11
Но гораздо больше всех финансовых разногласий Джима злило то, что Кэри не только настояла на сохранении делового партнерства, таким образом закрепив за «Бомон–Ариас» всех клиентов, добытых благодаря личным талантам Джима, но и сделала так, что в принятии серьезных решений он остался без права голоса и, следовательно, лишился всякой власти. Кэри вообще перевернула все с ног на голову, ухитрившись обратить свои отвратительные поступки себе на пользу.
– Вы знаете, нам с Питером приходилось годами скрывать наши чувства, – говорила Кэри всем и каждому так сдержанно, так доверительно. – Все упиралось только в то, что мы с Джимом слишком поспешно поженились, – как ни жаль, но это стало ясно очень скоро. Мы так старались, так старались сохранить семью, но в конце концов пришлось признать, что так больше продолжаться не может. И знаете, мы до сих пор в прекрасных отношениях, расстались очень цивилизованно. Это, наверное, понятно каждому с первого взгляда – иначе как нам могло бы прийти в голову остаться деловыми партнерами?
В марте Джим переехал из дома на Бикон-Хилл в двухквартирный жилой дом на Роуэз-Воф, откуда открывался чудесный вид на гавань, купил великолепную белую яхту под названием «Радость жизни» – Кэри терпеть не могла яхты – и решил наслаждаться вновь обретенным положением холостяка. До чего же хорошо было снова стать самим собой, и все-таки Джим никак не мог назвать себя счастливым. Он чувствовал, что потерпел неудачу. До встречи с Кэри он был вполне уверен в себе. Но теперь, оставшись в одиночестве, он начал подводить итоги: ему еще нет тридцати одного года, а он уже успел пустить под откос свой брак, потерять брата, почти выпустить из рук собственное дело и поставить под угрозу будущее двух самых близких своих подруг. О, разумеется, Оливия и Энни скажут, что во всем виновата только Кэри, но Джим-то знал, что все дело в двух крупных изъянах его собственной натуры. Он слабохарактерен и легковерен.
В мае Оливия и Энни приехали навестить его. Энни осталась всего на несколько дней. Она прекрасно выглядела с новой короткой стрижкой. К тому же Энни нашла себе занятие по душе и была полна гордости и энтузиазма.
– Я изучаю рефлексологию, – сообщила она Джиму и Оливии. – Многие воротят от нее носы, считая новомодной чепухой, но на самом деле это прекрасный альтернативный метод лечения. Он помог мне справиться со стрессами.
– Я читал кое-что на эту тему, – заметил Джим. – Этот метод показался мне очень разумным.
– Я веду обширную переписку, – продолжала Энни, – и хожу на вечерние курсы. – Она зарумянилась от волнения. – Мне сказали, что у меня прекрасные природные способности. Кое-кто из соседей уже приглашали меня полечить их, когда я буду аттестована. Знаете, до чего приятно чувствовать, что я приношу пользу не только дома!
– Нет, ты заметил? – обратилась Оливия к Джиму. – Она не говорит «если я буду аттестована», а сразу заявляет «когда». Ей даже в голову не приходит, что она может оказаться двоечницей.
– Хватит издеваться, – рассмеялась Энни.
– Вовсе я не издеваюсь, – парировала Оливия. – Просто дразню.
– По-моему, это отлично. – Джим пожал руку Энни. – Эдвард должен тобой гордиться.
– Я сама собой горжусь, – тихо ответила Энни.
– И есть чем, – поддержала ее Оливия.
Энни уехала домой через четыре дня. Оливия сказала, что может остаться еще дней на десять. Джим был благодарен ей. Теперь он хоть немного больше почувствовал себя самим собой, таким, как был прежде, почувствовал, что начал лучше понимать причины своего смятения.
– Мне нужно кое-что тебе сказать, – заявила ему Оливия за завтраком, на следующее утро после того, как Энни улетела в Лондон. – Энни считала, что не стоит, но я все-таки скажу. Ладно?
– Зловещее начало.
Перед ними на низком столике стояли сок, круассаны и свежесваренный кофе. Они сидели друг напротив друга на мягких кожаных диванах, которые Джим установил в стеклянном фонаре гостиной. Фонарь далеко выдавался над пристанью, и казалось, что они парят прямо над гаванью, синей, сверкающей. Летали чайки, белели яхты, суетились паромы – и не было никаких забот.
– Во-первых, я хочу внушить тебе одну простую вещь. – Оливия допила кофе и поставила чашку. – Никакой ты не неудачник, и если я когда-нибудь услышу это от тебя или хотя бы пойму, что ты опять это подумал, то, где бы я ни была, сию же минуту прилечу и выбью эту дурь у тебя из головы. Понятно?
– Понятно. – Он улыбнулся и подумал, что новая, шикарная стрижка очень идет к ее удивительно подвижному лицу, подчеркивает ее невероятную, бьющую через край женственность.
