Будучи замужем за Эдвардом Томасом, человеком, которого она любила, имея троих детей – пятилетнюю Софи, четырехлетнего Уильяма и трехлетнюю Лайзу, а также золотистого ретривера по кличке Белла и двух кошек, Лео и Бутса, конюшню из нескольких лошадей и дом в Оксфордшире, которому исполнилось триста лет, Энни неплохо вписалась в английскую деревенскую жизнь. Конечно, она была американкой, но училась она в Англии и всегда старалась приспособиться к англичанам. У нее не было и тени заносчивости, самоуверенности, она была сильной, скромной и терпеливой, она прекрасно поладила с соседями, завоевав их признательность, а чуть позже – дружбу. Эдвард гордился ее тактом, ее красотой, ее манерами английской леди, восхищался ее безупречным отношением к дому и детям и легкостью, с которой она вошла в его мир.
Оливия и Джим наблюдали за жизнью Энни издалека. Энни регулярно писала им обоим. Они даже иногда гостили у Томасов, и теперь Оливия поражалась, как это ей, несмотря на всю ее незаурядную интуицию, ни разу не пришло в голову, что Энни несчастна.
Осенью 1986 года произошел случай, впервые заставивший Энни подумать о том, что у нее, возможно, возникла проблема.
Начать с того, что тем утром Энни, проснувшись, ощутила все признаки предменструального синдрома: головная боль, набухшая грудь, тоска и раздражительность. Она, как обычно в подобных случаях, приняла два миллиграмма валиума, постояла под душем, наложила косметику и почувствовала себя немного лучше. Но потом за завтраком дети все испортили. Как всегда, начала Софи, потом ее поддержал Уильям, и наконец – что было неизбежно – их настроение передалось крошке Лайзе.
– Софи, пожалуйста, пойди и принеси свой свитер. – Энни встала, собираясь поставить свою кофейную чашку в раковину.
Софи затрясла золотистыми кудрями, опустила голубые глаза и принялась играть с остатками тоста на тарелке.
– Софи, прекрати это и ступай за свитером. – Энни почувствовала, как низ живота сводит судорогой.
– Не хочу.
– Не глупи, дорогая.
– Мама, я сегодня не хочу идти в школу.
Энни перестала вытирать большой сосновый кухонный стол.
– Почему? – спросила она, внезапно забеспокоившись, как беспокоилась всегда при малейшем намеке на болезнь кого-нибудь из детей. – Ты плохо себя чувствуешь, дорогая?
– Да, – сказала Софи.
Энни приложила ладонь к ее лбу.
– Температуры у тебя, кажется, нет.
– Меня что-то подташнивает, – страдальчески проговорила Софи, а потом хитро ухмыльнулась. Она теперь все чаще употребляла выражения, услышанные от взрослых, и иногда у нее получалось очень забавно.
– Софи, ты противная девчонка, – деланно веселым тоном проговорила Энни. – Никогда не смей притворяться больной.
Софи запустила в Уильяма куском тоста.
– Эй! – возмутился Уильям. Ему было всего три года, но на вид он казался старше. Он тут же швырнул тост в Софи и угодил ей в щеку.
– Уильям, немедленно перестань. – Энни выбросила кусок тоста и стала стирать масляное пятно со щеки Софи. Та захихикала и вырвалась. – И вы тоже, мисс.
Маленькая Лайза, сидевшая на своем высоком стуле, захныкала, а Белла заскулила. Не обращая внимания на обеих, Энни продолжала убирать со стола грязную посуду и ставить ее в раковину. Напряжение, о котором она забыла на мгновение, когда ей показалось, что старшая дочь заболела, вернулось. При этом, увы, Эдвард всю неделю должен был провести в Лондоне, а Мари-Луиза, няня, уже уехала в Оксфорд на выходной. Энни могла с уверенностью сказать, что ее ждет очень тяжелый день. Вероятно, следовало принять вторую таблетку, чтобы сохранить контроль над собой. Энни верила в превентивную медицину. Грейс Олдрич, ее мать, научила ее, что витамин С предотвращает простуду. А Энни узнала уже на собственном опыте, что диазепам предотвращает нервные срывы.
Поднявшись в ванную, она достала из стеклянного шкафчика маленький пластиковый флакон, вытряхнула из него в ладонь маленькую белую таблетку и проглотила ее. «Может вызывать сонливость. Рекомендуется после приема воздержаться от вождения автомобиля», – всплыло в ее мозгу и забылось.
Она иногда задумывалась, вспоминая это предупреждение, но Питер Кэри, семейный врач Томасов, говорил ей, что в случае необходимости она вполне может принять лишнюю таблетку. В любом случае она не ощущала никакой сонливости, лекарство просто немного расслабляло, успокаивало тревожное сосание под ложечкой, с ним было легче приспособиться к обстоятельствам.
Она благополучно доставила Софи в школу, а Уильяма в детский сад и уже ехала в свой любимый магазин за продуктами, когда все это произошло. На перекрестке прямо перед ее «Рейнджровером» остановился старенький «Моррис», ожидая, пока можно будет повернуть на Стоунбридж-роуд. Машины тронулись, перед «Моррисом» образовалось свободное пространство, но он не трогался с места.
