он, мол, не умеет заниматься любовью, не умеет принимать решения, ей не нравилась его манера одеваться, мягкость, творческие способности. Однако ее упреки не достигали желанной цели: Джим продолжал оставаться самим собой – он отлично работал, пользовался успехом, всегда поступал так, как ему нравится, и был чертовски великолепен. Именно это, с точки зрения Кэри, и было в нем самое худшее. Все, что делал ее муж, он делал с удовольствием. В нем не было глубоко скрытого чувства вины или страха. За всю жизнь Джим испытывал угрызения совести только по двум существенным поводам: во-первых, за то, что нарушил волю покойного отца, предпочтя семейному бизнесу рекламное дело, и, во-вторых, хотя Джим давно уже отошел от религии, за то, что женился не на католичке.
Но самым грозным оружием в руках Кэри была любовь. Джим по-прежнему любил ее. Но любить ее становилось все труднее.
В конце весны 1987 года, вскоре после того, как Джим прилетел в Женеву помочь Энни справиться с ее пагубным увлечением, Кэри забеременела и настояла на аборте. Впервые за долгое время выказав свою физическую уязвимость, она молила Джима понять ее, говорила, что ей еще рано заводить ребенка, что для нее важнее всего развивать их совместный бизнес. Джим никак не мог примириться с ее решением. Оказывается, католические корни сидели в нем на удивление глубоко. Но он почти сумел понять ее, хотя и подозревал, что Кэри решила отказаться от ребенка по другим причинам. Беременность сделает ее толстой, некрасивой и заставит на время выпустить из рук бразды правления. Но в конце концов, носить ребенка предстояло ей, и поэтому решение оставалось тоже за ней. К тому же впереди у них уйма времени.
Но затем, меньше чем два месяца спустя, Кэри, не посоветовавшись с ним, сделала стерилизацию. Джим узнал об этом только тогда, когда она, очнувшись после наркоза, позвонила ему из клиники.
Он два часа расхаживал по комнате, пытаясь успокоиться, собраться с мыслями, и только потом отправился к ней в больницу.
– Как ты могла? – тихо, почти ласково спросил он и, едва заговорив, понял, что в конце концов он ее возненавидел. – Скажи, пожалуйста, если тебе есть что сказать.
Кэри была бледна, но на удивление спокойна.
– Конечно, есть, – ответила она. Он подождал.
– Ну, говори.
– Ты уверен, что сможешь выслушать правду?
– Да, – кивнул Джим. – Смогу.
– Хорошо. – Она не сводила глаз с его лица. – Правда заключается в том, что я не желаю носить твое дитя. – Она отчетливо выговаривала слова. – Если бы я не разочаровалась в тебе как в муже и как в партнере, может быть, я поборола бы свои страхи и все-таки родила.
Он встал и вышел из комнаты, спустился на лифте, вышел на улицу, сел в такси, вернулся домой на Бикон-Хилл, упаковал чемодан и отправился в отель «Меридиэн» на Франклин-стрит. Когда-то в этом здании располагался Федеральный резервный банк.
Он провел там две ночи. Днем как ни в чем не бывало ходил на работу, зная, что даже Кэри не сможет встать на ноги раньше чем через день-два. Впервые в жизни ему было ужасно одиноко. До смерти хотелось поговорить с Оливией, но едва только рука тянулась к телефону, как что-то – наверное, гордость, к которой примешивалась доля стыда, – останавливало его.
На второй день, рано утром, Кэри позвонила ему и попросила вернуться.
– Вряд ли это возможно, – ответил Джим.
– Пожалуйста. – Ее голос был непривычно мягок. – Пожалуйста, вернись.
– Не могу.
– Ты мне нужен.
– Зачем?
– Мне нужен мой муж, – бесхитростно заявила она.
Джим обвел взглядом неуютный гостиничный номер.
– Я хотел детей, – произнес он. – Я так хотел детей.
– Знаю, – откликнулась она, и в голосе ее послышалась неподдельная печаль. – Я тоже.
– Тогда почему? – Джим озадаченно покачал головой. – Скажи, ради бога, Кэри, почему ты это сделала? Просто назло мне? Чтобы наказать меня? Зачем? Я хочу понять.
– Ничего тебе не нужно понимать, – возразила Кэри.
– Нет, нужно. – Он помолчал. – Если хочешь, чтобы между нами когда-нибудь снова что-то было, мне нужно понять, почему ты это сделала.
Кэри вздохнула.
– Конечно, – сказала она. – Ты все такой же. Всепонимающий, многострадальный Джим.
Он нахмурился:
– Раньше ты меня так не называла.
– Ну и что?
– Тогда почему сейчас назвала? И почему это звучит как оскорбление?
