В один прекрасный день на пороге офиса «Джи-Эй-Эй» на Бойлстон-стрит появились Мэгги Кармайкл и Дэвид Баум – старые друзья Джима, его любимая творческая команда. Однако соглашение о запрете переманивать сотрудников, заключенное между ним и Кэри, помешало ему встретить их с распростертыми объятиями. Друзья отправились в соседнее кафе и заказали по чашке капуччино.
– При чем тут переманивание? – кипятилась Мэгги. – Ты же знаешь, что мы уже пять месяцев назад ушли из «Бомон–Ариас» и теперь работаем в Нью-Йорке, в «Стейнфельд Николсон»…
– Где пьем горькую чашу, – подхватил Дэвид, – и чахнем от тоски по дому.
– Но ведь дом – это не просто Бостон, – продолжала Мэгги, – и боже тебя упаси подумать, будто мы подлизываемся.
– Боже упаси, – эхом повторил Дэвид.
– Для нас дом – это любое агентство, Джимми, которым управляешь ты.
– И при всем уважении к Кэри Бомон-Ариас-Ариас…
– Уж не знаю, как положено величать женщину, которая берет в мужья одного брата за другим… – вставила Мэгги.
– …у нее нет никакого права диктовать нам, где мы должны работать, – закончил Дэвид.
Джим отпил капуччино. Оба выжидательно смотрели на него.
– Ну как? – спросили они хором. Джим поставил чашку.
– Для начала я поговорю со своим юристом.
– Это не вполне честно, – сказал ему юрист Боб Джейкобсон.
– Но это является нарушением контракта? – спросил Джим.
– Строго говоря, нет.
– Но?..
– Но следует подумать.
– Баум и Кармайкл уволились пять месяцев назад. Они уехали в Нью-Йорк и устроились на работу в другое агентство. Теперь они возвращаются в Бостон и хотят работать в «Джи-Эй-Эй». – Джим помолчал. – Так имею я право принять их на работу или нет?
– Будут осложнения, – предупредил юрист.
– Мне не привыкать, – ответил Джим.
– Тогда действуйте.
Больше месяца Кэри, казалось, и не помышляла об отмщении и вдруг ни с того ни с сего снова показала коготки. 23 декабря в газете «Бостон Дейли Ньюс» появилась статья, которая была, с должными мерами предосторожности, перепечатана в ближайшем номере «Эдвертайзинг Лайф».
Человек по имени Сайлес Гилберт – Джим смутно припоминал его: скромный, незаметный клерк из бухгалтерии «Бомон–Ариас» – дал интервью. Он высказывал личные впечатления о тех ужасах, какие миссис Ариас – дама, к которой он, Гилберт, питал искреннее восхищение и уважение, – довелось выстрадать за долгие годы семейной жизни с первым мужем.
Не веря своим глазам, Джим читал интервью Гилберта в «Дейли Ньюс», выделенное желтым цветом, и в душе нарастала бешеная ярость.
«Однажды на службе я случайно подслушал их разговор. Они беседовали в зале заседаний после крупного собрания. Я говорю «беседовали», но на самом деле они ссорились, и так громко, что их можно было слышать снаружи.
Миссис Ариас говорила мистеру Ариасу, что, когда люди узнают правду, никто не станет винить ее за то, что она его покинула. Она сказала, неужели он думает, что она не знает о его грязной интрижке с двумя его подружками. Я не мог поверить собственным ушам. Но, честно говоря, и не слушать тоже не мог. Я понимаю, что это нехорошо, но они говорили так громко, что я просто не мог удержаться, чтобы не дослушать до конца. А кто бы удержался на моем месте?
Я хочу сказать, что ни одна замужняя женщина такого не потерпит. Миссис Ариас узнает, что ее муж путается с двумя женщинами, причем одна из них замужняя, имеет детей и, судя по слухам, еще и наркоманка. Я считаю, миссис Ариас совершенно права. Вряд ли можно винить ее за то, что она ушла к другому».
