«Дверь в сад», – похолодев, подумала Оливия.
Она сделала несколько шагов. Дверь в гостиную была закрыта. Набрав в грудь побольше воздуха, она рывком распахнула ее.
– О черт! – повторила она.
В комнате все было перевернуто кверху дном. Лампы, столы и стулья лежали на полу, как жертвы несчастного случая. Книги – некоторые с оторванными переплетами – валялись повсюду. Ее замечательный викторианский письменный стол лежал на боку, пустые ящики она увидела в нескольких футах от него. Их содержимое было разбросано по ковру. Все дверцы комода были распахнуты, полки вынуты, а стоявшие на них безделушки превратились в черепки. «И все же, – подумала Оливия, оглядываясь по сторонам, – могло быть хуже. Они могли поработать топором или облить все кругом мочой, а они не сделали ни того ни другого».
– Сплошной хаос, – говорила она Бернару по телефону три часа спустя. – Я считаю, что это произошло примерно неделю назад. Они проникли в дом через садовую дверь, и ковер сильно намок, а всю последнюю неделю погода стояла сухая.
– А как ты? Ты в порядке? – В голосе Бернара звучала тревога. – Жаль, что ты не позвонила мне сразу.
– Ты же ничего не мог сделать, Бернар. Со мной все в порядке, – ответила Оливия. – Я в ярости, но не в отчаянии. Я думаю, это цена, которую в наше время приходится платить за жизнь в городе.
– Может быть, тебе переехать?
– Например, к тебе? – Оливия улыбнулась.
– А что, неплохая мысль, – непринужденно отозвался Бернар.
– Я думаю, для начала я поставлю замки понадежнее.
– Ну что ж. – Он постарался скрыть разочарование. – По крайней мере, я могу приехать тебе помочь.
– Пока не стоит. Полиции нужно, чтобы я написала список пропавших вещей, мне будут звонить из страховой компании, а потом придут стекольщики и слесарь. У меня не будет ни одной свободной минуты.
– Ты уже выяснила, что они взяли?
– Во-первых, серебряный чайничек. Помнишь его?
– Он нас познакомил, – с теплотой произнес Бернар. – Как я могу его забыть?
– Мою серебряную менору. – Она немного помолчала. – И мамину нефритовую лошадь.
– Эпохи Минь? Как жалко, Оливия. Я знаю, что ты ее очень любила.
В первый раз после того, как Оливия открыла дверь в квартиру, она почувствовала, что на глазах выступают злые, жгучие слезы.
– Мама никогда не обращала особого внимания на вещи, но эту лошадь она действительно любила. Она часто гладила ее кончиками пальцев и говорила, что ощущает связь с прошлым.
– Мне очень хорошо знакомо это чувство.
– Наверное.
С минуту он молчал, потом нерешительно произнес:
– Ты не думаешь, что тебе будет страшно ночью, дорогая?
– Не думаю. Но если будет, можно я тебе позвоню?
– В любое время. В любое. Оливия, ты же знаешь, ты всегда можешь на меня положиться.
– Я знаю, – сказала Оливия.
Оливии казалось, что убрать все это невозможно. Воры повытаскивали каждый ящик каждого стола, шкафа и гардероба. Ее три личные картотеки были разбросаны по всей квартире. Не пощадили даже холодильник. Один из полицейских сказал Оливии, что грабители скорее всего искали наличные.
– В холодильнике? – Оливия удивленно подняла брови.
– Вы даже не представляете, – ответил полицейский, – где некоторые люди прячут деньги.
– Хотя во многих случаях, – вставил второй полицейский, – взломщики просто получают удовольствие от разгрома.
– Я тоже люблю беспорядок, – сухо заметила Оливия, – но предпочитаю устраивать его сама и в собственной квартире.
А три дня спустя ограбили офис Оливии на площади Гран-Саблон. Здесь у грабителей были, очевидно, другие цели – исчезли компьютер, фотокопировальный аппарат и факс. Наибольший гнев Оливии вызывал беспорядок, который они оставили после себя, а также необходимость извиняться перед клиентами и переделывать на новой технике уже проделанную работу. Но, как сказала Оливия Бернару, это, по крайней мере, был офис, а не то место, где ты спишь, ешь и занимаешься любовью.
– Это просто какая-то эпидемия, – говорил Джим по телефону несколько дней спустя. – На днях мою квартиру тоже ограбили. Мою и три соседние.
– Много унесли? – поинтересовалась Оливия.
– Как обычно – видеомагнитофон, телевизор, стереосистему. Ни одной веши, которой бы мне было по-настоящему жалко. Я думаю, они просто не знали моих вкусов. Между прочим, месяц назад ограбили дом Питера и Кэри. Они, я полагаю, пострадали гораздо больше.
– Кто тебе об этом сказал? Майкл?
– Сама Кэри. – По голосу Джима было ясно, что он улыбается. – На прошлой неделе я встретился с ней на приеме, и она была со мной очень вежлива. Почти мила. – Немного помолчав, он добавил: – Наверное, правду говорят, что время исцеляет раны.
