Она валялась на этой огромной роскошной кровати и ревела так, как не ревела с детства.
Потом она услышала сквозь звук собственных рыданий резкий стук в наружную дверь номера.
– Уходите.
Стук продолжался.
– Уходите!
Стук становился все громче, настойчивее. Кэрри пролежала в постели еще несколько мгновений, пытаясь не обращать на него внимания, но он продолжался. Кэри подумала, что это может быть Пэлгрейв или кто-нибудь поважнее, и ей хотелось даже после такого грандиозного фиаско сохранить хоть остатки имиджа.
– Минутку! – крикнула она, вскочила с постели, бросилась в ванную, плеснула в лицо немного холодной воды, произнеся несколько словечек благодарности водостойкой косметике, а потом, набрав в грудь побольше воздуха, пошла открывать дверь.
Она открыла ее и все поняла. Все и сразу.
На пороге номера стояли Оливия и Энни.
– Вы. – Это короткое слово прозвучало как плевок.
– Можно нам войти? – спросила Оливия.
Кэри долго смотрела в зеленые неумолимые глаза Оливии, потом перевела взгляд на Энни и увидела в ее лице понимание и – черт бы ее побрал – жалость.
– Разумеется, можно, – отрывисто проговорила она.
Они прошли в гостиную.
– По-моему, будет все-таки лучше, если вы сядете, – сказала Кэри.
Энни взглянула на нее.
– Вы хорошо себя чувствуете? – спросила она.
– Лучше некуда.
Они сели. Энни довольно робко примостилась на краешке дивана, Оливия села в кресло, положив на колени черный кожаный кейс. Оливия взглянула на лицо Кэри, увидела свинцовую бледность под слоем косметики, поняла, что Кэри недавно плакала, и ее вновь захлестнуло чувство вины.
– Я думаю, – сказала Кэри, – я заслужила выпивку.
Медленно, сдерживая движения, она направилась к бару, смешала для себя водку с тоником, снова села в кресло и сделала хороший глоток.
– А теперь, – сказала она, – приведите причины, по которым мне не следовало бы немедленно вызвать полицию.
– По правде говоря, – ответила Оливия, мгновенно утратив чувство вины, – это проще простого.
Кэри взглянула на кейс. Нетрудно было представить себе его содержимое. Если бы она была на месте Сегал, она собрала бы то же самое – копии ее писем в «Люмитекник», записи телефонных разговоров, видеозапись презентации.
– Я понимаю это как переход от мистификации к шантажу, – кивнула она на кейс.
– Я не стала бы так ставить вопрос, – спокойно проговорила Оливия.
– А я ставлю именно так. – Кэри снова отпила из бокала. – Что вы собираетесь делать со свидетельствами моей наивности?
– Это зависит от обстоятельств.
– Каких?
Энни нервно подвинулась на диване.
– Энни, дорогая, вы нервничаете? – улыбнулась Кэри. – Может быть, предложить вам таблетку валиума?
Энни сразу успокоилась, чувство стыда отчасти испарилось.
– Нет, спасибо, – ледяным тоном ответила она.
– Может, вы сейчас сидите на чем-нибудь покрепче?
– Месть – достаточно эффективное средство. Мне хватает.
– Да, – согласилась Кэри. – Могу представить. Оливии хотелось поскорее перейти к делу.
– То, что мы сделаем с этими свидетельствами, как вы их называете, – сказала она, – зависит от вас, Кэри. Есть много способов воспользоваться ими, и все будут иметь один и тот же результат.
– Выставить меня на посмешище, – жестко проговорила Кэри. – Я полагаю, это и есть ваша цель.
– Этого не будет, если вы согласитесь на наши условия. В этом случае мы с Энни с удовольствием предадим все забвению. Вам придется только возместить нам часть расходов и изобрести подходящее объяснение для публики.
– Часть расходов?! – У Кэри расширились глаза. – Да вы хоть представляете, во сколько мне обошелся один сегодняшний вечер?