– Как ты могла? – спросил Джим у Кэри через два дня после того, как номер «Эдвертайзинг Лайф» со злополучным интервью лег к нему на стол. Он пытался объясниться с ней еще после выхода статьи в «Дейли Ньюс», однако Кэри была в отъезде и вернулась в город только этим утром. Он ворвался прямо в кабинет к Кэри прежде, чем юный Марк Райс, ее новоиспеченный личный секретарь, успел доложить о нем.
– Не понимаю, о чем ты, Джим. – Кэри безмятежно восседала за столом, на котором лежала одна-единственная папка. В остальном же обширный стол, как обычно, сверкал свежей полировкой и был почти пуст, если не считать свадебной фотографии с Питером. – И мне бы хотелось, чтобы ты не врывался, как смерч, ко мне в кабинет, не удосужившись даже позвонить заранее.
Джим швырнул ей на стол номер «Эдвертайзинг Лайф».
– Я уже не первый год знаю, что ты стерва, Кэри, но, честно говоря, не предполагал, что ты можешь пасть так низко.
Она приподняла идеально выщипанную бровь:
– Чем же я тебя так расстроила, Джим?
– Сколько ты заплатила Гилберту? Полагаю, он недавно уволился. И до сих пор не нашел работы? Интересно, долго ли ты искала подходящего исполнителя для своего грязного дела? Сколько ты ему заплатила?
– Может быть, тебе лучше сесть? – вежливо предложила Кэри. – Похоже, ты с трудом держишься на ногах.
– Я приложу все усилия, чтобы никогда и нигде больше не сидеть в твоем присутствии, – ледяным тоном заявил Джим. – Разве что в зале суда.
– Ты мне угрожаешь?
– Неужели ты искренне полагаешь, что можешь обесчестить мою подругу и я допущу, чтобы это сошло тебе с рук?
Широко распахнув голубые глаза в притворном непонимании, Кэри – воплощенная невинность – сокрушенно покачала головой:
– Джим, Джим, о какой подруге ты говоришь? – Она коснулась обложки журнала. – Неужели ты обиделся на это несчастное интервью с Сайлесом Гилбертом? Я тут совершенно ни при чем. – Она перевела дыхание. – И какую, интересно, из твоих подруг я обесчестила? Мне не терпится узнать. Может быть, ты назовешь имя?
Джим смерил ее взглядом, полным жгучего отвращения:
– Кэри, как тебе спится по ночам?
– Спасибо, хорошо, – был ответ. – Конечно, когда твой брат дает мне уснуть. – Она безмятежно улыбнулась. – Кстати, как поживают Оливия и Энни? Знаешь, мне так не хватает твоих рассказов об их похождениях.
– И поэтому ты решила сама их сочинять? – сказал Джим.
– Нет, – снисходительно произнесла Кэри. – Признайся, правда гораздо занятнее любой выдумки.
– Значит, ты сознаешься, что имела в виду Энни, – заключил Джим.
– Упаси бог. Может быть, ее имел в виду Сайлес Гилберт? – Кэри помолчала. – А что, ты бы предпочел, чтобы в следующем интервью мистер Гилберт назвал обеих твоих подружек по именам?
– Только попробуй, и будешь жалеть об этом до конца жизни.
– Рискни что-нибудь предпринять, – парировала Кэри, – и увидишь, что я сделаю.
– Я хочу подать в суд за клевету, – заявил Джим своему юристу, – и хочу, чтобы ей распоряжением суда было запрещено произнести еще хоть слово.
– Вряд ли вам это удастся, – ответил Боб Джейкобсон. – Вы сами говорили, что у вас с Кэри действительно была беседа, процитированная Гилбертом.
– Но в этом зале заседаний нас никто не мог подслушать, – настаивал Джим. – Стены хорошо звукоизолированы, обе двери очень толстые и были плотно закрыты. Разумеется, ни я, ни Кэри не кричали. Я уверен, это напечатано по наущению Кэри.