– Может, все дело просто в том, что у нее теперь есть иные раны, чтобы посыпать их солью.
Некоторое время назад Джим говорил Оливии, что союз Кэри со вторым Ариасом трещит по всем швам, но Майкл, будучи католиком, недвусмысленно дал понять Питеру, что он не потерпит еще одного развода в семье.
– Есть еще какие-нибудь перемены на этом фронте?
– Может, и есть, но мне о них ничего не известно.
– Они все еще живут вместе?
– Время от времени.
Оливия почувствовала, что Джиму неприятна эта тема.
– Джимми, скажи честно, ты все еще влюблен в Кэри?
Джим засмеялся:
– Нисколько. Почему ты спрашиваешь?
– Потому что ты чувствуешь себя виноватым, даже просто говоря о ней. Я же слышу. И знаю, что это не из-за того, что ты плохо относишься к Питеру.
– Нет, не из-за того. Но из моего брака ничего не вышло. Разве я должен желать, чтобы их брак тоже развалился?
– Господи, Джим, – вздохнула Оливия, – если бы я была на твоем месте, я бы прыгала от радости. Они оба заслуживают того, чтобы быть несчастными. Они заслуживают друг друга.
– Не могу с тобой не согласиться, – отозвался Джим.
– Это уже кое-что, – с удовлетворением отметила Оливия.
Две недели спустя, в воскресенье вечером, Оливия решила остаться дома, чтобы заняться наведением порядка. В эти две недели у нее было так много работы, что на уборку не хватало времени. В любимом доме еще оставались следы вторжения.
Картотека. Боже, как она ненавидела заниматься картотекой. Она сделала все, что могла, чтобы оттянуть время, даже почистила кошачий туалет. На следующий день после ограбления Бернар принес ей маленькую Клео, чудесного котенка черепахового окраса.
– Я предпочел бы подарить тебе собаку, – сказал Бернар. – Крупную собаку, с которой ты чувствовала бы себя в безопасности, но я понимаю, что тебе это не годится.
– Да, было бы нехорошо так часто оставлять ее одну, – согласилась Оливия.
– А маленькая Клеопатра, – он протянул ей корзинку с жалобно мяукающим котенком, – найдет чем заняться в твое отсутствие.
Оливия знала, что многие мужчины на месте Бернара надулись бы, – она отказалась приехать к Бернару и отказалась принять его у себя, – но Бернар ухитрился превратить последствия ограбления в развлечение. Оливии понравилось под новым предлогом проводить целые часы в галереях и магазинах в поисках замены пропавшим вещам. Но из всего, что купил ей Бернар, самое большое удовольствие она получала от Клео. Котенок обладал независимым нравом и, как и предсказывал Бернар, замечательно развлекался в ее отсутствие. Клео упорно игнорировала шершавую полосу, о которую следовало точить когти, и корзинку, в которой следовало спать. Она энергично драла когтями персидский ковер и кресла, а спала на постели Оливии, предпочтительно на подушке.
– Как тебе не стыдно, Клео, – сказала Оливия кошке, когда та с разбегу напала на стопку разложенных в алфавитном порядке писем. – Посмотри, что ты наделала.
Котенок с удовольствием прыгнул еще раз, и письма разлетелись в разные стороны. Оливия издала глухой стон.
– Шоколадный торт, – пробормотала Оливия. – Шоколадный торт – вот что мне нужно.
Накануне она купила в кондитерской симпатичный кусок шоколадного торта и теперь устроилась поудобнее на диване в гостиной, чтобы как следует им насладиться.
Не успела она откусить первый кусок, как Клео прыгнула к ней на колени.
– Ни в коем случае, – сказала Оливия. Котенок с интересом смотрел на торт.
– Кошки не едят сладости, – объяснила ей Оливия.
Клео не отрываясь смотрела на торт. Черные зрачки то расширялись, то сужались.
Они поделили торт пополам – Оливия съела бисквит, а Клео с громким мурлыканьем лизала крем. Только они успели разделаться с тортом, как зазвонил телефон. Это был Бернар.
– Мне скучно, – сказал он. – Ты уже сделала все, что хотела?
– Я только что начала.
– Приезжай ко мне, – попросил он.
– Не могу, – сказала Оливия. – Мне бы очень хотелось, но ничего не получится.
– А вечером?
– Может быть. Если я хоть что-нибудь успею.
– Хочешь, я приеду тебе помогать?
– И так не знаю, куда деваться от помощи, – проговорила Оливия. – Я имею в виду твою кошку.
– Она не моя.
– Твоя, когда она плохо себя ведет.
– Это как с детьми, – заметил Бернар.
– Как с детьми, я не знаю. – После этого Оливия положила трубку.
Телефон снова зазвонил.
– Как дела? – прозвучал в трубке голос Джима.
– Я пытаюсь воссоздать свою картотеку и прибраться.
– Господи! – с ужасом произнес он.
– Вот именно.
– Я мог бы сказать, что мне хотелось бы быть рядом, чтобы тебе помочь, но ты наверняка не поверишь.
