Весна себя оказывает?..
- Какое у вас воинское звание, Семен Сергеевич? - спрашивает Белла Борисовна.
- Гвардии старшина запаса, Белла Борисовна.
- Гвардии старшина. Гвардии! Почему же вы так по-холуйски держитесь? Вам не стыдно, офицер гвардии?..
- Не понимаю, чем заслужил? Это в некотором роде даже оскорбление...
Вечером Белла Борисовна звонит в дверь Петелиных. Она собрана и полна решимости. Ей надо высказаться. И пока это не произойдет, Белле Борисовне не войти в обычное русло работы, жизни, словом, тех будней, которых у каждого человека, хочет он или не хочет, куда больше, чем праздников.
И вот они друг перед другом - лицо в лицо.
- Здравствуйте, Белла Борисовна, заходите. Не ожидал.
- Здравствуйте, Валерий Васильевич, я пришла повидать Игоря...
- Заходите, пожалуйста. Правда, Игоря вам повидать не удастся, его нет дома, но все равно - прошу вас.
Белла Борисовна входит в довольно просторную, очень обыкновенную, как у всех, комнату, бегло оглядывается и отмечает: книг много, парадные хрустали не бьют в глаза, не давят на воображение, фотография Хемингуэя на стене не висит...
Ей ненавистны дома, где нет книг, где лопающиеся от стекла, безделушек, посуды серванты молча орут: вот мы какие, знай наших; где примитивность образа мыслей прикрывается портретом Хемингуэя: дескать, мы тоже интеллектуалы и знаем что нынче почем не только в мясном ряду Центрального рынка...
Белла Борисовна опускается в предложенное Каричем кресло и, прежде чем успевает что-нибудь сказать, слышит:
- Вы пришли осудить меня, Белла Борисовна? Я готов принять осуждение, но прежде прошу у вас прощения.
- За что?
- Я ввел вас в заблуждение, Белла Борисовна... я не драл Игоря офицерским ремнем, не совал ему подзатыльников и вообще не применял никаких мер физического воздействия. Так что простите и не думайте обо мне хуже, чем я того стою.
- Почему же Петелин не ходит в школу? - испытывая не столько чувство облегчения, сколько досаду, спрашивает Белла Борисовна.
- Видите ли, тут есть две причины: первая - острый дефицит времени. Чтобы наверстать, хотя бы частично, все упущенное исключительно по его и по нашей родительской вине, Игорю надо очень много заниматься. И он трудится с утра до ночи, ему помогают друзья, кстати, и сейчас Игорь поехал в Москву на консультацию по физике. А вторая причина - обстановка в школе сложилась не в его пользу, и я опасался срыва...
- Что вы имеете в виду?
- Не обижайтесь, но, если человеку сто раз подряд сказать, что он свинья, человек поверит и захрюкает. Не подумайте, будто я считаю, что Игоря ругать не за что. Увы, есть и даже очень есть за что, но ваша система не гарантирует успеха.
- Мы встречаемся, Валерий Васильевич, всего второй раз, это, разумеется, не дает мне права судить, что вы за человек впрочем, вы меня не очень заботите, но все-таки я бы хотела понять - откуда у вас такая уверенность в суждениях?
- Наверное, от жизни и от людей. Фронтовой старшина Микола Потапенко преподал мне в свое время весьма полезный урок педагогики. Он мало разговаривал и говорил не очень складно, что-нибудь в таком роде: "Не можете, научим, не хочите, заставим!" Но когда с приближением к передовой у молоденького солдатика начинали трястись руки, старшина садился с ним рядом и, без особой нужды посмеиваясь, ехал под обстрел и подбодрял зеленого шоференка, а потом, возвращаясь, говорил: "Воно мени треба?" или: "Як ще раз злякаешься, скажи - я знов тебе повезу!" И знаете, никто не просил его съездить вторично. Воспитывает прежде всего личность воспитателя и справедливость! Тот же старшина Потапенко совершил, с точки зрения всех армейских уставов, ужасное преступление: избил шофера - за обман, за мелкое и подлое предательство - тот бросил исправную машину с боеприпасами, а доложил, что машина вышла из строя. С шофера был свой спрос. А старшине полагалось предстать перед трибуналом. Так верите, весь автобат вступился за Миколу, потому что даже самый последний разгильдяй понимал - справедливость на стороне старшины...
- В чем же, Валерий Васильевич, мое прегрешение и прегрешение школы перед Петелиным?
- Стоит ли говорить об этом? У меня нет никаких прав ни осуждать, ни давать советы.
- Отчего же? Во-первых, вы лицо заинтересованное, во-вторых, я бы хотела понять...
- Год с небольшим я наблюдаю за Игорем и вот что меня удивляет: мальчишку все время ругают, ежедневно прорабатывают, непременно подчеркивая при этом, что верить ему нельзя, положиться на него невозможно. От разговоров толку чуть, вы это видите лучше меня, так почему же никому в голову не пришло сменить пластинку, попытаться подойти к человеку с другой стороны?
- Конкретно, что вы предлагаете?
