- Понимаю. Значит, решив трудную задачу, ты не испытываешь того чувства удовлетворения, что от работы, сделанной руками?
Выражение Мишиного лица делается подозрительным, и весь он подтягивается. Небось думает: "Ловит!" - и отвечает скучным, чужим голосом:
- Почему? Удовлетворение я испытываю, потому что понимаю, без теоретической подготовки нельзя стать специалистом высокой квалификации. И потом Анатолий Михайлович каждый день спрашивает, как дела по теории?.. Миша говорит еще сколько-то времени, украдкой наблюдая за мной, старается угадать, это ли я хотел услышать.
- Ясно. Не замучился? Тогда еще вопрос, последний.
Миша согласно кивает головой.
- У тебя неплохие успехи на практике, кое-что ты уже научился делать и сегодня знаешь про свою будущую профессию, конечно, больше, чем знал раньше. Так вот, ты доволен, что будешь слесарем?
- А может, я и не буду слесарем, - не задумываясь, выпаливает Миша, смущается и умолкает.
Признаться, такого ответа я не ожидал, но не подаю вида. Проговорился мальчишка, ну что ж, пусть соберется с мыслями и сообразит, как выкручиваться... Но Миша не выкручивается:
- Можно сначала спросить? Анатолий Михайлович говорил, что вы тоже слесарем раньше работали. Правда?
- Правда.
- Вот я так думаю: кончу училище, могу работать слесарем. А Юрка - с Юркой мы вместе в школе учились - кончит он свои десять классов и кем сможет? Учеником? Значит, я не прогадываю. Теперь: я и сейчас сколько-то зарабатываю, а после училища буду получать не меньше инженера. А Юрка? Вообще, потом... я изобретать хочу, - тут Миша снова смущается, краснеет и бормочет, - но это еще не сразу будет.
- Что ж ты хочешь изобрести, Миша, в какой, разреши узнать, области?
- Сам точно не знаю, - немного оправившись от смущения, говорит Миша. - Вы только посмотрите, сколько еще непридуманного на свете! Неужели нельзя, например, изобрести такие колеса для автомобилей, тракторов, самолетов, которые бы никогда не прокалывались? Каждая машина пятое, а некоторые даже и шестое колесо возят - запаски. Это сколько же металла, резины напрасно катаются?.. Разве не интересный вопрос?
- Интересный, - соглашаюсь я, - насколько мне известно, множество людей уже пыталось на него ответить, но пока неудачно. Задача весьма трудная.
- Вот и хорошо, что трудная. Когда трудно, интересно, а если нетрудно, всякий может... Или вот: мы с матерью в Казань летом летали к дедушке. На аэродроме полдня вылета дожидались. И насмотрелся я тогда сколько же по летному полю машин ездит! Одна с керосином, другая с маслом, так и написано на борту: "М А С Л О", третья с баллонами, еще другая с ящиками, еще - с чемоданами. Полно автомобилей! И получается - пять минут машина работает, а час стоит. Неужели и тут ничего невозможно придумать?
- Можно, Миша, и уже придумали, так что ты, пожалуй, опоздал: централизованная заправка самолетов существует - горючее, масло, вода, сжатый воздух подаются по трубам прямо на стоянку, туда же, к борту, подведены и электрические кабели.
Признаться, я думал, что Миша скажет: "Жалко", - но он отреагировал совершенно иначе:
- Вот и хорошо!
Побеседовав еще немного, мы расстаемся, и я говорю Мише Юсупову:
- Спасибо и не сердись, если много времени на меня потратил, может, и не зря окажется...
- Ничего-ничего, пожалуйста, - с достоинством отвечает мне Миша и удаляется походкой Анатолия Михайловича - неторопливой, чуть враскачку.
Смотрю вслед мальчишке и невольно думаю: "Счастливы люди, чьи ученики стараются ходить их походкой, говорить их голосом, подражать их жестам..."
Вестибюль второго этажа совсем непохож на тот, что внизу. Здесь полно солнца, глаз радуют веселые полированные панели светлого дерева (подарок шефов). Здесь по давней традиции вывешены портреты знатных людей завода.
Между окнами, в замысловатой остекленной подставке-витрине, хранится знамя училища. Здесь постоянно проводят всяческие встречи...
В этот день в вестибюле второго этажа выставляли новые стенды, ребят собралось полно. Я тоже подошел и стал рассматривать новую экспозицию.
На первом светло-сером, обтянутом суровым холстом щите увидел фотографию мужчины средних лет в форме железнодорожника. Из подписи узнал: бывший выпускник училища, двенадцать лет назад окончил отделение слесарей, работал ремонтником, служил в армии, окончил железнодорожный техникум, стал водителем электровоза, женился, растит двух детей...