– А еще мне кажется, – медленно, в раздумье продолжила Оливия, – что под влиянием Кэри ты перепутал нормальную человеческую порядочность со слабостью. – Она вгляделась в его лицо. – Неужели ты не понимаешь, Джимми, что вся твоя сила заключается именно в порядочности, мягкости, доброте? Я совершенно уверена, что эти качества – одна из причин твоего успеха в отношениях с коллегами и клиентами.
– Твоими бы устами да мед пить, – горько усмехнулся Джим.
– Да перестань же, – раздраженно бросила Оливия. – Опять ты мнишь себя неудачником. Влюбиться в первостатейную стерву вроде Кэри – не неудача, а просто временное умопомрачение. Вот разрыв с ней – самый лучший поступок за всю твою жизнь, чего бы тебе это ни стоило.
– Если бы дело обошлось только деньгами… – Джим запнулся.
– Ты имеешь в виду бизнес? – заметила Оливия. И она, и Энни не раз спрашивали Джима, почему он пошел на столь явно невыгодные соглашения с Кэри относительно агентства «Бомон–Ариас», но Джим упорно отмалчивался. В конце концов обе подруги оставили эту тему.
– Все-таки я никак не пойму, что у вас там происходит, – продолжала Оливия. – Это единственная часть твоего бракоразводного соглашения, которую я считаю полным безумием. Ты просто с ума сошел, если собираешь тратить свой талант на благо кошельков Кэри и Питера.
– Питер тут ни при чем, – поправил Джим.
– Черта с два он ни при чем, – парировала Оливия. – Он же спит с твоей женой, скажешь, – нет? И говорят, что они собираются пожениться, правда?
– Правда.
– И долго ты намереваешься помогать Кэри расплачиваться по ее счетам? – Оливия воздела руки. – Кстати, хватит твердить мне, что ей, мол, не нужны твои деньги. Мы это отлично усвоили. К тому же ты утверждал, что и твой талант ей тоже не нужен. Однако это не мешает ей без зазрения совести пользоваться и тем и другим, правда?
– Ты закончила? – тихо спросил Джим.
– Отчасти.
– Вот и отлично. – Он помолчал. – Ты всерьез думаешь, что я этого не понимаю?
– Разумеется, понимаешь.
– Значит, ты думаешь, будто мне нравится, как сложились дела в «Бомон–Ариас»?
– Нет, конечно, – ответила Оливия. – Но я все равно не могу понять, почему ты с этим примирился.
– У меня есть на то свои причины, – пояснил Джим, не вдаваясь в подробности.
– И ты не хочешь мне о них рассказывать.
– Правильно. – Ни за что на свете Джим не стал бы говорить с Оливией об угрозах Кэри. Стоит Оливии выяснить правду, как она взовьется до небес, и тогда одному богу известно, какое грязное белье будет извлечено Кэри на белый свет. В конечном итоге больше всех пострадает скорее всего Энни. Джим не собирался этого допускать.
– Можно задать еще один вопрос? – осведомилась Оливия.
– Можно подумать, я могу тебе это запретить.
– Ты собираешься искать выход из этой дурацкой ситуации?
– Когда-нибудь – конечно, но не сейчас, – ответил Джим. – Надо как следует все обдумать.
– Потеряешь часть клиентов, – предположила Оливия.
– Потерять клиентов – это еще не самое страшное, – отозвался Джим. – Хуже другое. Если я уйду из «Бомон–Ариас», то буду вынужден бросить своих клиентов, оставить их на Кэри. Я считаю это непростительным с моральной точки зрения.
– В таком случае, – медленно, в раздумье произнесла Оливия, – следует найти такой выход, который был бы наилучшим и для них, и для тебя.
– Легко сказать, – откликнулся Джим.
– Сделать тоже нетрудно, – парировала Оливия. – Если хорошенько захотеть. – Она помолчала. – Джимми, ты на редкость одаренный человек. Творческий, талантливый. Не пора ли наконец использовать эти качества на благо себе?
– И вернуть самоуважение? Ты это хочешь сказать? – тихо спросил Джим.
– Не вижу ни одной причины, по которой ты должен был его потерять, – возразила Оливия. – Поверь мне хоть в этом, Джимми, раз уж не хочешь верить ни в чем другом.
Ему было так хорошо рядом с ней – приятны были ее сила, смелость, ее умение находить в жизни как утонченные, так и простые радости. Оливия охотно делилась с ним своей бурной энергией. Жизнь в одиночестве иногда грустновата, признавалась она, но ей нравится быть наедине с собой. Кроме того, у нее есть мужчины – молодой юрист из Канады и учитель музыки из Франции. Ни с одним из них она не завязала серьезных отношений, однако считала их легкими, приятными собеседниками, вполне подходящими для того, чтобы весело провести время.
– Вот что тебе нужно, – заявила она Джиму на седьмой вечер.
– Мне и так неплохо, – откликнулся он.
– Ничего подобного. Я здесь для того, чтобы напомнить тебе, пока ты окончательно не превратился в окаменелость, что жизнь – штука веселая.
Джим насторожился:
– И что же мне предстоит?