– Ни единому слову.
– Я чувствую, ты не расположена со мной беседовать, – догадался Джим.
– Мне бы очень хотелось, – оправдываясь, проговорила Оливия. Она вспомнила о разбросанных по полу бумагах. – Но я не могу.
– Позвони мне, когда закончишь.
– Если я вообще закончу.
Оливия снова сидела в кабинете, выставив Клео за дверь, и, складывая письма в стопку, вдруг вспомнила – без всякой видимой причины – о записке Карлоса Ариаса. Ей вдруг пришло в голову, что со времени вторжения грабителей ей ни разу не попадался на глаза старый кейс из свиной кожи.
Она пошла в комнату для гостей, заодно служившую чем-то вроде кладовки, стала одну за другой открывать дверцы шкафов. Кейс в конце концов нашелся. Он лежал в углу на полу, где она, возможно, сама его и оставила.
Она открыла его и лениво просмотрела старые бумаги. Записки не было.
Ее охватило неясное беспокойство. Оливия была уверена, что, после того как она показала записку Энни и Джиму, она положила ее на старое место и с тех пор больше не вынимала. Она села на кровать и постаралась все последовательно вспомнить. Но последнее время ей пришлось столько убирать, переставлять и перекладывать, что она проделывала эту работу почти автоматически. И это означало, что записка Карлоса теперь могла оказаться где угодно.
Оливия понимала, что на самом деле это не имеет никакого значения, что ей не стоит тратить время на бессмысленные поиски. Пора вернуться к работе. Но она никак не могла заставить себя забыть о пропаже, как собака, потерявшая припрятанную кость.
Она вернулась в кабинет, открыла шкаф с картотекой и просмотрела секцию от «А» до «D». Нашла единственное письмо, написанное секретаршей Карлоса Ариаса по поводу какого-то грядущего праздника в Американской школе, но никакой записки. Она закрыла картотеку, пошла в спальню, где Клео уже мирно дремала на подушке. В изголовье кровати стояла тумбочка, точно такая, в какой большинство людей держит одеяла, но Оливия хранила там всякую всячину, в том числе груду писем от Энни и Джима.
Она в смятении смотрела на тумбочку.
– Почему? – спросила она Клео. – Почему это так меня волнует?
Котенок не проснулся.
Оливия уж начала подумывать о том, чтобы позвонить Бернару, попросить его приехать и забрать ее отсюда, но мысль о пропавшей записке жгла ее изнутри и побуждала к действию.
Оливия принялась искать. Кошка подкралась к краю кровати, припала к земле, хлеща себя хвостом по бокам, а потом стремительно прыгнула в тумбочку.
Оливия некоторое время поиграла с ней, подкидывая в воздух конверты и глядя, как Клео пытается их поймать. Потом она снова принялась за поиски и ничего не нашла.
– Если ты сама считаешь, что в записке нет ничего важного, почему ты так хочешь ее найти? – с некоторым недоумением спросил Бернар за обедом. В конце концов Оливия махнула рукой и на поиски, и на уборку.
– Сама не знаю, – пожала плечами Оливия.
– Может, тобой руководила интуиция? – Бернар питал почтение к женской интуиции.
– Возможно. – Оливия на мгновение умолкла. – Эта записка всегда меня волновала, с самого первого раза. Когда ее читаешь, испытываешь какую-то тревогу. А может быть, она так действует на меня просто потому, что является как бы символом незавершенного дела, прерванной жизни. – Она снова помолчала. – Но сейчас меня больше всего мучает то, что, кроме этой бумажки, исчезли только ценные вещи.
– Откуда ты знаешь? – спросил Бернар. Оливия улыбнулась:
– Ты намекаешь на то, что я неряха?
– Мне нравится, что ты неряха. Это часть тебя.
– Конечно, ты прав, – продолжала Оливия, как всегда сознательно игнорируя малейшую попытку изъявления нежных чувств со стороны Бернара. – Я действительно не могу с уверенностью сказать, что исчезло, а что нет. Но я точно знаю, что все, что я старалась найти, – кредитную карту, чековую книжку, свидетельство о рождении, – я находила.
– Кроме этой записки.
– Да. – Оливия энергично кивнула. – Мне следует просто забыть об этом и заняться делом. Но, понимаешь, я все время думаю об этой записке. Ужасно хочется узнать, в чем там было дело.
– Центральное отделение фонда твоего отца находится в Лондоне, не так ли? – Бернар имел в виду фонд Артура Сегала, который теперь владел и распоряжался его художественной коллекцией и продолжал его начинания в сфере благотворительности. – Может быть, у них сохранилась его личная переписка или картотека. Наверняка эта записка – не единственное письмо Ариаса к нему.
– Странно, что мне самой это не пришло в голову, – Оливия с признательностью взглянула на Бернара. – Но тебе не кажется, что немного неудобно поднимать на ноги людей в Лондоне?
– Да, довольно неудобно, – согласился Бернар.
– Мне следует бросить это дело, правда?
– Возможно, – произнес Бернар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43