Дальше была помещена фотокопия Указа Президиума Верховного Совета о награждении орденом Ленина... Совершил подвиг, предотвратил крушение... И подробности: вел пассажирский состав, принял по радио сигнал бедствия - с горки сорвался тяжеловесный товарный поезд, срезал стрелку и неуправляемый мчался навстречу... Расцепил локомотив с составом, разогнал вагоны в обратном направлении, оттолкнул и пошел на таран... При ударе локомотив вылетел с колеи, но и неуправляемый товарный состав, потеряв первый вагон, вскоре остановился...
На щите была вычерчена подробная схема действий машиниста-героя, расписанная по времени и расстоянию, схема показывала: принятие решения заняло тридцать секунд... неуправляемый состав остановился от головного вагона пассажирского поезда в сорока метрах... пострадавших не было, хотя... и снова расчет: что могло произойти, промедли машинист одну минуту...
Рядом выставили голубой стенд. И снова фотография мужчины, и снова подпись: бывший выпускник училища. Семь лет назад окончил отделение токарей, работает на заводе, ввел в практику резцы новой геометрии. Авторское свидетельство. Фотографии резцов - вид сверху, вид сбоку, вид в плане... За счет увеличения скоростей резания сэкономил заводу 274300 рублей (можно себе представить, что внедрение его метода по стране должно выражаться просто-таки астрономическими цифрами экономии). Премирован... и сводная ведомость за все годы. Общая сумма 5870 рублей.
Несколько слов привета сегодняшним ученикам написаны рукой знатного токаря. Написаны весело, без налета казенной назидательности.
Третий стенд еще не выставили.
Прислушиваюсь к мальчишкам, обсуждающим подвиг машиниста локомотива.
Один говорит:
- Гастелло...
- Интересно, а куда он помощника девал? - говорит другой.
Третий замечает:
- Во, пассажиры небось перетрухнули!
- Слушай, Васька, а можно определить, какая скорость у товарняка получилась? - спрашивает первый паренек.
- Если уклон известен, можно...
- А живая сила удара через "эм" "ве" квадрат подсчитывается? Да, Васька?..
Деловые мальчишки!
Интересно, пройдут каких-нибудь десять-двенадцать лет - сегодня такой срок кажется ребятам почти вечностью, а на самом деле годы эти мелькнут и не заметишь, - кем они станут тогда, вот эти очередные выпускники училища.
Когда-то в большую жизнь из похожего училища (называлось оно, правда, фабрично-заводским) вылетел мой незабвенный командир и друг Петелин. Теперь училище, если бы сохранилось, могло носить его имя. У входа поставили бы бронзовый бюст Пепе, и я бы рассказывал мальчишкам, что он был за человек - капитан Петелин...
Незаметно мысль соскальзывает от отца к сыну. Какие там новости у Игоря?
Ребята, что стоят рядом со мной, Игоревы одногодки, а насколько они кажутся взрослее, самостоятельнее. И тут дело не в ширине их плеч, не в номере башмаков, что они носят. Человек, умеющий своими руками проточить валик, заштукатурить стену, отковать, скажем, тракторную деталь, всегда отличается от своего сверстника, только лишь имеющего представление о том, как это делается.
Очень бы мне хотелось взять Игоря за руку, привести сюда, к этим стендам, к этим мальчишкам, и сказать ему... нет, говорить-то как раз ничего бы и не нужно. Привести и оставить его здесь.
Увы, так просто это не делается. Трансплантация - сложная и очень тонкая операция, чтобы она удалась, нужна прежде всего тканевая совместимость... иначе... иначе среда отторгнет пересаживаемый орган...
Спрашиваю у ребят: чья это работа - новые стенды?
Оказывается, придумали стенды мальчишки из группы мастера Григория Константиновича Андреади, а делали в изокружке. Имя Андреади мальчишки называют с гордостью. И странное дело, я испытываю, легкий укол ревности, хочется сказать: "Андреади - это, конечно, прекрасно, но Грачев такой шум на участке Ермолина устроил - будьте здоровы!" Конечно, я ничего не говорю. А только думаю: "Как же случилось: пришел я в училище наполовину из вежливости - невозможно было отказать Балыкову, - наполовину из любопытства и, сам не заметив, превратился в яростного болельщика, да к тому же и необъективного болельщика, Анатолия Михайловича Грачева?..
Как теперь справиться с "заказом" Балыкова? Тот, кто пишет, должен быть прежде всего безукоризненно честным, объективным, должен уметь подниматься над личными привязанностями и антипатиями..."
Откуда появился Балыков, я не заметил.
- Ну как, нравится? - спросил Николай Михайлович.
- Нравится, очень все по-деловому.
- Андреади вообще деловой. Годика через три-четыре поднаберется опыта, пожалуй, и Грачева вашего за пояс заткнет.
- Почему же Грачев - мой! По штатному расписанию Грачев скорее ваш.
- Шучу, не обижайтесь! Ко мне зайдете? Я тут кое-что приготовил. - И Николай Михайлович, взяв меня под руку, ведет в директорский кабинет.