– Возьми несколько дней выходных и вспомни, что такое радость жизни, – предложила Оливия. – Я свободна еще почти целую неделю. Давай затеем что-нибудь грандиозное.
– Не могу, – вздохнул Джим. – Очень хотел бы, но это невозможно. – Он заметил неодобрение в ее глазах. – Да, да, из-за Кэри, но не из-за того, о чем ты думаешь. Видишь ли, она будет очень довольна, и именно поэтому я не могу сейчас уехать из города. Я ей не доверяю.
– Ладно, – согласилась Оливия. – Отчасти ты прав. – Она улыбнулась. – Тогда давай попробуем вставить немного земных радостей в твое плотное рабочее расписание.
– Давай попытаемся.
Благодаря Оливии неделя получилась впечатляющая. Пренебрегая путеводителями, она отправилась на площадь возле Гарвардского университета, побеседовала со студентами и несколькими преподавателями и выудила из них все необходимые сведения о закулисной жизни Бостона. Потом, проявив недюжинные организационные способности, она составила такой обширный список развлечений, что к концу недели Джим просто обязан был снова почувствовать себя человеком. Оливия вытянула из секретаря расписание всех рабочих встреч Джима на ближайшие семь дней и втиснула в этот график свою программу.
Она низвела его до простого туриста, водила за ручку из ресторана в ресторан. Они посетили «Колокольчик в руке» – самый старинный ресторан в стране, «Кларкс» – один из самых щегольских в городе, «Черную розу», пропитанную пламенным ирландским духом. Она водила его слушать джаз в «Сэффиз», танцевать – в «Спит». Она тащила его то на регату в лагуне городского парка, то на пикник в Коммонз. И Оливия, и Джим много лет будут с удовольствием вспоминать лицо Кэри, застывшее от изумления, когда та увидела Оливию с плетеной корзиной для пикника, которую та наполнила всевозможными яствами – от холодных омаров до вишен в шоколаде от Бейли.
– Ты понимаешь, что просто убьешь меня? – спросил Джим Оливию в день пикника. Перед этим ему пришлось в перерыве между мероприятиями бегом возвращаться на Ньюбери-стрит, чтобы отрепетировать презентацию. – К тому времени как ты вернешься в Страсбург, я ноги протяну.
– Не протянешь. – Оливия сунула ему в рот вишню в шоколаде. – Это примерно то же самое, что каждый день таскать человека на занятия аэробикой, – у него открывается второе дыхание, и он уже просто не может остановиться.
– Пока не упадет замертво.
– Пока не поймет, что жизнь становится богаче, ярче и просто лучше, если жить в полную силу.
В следующий понедельник Оливии нужно было возвращаться в Страсбург.
– Звонил Майкл, – сообщил ей Джим в пятницу вечером, за ужином. – Луиза приглашает нас в воскресенье на завтрак к ним в Ньюпорт. Будет Дейзи с мальчиками. Майкл говорит, если погода позволит, поджарим мясо на решетке.
– Как я поняла, Питера не будет, – сказала Оливия.
– Нет, конечно.
– Звучит заманчиво.
– Ты уверена? Дорога туда займет целый час, сам завтрак продлится примерно столько же, и потом опять целый час ехать обратно. – В глазах Джима светились озорные искорки. – Такое путешествие – ради простого семейного завтрака.
– Осмелюсь заметить, я найду, чем нам с тобой заняться, пока мы будем там, – напрямую выложила Оливия.
– Надеюсь, не прогулки по горам, – обреченно вздохнул Джим.
До этого Оливия была в особняке на Оушен-Драйв всего один раз и нашла, что снаружи он смотрится очень привлекательно: белый, с черепичной крышей в испанском стиле и полными воздуха верандами дом словно вырастал из вершины невысокого холма, откуда открывался чудесный вид на океан. Но внутри, по ее мнению, было слишком просторно.
И все-таки если пропорции дома были, на ее вкус, слишком величественными, то коллекция картин, которыми были увешаны все стены вплоть до высоченных потолков, поражала утонченностью и многообразием. Только по дороге к комнатам Джима она увидела полотна Боннара, двух Пикассо, портрет кисти Дельгадо, на лестнице – огромное, печальное панно Пюви де Шаванна, а в небольшой гардеробной, соединявшейся с мраморной ванной, – картину Дали. Она подумала об отце – как он восхищался бы! Отец говорил, что великие картины несут с собой другую жизнь, другую атмосферу, иногда даже целые миры. Именно такое чувство испытывала Оливия сейчас, здесь, в этом особняке. Она смотрела на шедевры Пикассо, на маленького уютного Боннара, на причудливого Дали и видела отца и дядю Джимми, представляла, как они год за годом собирали эту коллекцию, и внешняя дисгармония исчезала.
– Кто поедет с нами кататься на велосипедах? – провозгласила Оливия, когда завтрак закончился. Стоял теплый, солнечный день, какие часто бывают в конце весны. Они сидели в громадном парке, раскинувшемся за домом, и природа, разогретая жарким весенним солнцем, щедро изливала на них свое сверкающее изобилие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43