– Поехали, мам, – сказала Лайза, сидевшая на заднем сиденье.
– Пока нельзя, малышка, – спокойно ответила Энни, радуясь, что приняла лишнюю таблетку. Сейчас бы она непременно начала злиться и нервничать за рулем.
– Я хочу пи-пи, – объявила Лайза. Она всегда так говорила, когда намеревалась ускорить события.
«Моррис» начал было выруливать, потом снова остановился.
– Скорее, мама! – крикнула Лайза.
– Успокойся, дорогая.
Энни тронулась вперед. Можно ведь и обогнуть этот проклятый «Моррис». Тогда они доберутся до магазина, прежде чем Лайза сдержит свое обещание. С правой стороны машин уже не было, потому что их сдерживал неуклюжий трейлер. Энни начала поворачивать направо – плавно и мягко, как в учебнике по вождению…
– Пи-пи! – отчаянно завопила Лайза.
Энни вздрогнула, перевела взгляд на зеркало над рулем, чтобы посмотреть на дочь, и в это мгновение «Рейнджровер» врезался боком в невесть откуда взявшийся молочный фургон.
– О боже! – выдохнула Энни. Лайза пронзительно вскрикнула.
– О боже! – Энни дернула за ручку ручного тормоза, оглянулась. – Лайза, с тобой все в порядке? – Дрожащими руками она отстегнула ремень безопасности, перегнулась на заднее сиденье. – Дорогая, скажи что-нибудь.
Щеки Лайзы были багровыми.
– Пи-пи, мама, – с отвращением проговорила она.
Разобравшись в подробностях происшествия с молочником и утратив всякое желание заезжать в магазин, Энни поехала прямо домой. Надо было искупать и переодеть Лайзу, позвонить Эдварду и признаться, что разбила машину. Нет, она не боялась его упреков по этому поводу. Слава богу, он был не таким человеком. Он беспокоился только о жене и дочери. Но Энни знала, что, если она не поговорит с ним как можно скорее, у нее останется чувство вины, которое будет мучить ее целый день.
– Как ты и Лайза? – спросил Эдвард, когда она дозвонилась в его офис в Сити.
– Все в порядке. Ни единой царапинки, ни единого синяка.
– А молочник?
– Тоже в порядке. Он был вполне любезен. Машина, правда, немного пострадала, – призналась Энни. – И фургон тоже.
– Это же просто железо, дорогая, – сказал Эдвард. – Тут не из-за чего расстраиваться.
Для нее было таким облегчением слышать его мягкий, спокойный голос, что на время она почувствовала себя лучше. Но потом напряжение снова вернулось, и она начала рисовать в уме картины возможного исхода несчастного случая. А уже совсем скоро ей надо ехать за Уильямом. Нет, она недостаточно спокойна, поэтому не лучше ли пойти принять еще одну таблетку, прежде чем садиться за руль…
Этой ночью Лайза, на которую все происшедшее, казалось, почти не подействовало, проснулась с криком. Энни, выдернутая из тяжелого сна, с большим трудом сумела понять из несвязного, прерываемого всхлипами бормотания двухлетней девочки, что той приснился страшный сон. Они ехали в машине с мамой, и мама сделала «бум!», и все умерли – и мама, и папа, и Софи, и Уильям, и Лайза.
В эту минуту Энни поняла, что ей надо увеличить дозу транквилизатора, ведь она отвечает за детей. Она въехала в этот злосчастный фургон только потому, что нервничала и позволила Лайзе себя отвлечь. Для того чтобы надежно водить машину, она должна быть совершенно спокойной.
Для того, чтобы водить машину, и для того, чтобы действовать нормально, разумно, чтобы правильно вести дом, быть хорошей женой Эдварду, быть хорошей матерью – такой, какой была ее мать.
4
Первую таблетку транквилизатора она приняла в тот день, когда погибли ее родители. Ее двоюродная сестра, Сьюзан Олдрич, протянула ей несколько крошечных таблеток, сказав, что они помогут притупить боль. Энни послушно проглотила одну. Кузина оказалась права: боль осталась, но стало немного легче. Еще одну она приняла во время поминальной службы, а потом целый месяц даже не вспоминала о транквилизаторах, пока продолжительный приступ бессонницы не заставил ее обратиться к врачу. Тот немедленно выписал валиум.
– Это снимает напряжение, – сказал он.
– Транквилизатор? – с сомнением пробормотала Энни.
– Это лучше, чем снотворное. И гораздо лучше, чем отсутствие сна. – Он взглянул на ее встревоженное лицо и улыбнулся. – Не беспокойтесь, это просто поможет вам избавиться от бессонницы.