- Ничего. Если хотите, могу только привести пример из нашей заводской практики. Не так давно в литейном цехе возникла совершенно неожиданная проблема - пошли жалобы на мужей. И женщины требовали: воздействуйте, поставьте на место. Проанализировали мы жалобы и, между прочим, обратили внимание, что почти все претензии исходят от неработающих и преимущественно молодых женщин. И тут нашелся умный человек - старший мастер цеха, он же председатель месткома, - собрал всех недовольных мужьями жен, провел их в цех ночью и, не показывая мужьям, простоял с ними от звонка до звонка. Заметьте, ничего при этом он не рассказывал, никаких лозунгов не выкрикивал. Литейный цех сам по себе убедительный. Если никогда не наблюдали, рекомендую. Впечатляет! И когда женщины досыта насмотрелись на работу мужей, он проводил их до проходной и напутствовал: "А теперь ступайте и подумайте, какая она, наша жизнь. Может, и за собой какие ошибки и промашки углядите? Через неделю приходите, потолкуем".
- И что? - спросила Белла Борисовна.
- Наполовину конфликты прекратились. Без слов. Без проработок. Сами собой...
- Это любопытно, но применительно к Игорю...
- Для чего ж так буквально, Белла Борисовна? Игорь безумно любил отца, гордится им - Петр Максимович был не только замечательным испытателем, но и незаурядным человеком. Личностью. В городке живут и работают его товарищи. Здесь, на старом кладбище, могила Петелина... Может, с этой позиции и надо подходить к Игорю? Мне, как вы понимаете, это не совсем с руки, но вы могли дать почувствовать Игорю - ты сын Петелина! Ты ходишь по улице, носящей имя твоего отца! Каждому ли дано такое?
Карич ни в чем не обвиняет Беллу Борисовну, он не пытается ее ничему научить - только рассуждает, делится своими мыслями. И постепенно раздражение Беллы Борисовны угасает, растворяется. "Странно, - думает она, - пришла выяснять отношения, а никакого выяснения не получилось".
И сидят двое, тихо, обстоятельно разговаривают; нет в словах ни упреков, ни горечи... Что это? Общение. Обыкновенное человеческое общение - самая доступная и, увы, столь редкая радость нашей суетливой жизни.
Потом Валерий Васильевич поит Беллу Борисовну чаем, угощает конфетами...
Когда Белла Борисовна собирается уходить, время уже позднее, Карич провожает ее. Лестница темная - то ли перегорел предохранитель, то ли мальчишки, выбегая из подъезда, щелкнули выключателем и вырубили лампочки на площадках.
- Минуточку, я только возьму ключ и спущусь с вами, - говорит Карич.
- Не беспокойтесь, Валерий Васильевич, у меня много недостатков, но я никогда не была трусихой...
- Нет-нет, минуточку.
Они спускаются со ступеньки на ступеньку, придерживаясь рукой за стену, и в самом низу сталкиваются с кем-то.
- Простите, - говорит Карич.
- Валерий Васильевич? - раздается из темноты голос Синюхиной. Слушай, Галя, я чего тебе сказать хотела...
- Это не Галина Михайловна, Варвара Филипповна, - предупреждает Карич.
Минутой позже она видит: из подъезда выходят Валерий Васильевич и Белла Борисовна.
- Ну-у, дела! - мысленно произносит Варвара Филипповна.
Вернувшись домой, Игорь находит на своем столе "Справочник слесаря". С недоумением разглядывает небольшую серенькую книжку, открывает, медленно перелистывает несколько страниц и спрашивает у Ирины:
- А это что за справочник?
- Не знаю, я стирала и в комнату не заходила.
Игорь спрашивает у матери, откуда взялся справочник, но и она ничего не знает.
- Чудеса и хиромантия! - говорит Игорь.
- Да это Алексей привез, - объясняет наконец Валерий Васильевич. Сказал - пригодится. Вообще-то я думал, что он задачник тебе оставил.
- Странно, - удивляется Игорь. - Никакого разговора у нас не было. И принимается разглядывать книжку.
Перечень инструментов, таблицы резьб, приемы слесарной работы, чертежи, снова таблицы. Кое-что Игорю приблизительно знакомо, а кое-что ну чистая китайская грамота. И он откладывает справочник в сторону.
- Завтра мне идти в школу? - спрашивает Игорь, обращаясь к Валерию Васильевичу, но никак не называя его.
- Придется. Тут Белла Борисовна заходила... Интересовалась твоим здоровьем. Я сказал, что ты в порядке и завтра выйдешь.
Поздно. На серо-лиловом небе, будто недорогая чеканка, висит пятнистая, почти полная луна, подернутая дымкой. На аэродроме надрывно ревут двигатели. Помаргивая фарами, ползет желтый автобус от станции к центру. Сквозь приоткрытое окно доносится на улицу бормотание телевизора. Жизнь продолжается. Какая она? Разная, пестрая, приглушенная сумерками, замедленная к ночи, не ведающая хода назад...
Игорь лежит в постели и листает "Справочник слесаря".