– Не сомневаюсь, – ответил Джейкобсон. – Но доказать это будет трудно, да и бесполезно. – Он помолчал. – Повторяю, Джим, вы не можете подать в суд на человека за то, что он говорит правду, а беседа, на которую он ссылается, в самом деле имела место.
– Я собираюсь подать в суд не на Гилберта, – раздраженно пояснил Джим. – Кэри заплатила ему за эту статью, мы оба это знаем.
– Но никогда не сумеем этого доказать. Джим покачал головой:
– Значит, ей дозволено называть мою подругу наркоманкой, и это сойдет ей с рук.
– Скажи спасибо хотя бы за то, Джим, – тихо произнес Боб Джейкобсон, – что она не назвала твоих друзей по именам.
– Сказать спасибо? – с горечью переспросил Джим.
– Судя по тому, что ты мне рассказал, могу сделать вывод: если сейчас ты спустишь дело на тормозах, то оно умрет естественной, не слишком безобразной смертью. А если сцепишься с Кэри, могут пострадать другие.
Джим понимал, что Джейкобсон прав. Ничего не остается, кроме как молча скрипеть зубами и терпеливо сносить выходки Кэри. Юрист рассудил правильно.
В тот вечер, вернувшись домой от Джейкобсона, он думал об Оливии. Он редко позволял себе роскошь – или боль – вспоминать о том, что произошло между ними прошлой весной. Он понимал, что для нее случившееся означает ровно то, что она тогда сказала, и не больше. Дружба. Оливия всегда была честна, иногда даже чрезмерно. «Дружба и любовь, самая настоящая любовь – но только такая, какую мы всегда друг к другу испытывали». В то утро в нем затеплилась надежда – ему показалось, что в ее глазах мелькнуло нечто большее, чем просто дружба, но их отношения оставались такими же, какими были всегда. Дружба, и только дружба.
И вдруг по спине у него пробежала холодная дрожь. Что, если Кэри каким-то образом узнала о том, что произошло между ним и Оливией. Или, может быть, Майкл рассказал о том, что он привозил ее в ньюпортский дом?
Кроме того, нельзя сказать, что между ними ничего не было. И если допустить, хотя бы только предположить, что Кэри за ним следит… Он налил себе виски и постарался выбросить эти мысли из головы. На обратном пути, когда он с Оливией возвращался домой, никто их не видел. И в доме нет ни подслушивающих устройств, ни скрытой камеры. Он же не персонаж параноидного шпионского фильма, а обыкновенный, хоть и не слишком счастливый человек, Джим Ариас, и сейчас он занят именно тем, в чем только что обвинял свою бывшую жену и брата: поднимает шум из ничего.
С бокалом в руке он подошел к окну, отпил глоток и окинул взглядом гавань. Да, Боб Джейкобсон прав, у него есть один-единственный разумный образ действий. Кэри бросила грязный камень в озеро. И ему, Джиму, остается только одно: стоять на берегу, сохраняя достоинство, и ждать, пока утихнут круги на воде.
Служебные обязанности требовали от Оливии изучать множество американских отраслевых газет и журналов. К тому же она всегда просматривала «Эдвертайзинг Лайф» в поисках упоминаний о Джиме и его агентстве «Джи-Эй-Эй». Так что интервью с Сайлесом Гилбертом не прошло мимо нее. Прочтя это безобразие, Оливия в ярости заметалась по комнате.
Потом она позвонила Джиму.
– Что ты собираешься предпринять? – спросила она.
– По-видимому, я ничего не могу сделать.
– Как это – ничего? – переспросила Оливия, не веря своим ушам. – Джим, ты должен подать в суд.
– Не могу.
Он пересказал Оливии доводы Боба Джейкобсона и добавил, что, по зрелом размышлении, был вынужден согласиться с ними. Голос его звучал так спокойно и отстраненно, даже тогда, когда он рассказывал о стычке с Кэри, что Оливии захотелось немедленно перелететь через Атлантику и снова как следует встряхнуть его.
– Мы обязаны что-то предпринять, – заявила она. – Пойми, Джимми, она в любой момент может решить, что пора с тобой разделаться, и тогда кто может сказать, какая грязь придет ей в голову.