Таблетки сделали свое дело. Энни старалась не злоупотреблять лекарством, и через несколько дней, отоспавшись и отдохнув, она спрятала на две трети полный флакон в тумбочку. Прошло несколько месяцев, и она почувствовала, что снова приближается бессонница. И во всем этом не было ничего предосудительного. Лекарство, рекомендованное врачом, столь же респектабельное и полезное, как любой антибиотик, применяемое в особых случаях.
Встреча с Эдвардом – великодушным, привлекательным, состоятельным – была для нее величайшей удачей. Эдвард не так уж и молод, и Энни воспринимала его как максимально возможное приближение к Франклину Олдричу. Эдвард Томас, с его умными серыми глазами, ладной крепкой фигурой и сединой на висках, оказался именно таким, каким обещал быть. Кроме пристрастия к охоте на фазанов и куропаток, которая вызывала у Энни отвращение, в нем не было никаких изъянов. Он был добрым и честным человеком, прекрасным мужем и отцом. Семейная жизнь Энни Олдрич Томас складывалась именно так, как он обещал, когда делал ей предложение, без неожиданностей.
Она понимала, как ей повезло, но все же, все же… Утрата родителей, корней, привычного окружения. Диктуемая ее положением привязанность к дому, месту, где жене Эдварда Томаса надлежало рожать детей, стариться и умереть. Груз чужеродности, который она несла, пытаясь скрыть его тяжесть от всех. Энни отчаянно боялась сделать что-нибудь не так.
Энни все время думала, что ей чего-то недостает.
И в то же время она даже не могла помыслить о том, чтобы делиться своими проблемами с мужем или кем бы то ни было. Энни принадлежала к тем людям, которые в случае необходимости готовы играть роль, устраивающую окружающих. И Энни играла так блестяще, что иногда сама себе верила. Но игра требовала все больших усилий, и, вместо того чтобы выпить бокал вина или коктейль, как, возможно, поступили бы другие, Энни в критических случаях прибегала к помощи флакончика с валиумом.
Мелкие неприятности стали донимать ее задолго до несчастного случая с автомобилем. Энни, которая всегда отличалась прекрасной памятью, вдруг стала забывчива. Памятные записки, которые она оставляла на зеркалах и подоконниках, не помогали. Однажды она забыла, что ее очередь украшать церковь цветами, в другой раз перепутала время приема у дантиста. Был случай, когда она целый час таскала Лайзу и Уильяма взад и вперед по улице, разыскивая свою машину. Никого, кроме самой Энни, это не беспокоило, а Энни в очередной раз принимала таблетку. Она говорила себе, что должна быть спокойной, собранной и веселой ради семьи. Что дурного в том, чтобы принять лишнюю таблетку? В конце концов, на флаконе было написано: «До трех в день», и она знала, что ей ничто не угрожает.
Наконец Энни отправилась к Питеру Кэри и попросила, чтобы он выписал ей таблетки валиума по пять миллиграммов.
– Мне бы не хотелось этого делать, – сказал он. Энни сидела в удобном кожаном кресле, в котором сидела уже столько раз, и с удивлением смотрела на врача.
– Почему? – спросила она.
Питер Кэри пригладил седые волосы. Его взгляд казался более пристальным, чем обычно. Энни уже не раз думала, что вполне довольна этим румяным стариком, когда дело касается обычного гриппа или детских болезней, но в более серьезных случаях, пожалуй, больше подходит Эндрю Миллер, ее личный врач, работающий в Лондоне.
– Энни, а почему вы считаете, что вам нужны более сильные таблетки? – Кэри не спускал с нее глаз.
Энни смутилась:
– Ну просто… – Она умолкла. Она чувствовала себя так, словно сидит на допросе, когда неверный ответ может повлечь за собой суровый приговор.
– Сколько таблеток в день вы принимаете? – спросил Кэри.
– Когда как, – ответила Энни.
– Одну? Две?
– Иногда две.
– Три?
– Очень редко.
– Насколько редко?
Энни испугалась. Если сказать о своих страхах, Кэри может обратиться к Эдварду. А ей меньше всего на свете хотелось, чтобы Эдвард узнал о транквилизаторах.
Она решила не настаивать.
– Это было всего раз или два. Обычно я принимаю одну, но время от времени мне все равно не удается заснуть. И тогда я часа через два встаю и принимаю вторую. Я подумала, что доза в пять миллиграммов решит эту проблему. – Помолчав, она добавила: – Возможно, это не такая уж хорошая мысль.
– Я тоже так думаю, – мягко согласился врач.
– Значит, мы все оставим как есть? – спросила Энни.
Питер Кэри придвинулся к ней поближе:
– Есть еще проблемы, о которых вы хотели бы мне рассказать, Энни?
– Нет, – бодро проговорила она. – Никаких проблем. Просто я… Я немного нервная. Вы же знаете.
– Вы уверены, что больше ничего?
– Ничего.
Три дня спустя Энни поехала в Лондон к Эндрю Миллеру. На этот раз она старательно подготовилась к разговору, все хорошенько обдумав.
– Я боюсь самолета, – говорила она. – Панически боюсь. Скоро мне предстоят несколько дальних поездок, и это единственный способ их выдержать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43