– Потому что я вышла замуж за мужчину по имени Джим Ариас, – ответила Кэри, – а не за мальчика по прозвищу Джими, приятеля Оливии и Энни.
В тот же вечер Кэри явилась в «Меридиэн» и пригласила его поужинать. Не выходя из отеля, они отправились в «Жюльен» – французский ресторан, располагавшийся в роскошном сводчатом зале, где во времена Федерального резервного банка заседал совет директоров, – и уселись в мягкие кресла с подголовниками. Меню было замечательное, но оба они едва замечали, что едят, к великому огорчению официантов и метрдотеля.
Джим спросил Кэри, как она себя чувствует. Она ответила, что неплохо, и он не мог не признать, что никогда еще она не была такой красивой – мягкой, нежной, ранимой. На протяжении всего ужина она держалась тихо, отстраненно. Он чувствовал, что отстраненность эта не была нарочитой, обдуманной, просто Кэри была подавлена и, как ему подумалось, испытывала страх. Джим не мог припомнить, чтобы за все совместные годы Кэри хоть раз чего-нибудь боялась.
Под конец Кэри попросила самого тонкого арманьяка.
– Сейчас я сделаю то, чего еще никогда в жизни не делала, – сказала она, дожидаясь, пока официант принесет вино. – Я встану перед тобой на колени.
– Не надо, – в ужасе пробормотал Джим.
– Больше мне ничего не остается, – вздохнула Кэри. – Итак, я молю тебя, Джим, вернуться ко мне.
– Но почему? Зачем?
– Потому что ты мне нужен. Мне одиноко, так одиноко, я потеряла тебя, и, наверно, я заслужила это. Я понимаю, что вела себя как последняя стерва, и, возможно, так будет и дальше…
Джим с трудом сдержал улыбку, восхищаясь вопреки всему ее честностью.
– Но, Джим, ты и вправду мне очень нужен. Я удивилась, честно признаюсь, удивилась, когда поняла, как ты мне нужен.
Джим снова подумал об отце. Карлос Ариас никогда не подвергал сомнению веру, доставшуюся ему от предков. Он с трудом согласился бы с абортами и вряд ли смог бы примириться со стерилизацией. И все-таки, несмотря на все это, Джим знал, что превыше всего Карлос ставил брачные обеты. На развод он не пошел бы ни за что.
Джим, как и Питер, не был похож на отца. Из всей семьи только их двоюродный брат Майкл оставался стойким, истинным католиком. После смерти родителей Майкл возложил на свои плечи обязанности главы семьи и компании «Ариас Шиппинг». К сожалению, брак его был бездетным, но, несмотря на это, он сохранил верность религии отцов. Если бы Джим все-таки решил остаться с Кэри, он не стал бы лгать самому себе, утверждая, что все дело в религии. Но все же ему не хотелось снова предавать отца.
Он заглянул в глаза, которые в последнее время столь часто окатывали его презрением, леденили бриллиантовым блеском, и вдруг увидел в них детскую, жалобную незащищенность, прежде скрытую в самой глубине души. Вздохнув, Джим понял, что все-таки вернется к ней. Он все еще видел в ней прежнюю Кэри, которую некогда любил.
И поэтому он ее пожалел.
10
В марте 1988 года Оливия, посетив Бостон, заглянула к Джиму и была потрясена, увидев, как он изменился. Он выглядел усталым. В нем исчезла прежняя радость жизни, а вместе с ней – та естественная, беспечная удовлетворенность, которая всегда была основополагающей чертой его характера.
Увидеть причину перемен было нетрудно. В последнее время Кэри начала насмехаться над Джимом даже на людях, хотя в присутствии посторонних ее обвинительный взгляд обычно принимал более снисходительное, покровительственное выражение. Но в присутствии Оливии – женщины, которую Кэри никогда не любила, ради которой – и эта мысль сводила ее с ума – Джим в трудную минуту может очертя голову сорваться с места, бросив все, – в ее присутствии Кэри даже не давала себе труда притворяться. В конце концов, полагала она, чем отвратительнее она будет обращаться с Джимом на глазах у его старой приятельницы, тем неуютнее та будет себя чувствовать и тем скорее покинет их дом. Сейчас Кэри больше всего на свете хотела поскорее выпроводить Оливию Сегал.
– Почему ты с этим миришься? – спросила Оливия за завтраком в японском баре «Агата» на Беркли-стрит. – Дело ведь не в том, что ты ничего не замечаешь, – ты сам говорил, что ненавидишь ее издевки. Так почему же ты ее не бросишь?
Джим отхлебнул саке и грустно усмехнулся:
– Как это у тебя все так просто получается?
– На мой взгляд, это в самом деле очень просто. – Она помолчала. – Надеюсь, дело не в твоем глубоко засевшем католическом чувстве долга?