– Ну, не во столько же, сколько потратили мы с Энни, – добродушно заметила Оливия.
Кэри допила коктейль и, все еще дрожа, подошла к бару, чтобы смешать новый.
– Кто были все эти люди? Мюллер, Шнабель? – спросила она.
– Друзья, – ответила Оливия.
– Интересные у вас друзья, – заметила Кэри и вернулась на свое место. – А почему вы все помалкиваете? – обратилась она к Энни. – Может, сообщите мне свои условия?
– С удовольствием. – На Энни снизошло новое, удивительное спокойствие. Она начинала верить, что Оливия, может быть, права и им удастся выйти из «Ритц-Карлтона» без наручников на руках. – Во-первых, – произнесла она и глубоко вздохнула, – полное опровержение гнусной лжи, которой напичкано интервью с Сайлесом Гилбертом, и извинение перед Джимми.
– И не просто крошечные заметки, похороненные на задних страницах газет, – вставила Оливия, – а нечто столь же яркое и запоминающееся, как ваше сфабрикованное интервью.
– И еще, – Энни заговорила более уверенно, – вы станете совершенно по-новому строить деловые отношения с Джимми. Вы должны подписать официальное разрешение вашим сотрудникам свободно переходить на работу в его агентство.
– Разумеется, если они не захотят остаться у вас, – добавила Оливия.
– Как предусмотрительно, – заметила Кэри.
– Далее, – продолжала Энни, – вы передадите в «Джи-Эй-Эй» пятьдесят процентов доходов, полученных «Бомон-Ариас» с момента вашего разрыва с Джимми. Эти деньги по праву принадлежат ему.
Некоторое время Кэри сидела с ничего не выражающим лицом и смотрела то на Оливию, то на Энни.
– Это все? – спросила она наконец.
– Не совсем, – сказала Оливия.
– Я так и думала.
– Вы никогда не будете предпринимать новых попыток очернить доброе имя Энни.
– А как насчет вашего? – едко спросила Кэри. Оливия широко улыбнулась:
– Насчет моего можете рискнуть, Кэри.
– Что еще?
– И последнее, но отнюдь не наименее важное, – проговорила Оливия. – Вы даете личную гарантию, по всем правилам оформленную вашими адвокатами, никогда не пытаться предпринимать никаких действий против нас. Я имею в виду эту маленькую шараду.
– Шараду? – Глаза Кэри были холодны как лед. – Вот как вы предпочитаете это называть? Не мошенничество? Не подлог? Не шантаж?
Все спокойствие Энни разом исчезло.
– Я предпочитаю называть это шарадой, – хладнокровно ответила Оливия.
Кэри допила бокал и поставила его на столик.
– Никогда не любила салонных игр, – проговорила она.
Шло время. Три женщины сидели молча, погруженные каждая в свои мысли.
Вдруг Кэри отрывисто спросила:
– Джим был замешан в ваше предприятие?
– Джимми об этом ничего не знает, – ответила Оливия.
– Я так и думала, – сказала Кэри. – Не его стиль.
Они снова погрузились в молчание. Один раз звонил телефон, и Митци Пэлгрейв сообщила Кэри, что отмена презентации была воспринята достаточно добродушно, благодаря, по-видимому, обилию шампанского.
– Итак, – наконец произнесла Оливия. – Что будем делать? Вы согласны на наши условия? Или мы устраиваем великую потеху?
Кэри откинулась на спинку кресла и оглядела с ног до головы их обеих.
– Я могла бы почти – почти – уважать вас за мастерство, если бы вы не сделали из меня такую дуру, – медленно проговорила она.
– Но об этом может никто и не узнать, – сказала Энни.
– Некоторые уже знают.
– А что, собственно, они знают? – возразила Оливия. – Что-то сорвалось, но что именно? Вы можете просто сказать им, что «Люмитекник» внезапно постиг финансовый крах и что вы подаете на них иск. А потом возвращайтесь себе к делам и работайте как прежде. Кроме вас, мало кто так умеет работать.