– Если дойдет до этого, придется искать другие способы борьбы, – пожал плечами Джим.
– Но как же быть с Энни?
– С Энни? – насторожился он. – Надеюсь, ты ей не сказала?
– Не успела.
– Оливия, ни в коем случае не говори ей.
– Почему? Все позади. Энни сейчас на коне. И с Эдвардом у них прекрасные отношения.
– Я и не собираюсь раскачивать их лодку, – пояснил Джим. – Да и твою тоже.
– Ради бога, Джим. – Никогда еще Оливия так не злилась на него. И вдруг она поняла, в чем дело. – Ты думаешь, что Кэри что-то знает о нас? В таком случае перестань тревожиться – мне глубоко наплевать на то, что болтает Кэри, ясно?
Оба долго молчали.
– Я не хочу, чтобы ты рассказывала Энни, – настаивал Джим.
– По-твоему, она не имеет права знать?
– Наверное, имеет, – признал Джим, – но будет ли ей лучше от этого знания?
– Мне претит мысль, что Кэри выйдет сухой из воды, – проговорила Оливия.
– А мне каково, как ты считаешь?
– Могу себе представить.
– Неужели?
– Конечно, – немного мягче сказала Оливия.
– Пообещай, что не расскажешь Энни, – повторил он.
Оливия поняла, что его не переубедить.
– Ладно, – произнесла она, довольно правдоподобно притворяясь, что нехотя уступает ему.
– Пообещай, Оливия. Оливия скрестила пальцы.
– Обещаю.
И тотчас же позвонила Энни.
– Мне нужно к тебе приехать, – с ходу заявила она.
– Прекрасно, – ответила Энни. – Когда?
– Завтра.
– А нельзя ли подождать до выходных? – Вся рабочая неделя у Энни была расписана по минутам – учеба, занятия с детьми, ужины с Эдвардом.
– Нет, – ответила Оливия.
– Хорошо, приезжай завтра.
– Мне нужно кое-что показать тебе, – кратко пояснила Оливия. – Это очень важно. Только послушай, Энни, если вдруг будешь разговаривать с Джимом, не говори ему, что я звонила. Он не должен знать о нашей встрече.
Прочитав заметку, Энни, как и предвидела Оливия, пришла в ярость. Дело происходило вечером следующего дня, подруги сидели на кухне у Энни в ее сельском доме Бэнбери-Фарм, разложив на столе вырезки из «Эдвертайзинг Лайф» и «Бостон Дейли Ньюс». Эдвард был в Лондоне, Софи, Уильям и Лайза уже легли спать.
– Не представляю, что скажет Эдвард, – пожала плечами Энни.
– А ты расскажешь ему?
– Да, конечно, – уверенно ответила Энни. – Теперь я не позволяю себе ничего скрывать. Слишком хлопотное дело.
– Ты права. – Оливия припомнила исполненные боли и ужаса женевские ночи и дни. Потом подумала о собственной тайне – о ночи, проведенной с Джимми. Честно говоря, иногда ей хотелось довериться Энни, так было бы спокойнее. Но было слишком поздно.
– Хорошо, что не названы наши имена, – заметила Энни.
– Что до меня, пусть бы и назвала, мне все равно.
– А мне, к сожалению, не все равно, – вздохнула Энни. – Далеко не все равно.
– Разумеется, для тебя это очень важно.
Энни вгляделась в фотографии, на которых Джим был изображен рядом с Кэри.
– Как ты думаешь, почему она затеяла это именно сейчас?
– Видимо, у нее с Джимми были какие-то трения из-за агентств. По его словам, он давно догадывался, что Кэри затевает что-то ему в отместку. Он, конечно, в ярости – особенно из-за тебя, – но считает, что ничего не может поделать, потому что Кэри когда-то в самом деле обвинила его в том, что у него интрижка с нами обеими, и теперь никто не сможет доказать, что этот Гилберт не подслушал их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43