Оказалось, Николай Михайлович приготовил мне сюрприз - две старые, изрядно потрепанные общие тетради в шершавых клеенчатых переплетах.
У тетрадей этих была своя история: в них Балыков заносил разные соображения, мысли, так или иначе связанные с работой. Тетради эти предназначались исключительно для собственного пользования, и Николай Михайлович никогда никому о них не рассказывал. И тем не менее ребята как-то пронюхали: директор что-то записывает в "секретные тетради".
"Секретные" - подействовало магически.
Короче говоря, тетради из директорского кабинета исчезли. Кто, когда и для чего их стянул, оставалось неизвестным. Начинать дознание, искать, выпытывать Балыков не стал. Чертыхнулся про себя и все старался забыть о пропаже.
И вот накануне тетради столь же таинственно, как исчезли, вернулись в запертый шкаф.
И еще записка была к ним приложена: "Извените, пожалуста. Думали это не то, а оказалось - работа. Читали. Даже можно сказать - интересно. Возвращаем. Все целиком и полностью ложим на место".
- Вот черти соленые! - не очень всерьез возмущался Балыков. - И как дознались, и как в закрытый шкаф проникли, ничего не могу понять. Но не в этом суть - поняли ведь, что это моя работа. И, видно, для них работа эта тоже небезразлична... Теперь и вас прошу - поинтересуйтесь. Может, пригодится. Если пожелаете воспользоваться чем, пользуйтесь на здоровье.
Признаюсь, первую тетрадь, исписанную рукой Балыкова, я открыл не без предубеждения. Однако очень скоро мои сомнения рассеялись.
"Исходная позиция всякого воспитателя, вступающего во взаимодействие с учеником, превосходно сформулирована Генрихом Гейне: "Каждый человек это мир, который с ним рождается и с ним умирает. Под каждой могильной плитой лежит всемирная история". Понятие среднестатистической единицы, вероятно, с достаточной достоверной точностью может быть применено к едоку, но неприложимо к воспитуемому.
Пример. Сколько неудачных подходов я совершил (хотя все подходы были правильными!) к Славе Лещинскому, пока совершенно случайно не встретил его на птичьем рынке. Стоило увидеть Славу в голубиных рядах, добавить ему недостававший трояк на какого-то совершенно особенного турмана, и этот своевольный, не совсем чистый на руку мальчишка сам принес и вложил мне в руки свою азартную, основательно подпорченную душу. Потом он говорил: "Вы мне п о в е р и л и! Вы меня не п о ж а л е л и!" А сколько теоретически безупречных "методик" к нему применяли, и все зря?.."
Понятия не имея о Славе Лещинском - Балыков никогда раньше даже вскользь не упоминал этого имени, - я сразу почувствовал в короткой записи и сюжет и характер действующих лиц и как-то очень по-новому воспринял самого Балыкова.
"Воспитание без определенного регламента, без каких-то строгих норм дисциплины - невозможное дело, - писал дальше Николай Михайлович. - Но не всякая дисциплина - благо, и тысячу раз прав Локк: "Род рабской дисциплины создает рабский характер".
Если человек с детства приучен все делать т о л ь к о по приказу, он помимо своей воли становится безразличным и к добру и к злу. И в конечном счете оказывается способным совершить любое преступление, лишь бы ему п р е д п и с а л и совершить..."
Разные записи сделаны в разное время. У каждой свой повод, но уже с первых страниц обнаруживается стремление вникнуть в суть воспитательного ремесла, подкрепить свои наблюдения, догадки силой авторитетов.
Балыков, токарь по профессии, ставший с годами инженером-механиком, день за днем старался и, вероятно, продолжает стараться приобрести образование воспитателя и педагога. В личном общении он казался мне куда больше практиком, а вот поди ж ты - тянет человека к обобщениям!
"Часто говорят: в условиях вашей системы подростки устают больше, чем в обычных школах. Или проще: ну куда спешить? Наработаются еще! За этими мимоходными словами серьезная и принципиальная проблема.
Устают или не устают наши мальчишки? Конечно, устают. Хорошо это или плохо? Сошлюсь на Сухомлинского, едва ли не лучшего педагога трех последних десятилетий: "Без усталости не может быть здоровья..."
И еще запись.
"Если ты хочешь из мальчишки, особенно подпорченного, берущего под сомнение все наши взрослые истины, не признающего авторитеты за одно то, что они не им выбраны, а ему навязаны, сделать человека, постарайся вселить в него гордость за труд, за ту работу, которую он делает.
Когда мои сопливые токаришки выточили полтора десятка затейливых волчков для подшефного детского садика к Первому мая и подарили их малышам, еще ничего не произошло. Но когда через несколько дней к нам пришла заведующая садиком, кстати молодая красивая женщина, пришла сказать спасибо и, между прочим, заметила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36