Прошла еще минута.
– Вы любите риск, Оливия? – спросила Кэри.
– Возможно.
– Рисковать собственной свободой и добрым именем – это одно, – продолжала Кэри. – Но вы не могли не понимать, что, если я откажусь играть по вашим правилам, Энни потеряет куда больше, чем вы.
Энни выпрямилась:
– Я сама за себя отвечаю, Кэри.
– Вы оказались очень храброй женщиной, Энни. Я удивлена.
– Я тоже, – улыбнулась Энни.
– Оливия рассчитала хорошо, – проговорила Кэри. – Она ставила на то, что, возбудив против вас преследование, я выставлю себя на всеобщее осмеяние и поэтому скорее всего соглашусь на ваши требования.
– Я ошибалась? – спросила Оливия. Энни затаила дыхание.
Кэри долго молчала.
– Конечно, вы не ошибались, – наконец произнесла она.
Она проводила их до дверей.
– Комната для переговоров подходит для того, чтобы принести извинения Джиму? – спросила она. – Я имею в виду, если мистер Гилберт даст опровержение.
– По-моему, в самый раз, – улыбнулась Оливия. Кэри открыла дверь.
– Джиму очень повезло, – задумчиво произнесла она.
– Спасибо, Кэри, – сказала Оливия. Энни с минуту колебалась.
– Знаете, Кэри, – наконец произнесла она, – а реклама была замечательная.
Губы Кэри дрогнули в холодной усмешке.
– Товар того стоил, – сказала она.
В газетах появилось опровержение Сайлеса Гилберта, и на той же неделе Джим Ариас узнал от Боба Джейкобсона, что Кэри предлагает пересмотреть условия делового соглашения в пользу своего бывшего мужа, то есть Джима.
Два дня спустя он позвонил Оливии в Страсбург.
– Как ты это сделала?
– Что? – Оливия стиснула зубы и стала ждать ответа.
– Не разыгрывай из себя святую невинность, Оливия. Кэри сказала мне, что это вы с Энни.
– Джимми, я тебя не понимаю.
– Оливия, прекрати. Не имеет смысла отпираться. Кэри мне сказала.
– Но что именно она тебе сказала? – Оливия принялась вертеться туда-сюда на крутящемся стуле, как делала всегда, когда бывала в хорошем настроении. Она чувствовала, что все обойдется. В худшем случае Джим заявит, что ему не нужна ничья помощь и что она не имела права втягивать в такие дела Энни.
– Почти ничего. Она сказала, что если я хочу узнать, что происходит, то должен спросить тебя.
– Ну спрашивай, – весело проговорила Оливия и снова крутанулась на стуле.
– Вот я и спрашиваю.
– Но это не значит, что я должна тебе отвечать.
– Ты хочешь, чтобы я спросил Энни?
– Попробуй. – Оливия перестала крутиться, потому что у нее слегка закружилась голова. Они с Энни заранее договорились, что Джимми никогда не узнает о том, что они сделали.
– Оливия, я не просил тебя вмешиваться. Она улыбнулась самой себе:
– Ты же меня знаешь.
– Кстати, ты же обещала не рассказывать Энни об интервью Гилберта.
– А я тогда скрестила пальцы, так что обещание не в счет.
– Оливия, это не смешно.
– Расскажи мне что-нибудь, Джимми. Твои дела пошли лучше или хуже?
– Лучше, черт побери, но дело не в этом. Ты наконец скажешь мне, что вы сделали, или нет?
– Нет, – сказала Оливия. – Никогда. И Энни тоже.
– Ох, Оливия, – простонал Джим.