"Численное значение часто встречающихся постоянных величин" понятно, "Обозначения допусков" - это что-то из черчения, "Посадки и допускаемые отклонения в системе ОСТ" - черт знает что такое... Но самое удивительное - в справочнике на равных упоминаются сверловщик В. И. Жаров и профессор В. А. Кривоухов - оба авторы разных способов подточки твердосплавных сверл.
- Кончай, - говорит Ирина, - завтра вставать рано.
- Сейчас, - не спорит Игорь и неожиданно спрашивает: - Ирка, а ты когда замуж выйдешь?
- Что это ты забеспокоился?
- Просто так. Все девчонки когда-нибудь замуж выходят...
"ИГОРЬ + ЛЮДМИЛА = ?"
Настроение в этот день испортилось у меня с утра - в военкомате. Вызвали к капитану Рыбникову, явился, вошел в указанную комнату и увидел: три канцелярских стола, шеренга выкрашенных в голубой цвет сейфов, за одним из столов молодой, тщательно выбритый блондин с полевыми капитанскими погонами на плечах.
Перед капитаном стоял пожилой плохо одетый посетитель и сбивчиво объяснял, что в войну служил в такой-то дивизии пулеметчиком. Демобилизован после войны, в июле. А вскоре с воинского учета по болезни снят. Теперь на пенсии. И вот отдел социального обеспечения требует справку, а справки он получить не может...
- Писал я, товарищ капитан, в облвоенкомат, ответили: сведений нет, в министерство обратился, оттуда написали, надо в райвоенкомат обращаться... Ну, я в тот пошел, где теперь живу, а они к вам посылают, потому что увольнялся я тут...
- Я вам уже пояснил, - нудным, как зубная боль, голосом говорил капитан, - наш районный военный комиссариат вашими данными не располагает.
- Понимаю, у вас данных нет. Куда теперь обращаться?
- Удивляюсь я, папаша, третий раз одно и то же повторяю, а вы свое куда, куда, прямо как курица...
- Так мне шестьдесят седьмой год, товарищ капитан, инвалид я, думаете, легко - ходить, писать и все без толку?
- Вы ко мне? - пропуская последние слова старика мимо ушей, спрашивает Рыбников и смотрит на меня.
- Почему вы не предложили старому солдату сесть, капитан? - сам того не ожидая, спрашиваю я.
- Не понял...
- Вы вообще мало чего понимаете. К вам пришел ветеран войны. Вы не родились еще, когда он под огнем ползал... Кто он вам - подчиненный? А если б и подчиненный, разве не надо старость уважать? Где вас учили такому обращению?
- У вас повестка или просто так - вопрос? - не смутившись и недобро поблескивая глазами, спросил капитан.
- Повестка или нет, потрудитесь сначала ответить.
- Отвечать я обязан только на служебные вопросы...
Я повернулся и вышел.
Военком оказался пожилым полковником с совершенно седой головой. Большие, в модной оправе очки портили его простое солдатское лицо. Полковник выслушал меня и как-то по-домашнему сказал:
- Молодо-зелено, что с него, щенка, возьмешь, когда он родней прикрыт... - снял телефонную трубку, медленно набрал номер и сказал жестко: - Рыбников? Как фамилия старика, который у тебя сейчас был? Записываю - Путятя Семен Михайлович. Завтра к семнадцати ноль-ноль доложишь, что все сделал... Сделаешь! И справку Путяте на квартиру отвезешь. Сам. Лично отвезешь и извинишься. У меня все.
На улице было солнечно и ветрено. Весна наступала в тот год медленно и трудно. Я шел к центру и думал: как, однако, легко мы портим друг другу жизнь и как мало надо, чтобы ее не портить. Не из романа история со старым солдатом? Да это ведь как взглянуть... Жизнь лучше всего н е с л о в а м и, а примерами учит, и худыми тоже.
Незаметно я дошел до Кремля и свернул к могиле Неизвестного солдата. Негасимое пламя трепетало и рвалось на ветру. К огню приблизился пожилой человек в аккуратном потертом пальто. Снял шапку и строго взглянул на мальчика, вероятно, внука, которого вел за руку. Мальчонке было лет шесть. Он вопросительно посмотрел на деда и тоже стащил с головы беретик. Какая-то женщина сказала:
- Ребенка простудите, холодище и ветер...
Человек ничего не ответил. Молча стояли они рядом - бывший солдат и мальчонка-несмышленыш. Весенний ветер трепал им волосы.
Подходили и отходили от могилы люди.
Площадь шумела ровным прибойным шумом. Отдельные людские голоса растворялись в монотонном звучании машин. И тем резче и неожиданнее прозвучали вдруг звонкие слова малыша:
- Деда, а тот дяденька почему в шапке?
Старик глянул на "дяденьку" - широкие плечи в защитного цвета нейлоне, шляпа оттенка жухлой травы, приставшая к губе, едва дымящая сигарета, - и молча шагнул к незнакомцу. Сдернул шляпу с чужой головы, вынул сигарету из чужого рта и далеко в сторону откинул окурок. От неожиданности незнакомец дернулся и взвизгнул:
- Как вы смеете? - но тут же осекся.
- Запомни, - тихо сказал старик, - здесь т а к стоять надо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36