичу, Игорю?
Вот Пепе я бы не задумываясь выложил:
- Отдай, Петька, своего красавчика в руки хорошего мастера, и через год он станет человеком!
Пепе понял бы и, уверен, согласился со мной.
ШАГ ЗА ШАГОМ
Ирина проснулась среди ночи и, еще не до конца разлепив веки, поняла - в комнате включен свет. Взглянув сонными глазами на часы, увидела - четверть четвертого. На письменном столе горела настольная лампа, прикрытая сложенной вдвое газетой. Игорь сидел за столом, уронив голову на скрещенные руки. Постепенно до Ирины дошло: заснул над физикой. Ей сделалось жалко Игоря.
Поеживаясь, Ирина спустила босые ноги на пол, зевнула, потянулась и быстрыми, мелкими шагами перебежала комнату.
- Игаш, Игаш! Проснись.
- А? Сколько времени?
- Четвертый час, Игаш. Ложись, ты же не встанешь в школу.
- Я что, заснул?
- Заснул. И не разгуливайся. Быстренько раздевайся и ложись.
Игорь заглянул в учебник, судорожно, по-собачьи, клацнул зубами и сказал:
- И всего-то чуть-чуть не дочитал... Жалко.
- Ложись, Игаш, теперь уже никакого толка читать нету. Поздно.
Они разошлись по своим кроватям, и Игорь потушил свет.
Ирина не сразу пригрелась под одеялом и не сразу уснула. Она думала об Игоре. Вот уж месяц, как он судорожно цепляется за книжки, пачками решает задачи, носится в Москву на дополнительные занятия с Таней и Вадимом, терпеливо отчитывается перед Алексеем, когда тот раза два в неделю приезжает его проверять и натаскивать... Он старается, как не старался никогда еще в жизни. И все-таки не верится, чтобы Игорь благополучно рассчитался за восьмой класс. В Игоревом упорстве есть элемент истерики, перенапряжения. Что говорить, не к знаниям он рвется, нет; честолюбие взыграло: "Я не хуже других!" - и еще он хочет "отомстить" Белле Борисовне, классной, вообще школе, которую не любил раньше и не полюбил теперь. А если сорвется, что тогда будет?..
Как только тренькнул будильник, Игорь вскочил и сразу стал собираться.
Первых двух уроков он даже не заметил. Игорь не слышал, о чем шла речь: мысли его, опережая время, были на контрольной по физике; неустойчивые, надо сказать, это были мысли: то ему казалось, что он напишет работу с легкостью, то его шибало в нервный озноб - нет, ни за что не написать! И тогда Игорю представлялось насмешливое Танино лицо и иронически вздернутые брови Вадима. Что сказать ребятам, если засыплется?
И еще Игорь вспомнил: "...учение в худой голове тщетно есть и бесполезно". Ломоносов. Это Ирка когда-то написала ему... Тут он подумал: "Давно написала, а помню! Раз это помню, может, и еще что-нибудь в голове осело?.."
К величайшему своему удивлению, Игорь написал контрольную без особых затруднений. Как-то так вышло - задачки вроде сами решились. Когда все уже было кончено, когда на перемене Игорь убедился, что у большинства ребят ответы сходятся с его ответами, он почувствовал вдруг совершенно необоримую слабость во всем теле, ему смертельно захотелось уснуть. Казалось, стоит подремать каких-нибудь пять-десять минут, и это валящее с ног чувство липкой, как грязь, усталости исчезнет.
Рядом со школьным спортивным залом была узкая длинная комнатушка, там складывали спортивный инвентарь, на длинном столе писали плакаты, там иногда выясняли отношения... Игорь заглянул в эту комнату-пенал, здесь никого не оказалось. В его распоряжении было двадцать минут. Не теряя зря времени, он бросился на сложенные в углу гимнастические маты. Подумал: "Пылью воняет..." - и тут же провалился, как умер.
Давно закончилась перемена, давно прошел урок, и только тут хватились: где Петелин? Портфель в парте, а самого нет...
- Синюхин, - спросила классная руководительница, - ты не знаешь, где Петелин?
- Он мне не докладывает! Но, может, за сараем загорает? Перед физкультурой мощности набирается?
- Сбегай посмотри и, если он там, приведи в класс.
Гарька отсутствовал минут десять, а когда вернулся (вернулся один), вытаращил страшные глаза и прямо от двери поманил классную руководительницу пальцем.
- Что случилось?
- На минуточку... по секрету... - и громким шепотом: - Он там... в спортзале... Плохое дело, пойдемте...
Когда классная заглянула в комнату-пенал, у бедной учительницы подкосились ноги: раскинувшись крестом на горке спортивных матов, лежал Игорь, вся нижняя часть лица и шея были залиты кровью, а рядом валялась пустая пол-литровая бутылка.
Учительница не сразу отважилась приблизиться к нему, а когда, преодолев испуг и растерянность, склонилась над ним, заметила: Игорь ровно и глубоко дышит, спит... Постепенно до нее дошло - красное не кровь, а чернила... Осмелев и как-то сразу остервенившись, она резко дернула Игоря за руку.
- Петелин!
Он вскочил, словно подброшенный пружиной, и ничего не соображающими глазами уставился на учительницу.
- Что за представление? На кого ты похож? Как это понимать? - тряся под носом у Игоря пол-литровой бутылкой, выкрикивала учительница. - В чем дело, Петелин? Что это такое?
- Бутылка, - сказал Игорь и потер лицо руками. Кожа была неприятно стянутой.
- Отлично! Изумительно! Нет слов... Вот в таком виде, в полной красе ты пойдешь сейчас со мной... И не вздумай увиливать...
- Пожалуйста, пойдемте, я что?..
Размахивая бутылкой, учительница повела встрепанного и перемазанного Игоря по коридору. Редкие встречные шарахались от них. Классная была человеком невредным и собиралась предъявить Игоря классу. Вот, дескать, полюбуйтесь и решайте, что с ним делать. Так классная предполагала, но получилось иначе. На лестничной площадке классная, Игорь и эскортировавший их Гарька столкнулись с тучным незнакомым мужчиной, медленно поднимавшим себя по ступеням;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36