– Ох, Джимми, перестань. – Часть безудержного веселья покинула ее. – Я признаю, что пошла на риск и втянула в это дело других людей, чего, возможно, делать не следовало. Но никто, слава богу, серьезно не пострадал. Некоторый ущерб нанесен лишь гордости Кэри. Между прочим, я в этом даже отчасти раскаиваюсь, хотя ты можешь мне не верить. – Она крепче сжала трубку. – Я не собираюсь больше тебе ничего рассказывать, Джимми. В конце концов дело обернулось к лучшему, и, пожалуйста, не порти все своим глупым беспокойством. Джим долго молчал.
– Скажи мне только одно, – наконец произнес он.
– Если смогу.
– Почему ты это сделала?
– Ты знаешь почему.
– Пожалуйста, Оливия, скажи.
Теперь настал ее черед молчать. В ее голове проносился вихрь мыслей и надежд, и все они замыкались на тех днях, проведенных с Джимом в Ньюпорте и Бостоне. Может быть, Джимми тоже помнит это. Может быть, он надеется, что она подаст ему знак.
«Нет, – сказала она себе. – Не сейчас. Может быть, никогда».
– Оливия? – ворвался в ее мысли голос Джима. – Скажи мне, почему ты это сделала.
– Ты знаешь, почему мы это сделали, – ответила Оливия. – Ты, я и Энни. Наш союз, наша клятва.
– Это единственная причина?
Ей показалось, что она слышит мольбу в его голосе, но она не хотела ее слышать.
– Конечно, нет, – нежно ответила она. – Мы обе любим тебя, Джим.
– А-а, – сказал Джимми.
15
Из всех, кого знали Энни и Джим, Оливия была единственным человеком, любившим менять места жительства. Большинство нормальных людей считают переезд, как утверждает статистика, явлением того же порядка, что потеря близкого человека или развод. Оливия же говорила, что переезд – это прекрасное развлечение, что каждый ее переезд казался ей волнующим путешествием в новую страну.
– Это настоящее приключение, – говорила она Джиму и Энни. Они гостили у нее в Страсбурге в августе 1994-го. Она как раз перебиралась в Брюссель. – Ты оказываешься в совершенно незнакомом месте, которое надо превратить в свой дом. Надо заводить новых друзей, выяснять, в какие магазины и рестораны лучше ходить…
– И на каком языке лучше говорить, – добавил Джим, чистивший картошку. Все трое были в футболках, джинсах и передниках – шесть последних дней они обедали в ресторане, поэтому в этот вечер решили остаться дома, приготовить обед и помочь Оливии укладывать вещи.
– На этот раз на французском и фламандском. – Оливия сняла крышку с большой кастрюли, с одобрительной улыбкой вдохнула аромат: говядина, курица, окорок и куча пряностей.
– Фламандский – это почти то же самое, что датский? – спросила Энни.
– Не совсем, – ответила Оливия. – Брюссель – двуязычный город. У каждой улицы есть название на французском и на фламандском. – Она зачерпнула ложкой бульон, дала попробовать Джиму. – Ну как?
– Роскошно. Когда мы, наконец, сядем за стол?
– Когда сварится картошка.
– Я была бы в ужасе, – проговорила вдруг Энни.
– Ты о чем? – спросила Оливия.
– Если бы мне надо было уехать в другую страну.
– Но ты уже это пережила, и довольно легко.
– Не так уж и легко, – возразила Энни.
– А ты, Джим? – спросила Оливия. – Ты мог бы расстаться с Америкой?
– Если бы существовала серьезная причина, то конечно.
– Например, женщина, – предположила Энни. – Ты ведь поселился в Бостоне ради Кэри.
– Бостон нельзя назвать чужим для меня, – сказал Джим, – вспомни, что наше фамильное гнездо находится чуть ли не на соседней улице.
– Забавно, – проговорила Оливия, – но я никогда не считала этот претенциозный особняк в Ньюпорте твоим домом.
– Тем не менее так оно и есть, – сказал Джим.
– Я понимаю, но все равно это как-то не укладывается в голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43