– Нет. – Джим снова улыбнулся. – Во всяком случае, не совсем.
– Джими, Кэри тебя не любит, – напрямик заявила Оливия. – Она тебя просто использует – твой талант, покладистый характер, твое богатство. Посмотри правде в глаза, ты весьма представительный и полезный муж.
– Кэри не менее талантлива, чем я, а может быть, даже больше, – тихо возразил Джим. – И деньги мои ей не нужны.
– Потому что у нее своих достаточно? – язвительно спросила Оливия. – Ежу понятно, что два состояния лучше, чем одно. – Она уже шесть дней наблюдала за тем, как Кэри пытается втоптать Джима в грязь. Она начала разговор дипломатично, даже с некоторой долей деликатности, но теперь все больше впадала в отчаяние, видя, что никак не может достучаться до него. – Джим, она тебя убивает. Разрушает твою жизнь – неужели ты сам не видишь? Ты же не идиот, по крайней мере, никогда раньше не был.
– Да, пожалуй, – подтвердил Джим.
– Так почему ты ее не бросишь? – Оливия посмотрела ему в глаза, и ей захотелось заплакать, захотелось свернуть Кэри шею. – Тебе известно, что ты в тысячу раз лучше ее? – чуть мягче спросила она. – Известно, что ты заслуживаешь куда лучшей доли?
– Может быть, – согласился Джим.
На тарелках перед ними лежало суши, в чашках плескалось горячее саке. Еда выглядела очень аппетитно, но ни один из них не мог к ней прикоснуться.
– Я еще не готов к тому, чтобы оставить Кэри, – произнес Джим минуту спустя. – Знаю, тебе это покажется странным, знаю, что ты на моем месте просто ушла бы, и все…
– Если бы мой муж говорил мне одни гадости, можешь быть уверен, я бы ушла не медля.
– Так бывает не всегда.
– Ты хочешь сказать, что временами она ведет себя почти по-человечески? – Оливия уже не могла сдержать сарказма. – Я потрясена. Давай вручим ей премию за проявленный гуманизм.
– Оливия, заткнись.
Он произнес это так резко, что Оливия зажмурилась.
– Хочешь – верь, хочешь – не верь, но Кэри не всегда ведет себя так, как всю прошлую неделю.
– Разумеется, верю.
– Тогда прошу тебя, – Джим улыбнулся, – пожалуйста, постарайся не перебивать меня каждый раз, когда я пытаюсь рассказать, как все это представляется мне. – Он помолчал. – Давай обсудим мою точку зрения, а не твою.
Оливия кивнула:
– Хорошо. Конечно.
– Как я уже сказал, тебе это покажется странным, но я все еще питаю предрассудки относительно брачных обетов – и не только потому, что я родился католиком. Такие же чувства испытывали мои родители.
– Твои родители были хорошими католиками, и у них был удачный брак.
– Оливия, еще раз прошу, заткнись, – произнес Джим.
– Прости.
– Во многом ты, конечно, права. Мои родители были очень религиозны, много лет прожили в счастливом браке, но отец рассказывал, что одно время их отношения сильно разладились. Они могли бы разъехаться и жить порознь, не разводясь, но, по словам отца, это никому из них не пришло в голову. Они сумели все преодолеть.
Оливия немного выждала.
– Наверное, они любили друг друга.
– И, наверное, мы с Кэри больше друг друга не любим, – тихо проговорил Джим. – Не отрицаю. Как ты верно подметила, я не идиот. Но она мне до сих пор дорога, и как ни трудно тебе в это поверить, но иногда я думаю, что все еще нужен ей.
Оливия долго вглядывалась в него.
– Откровенно говоря, – очень осторожно произнесла она, – мне не так уж трудно поверить, что ты нужен Кэри. – Она помолчала еще немного. – Но я надеюсь – прости, Джим, если я тебя обижу, ты сам знаешь, что мне меньше всего на свете хочется тебя обидеть…
– Знаю.
– Но я надеюсь, что наступит день, когда ты поймешь – и это не будет слишком больно, и тебя не будет мучить совесть, – поймешь, что она тебе не нужна.
К осени все переменилось. До сих пор, несмотря на все разногласия, супруги хранили верность друг другу: Джим – просто потому, что не хотел сбиваться с пути, а Кэри – потому, что неверность, будь она обнаружена, сильно подпортила бы ее репутацию. Впрочем, Джим, несмотря на все ее наскоки, оставался своего рода надежной гаванью, где она могла спокойно наслаждаться сексом в наш бурный век СПИДа, герпеса и прочих ужасов.
Но однажды Кэри нашла ему замену. Нашла человека, который устраивал ее куда больше, чем Джим Ариас. Богаче, старше, опытнее, сильнее – словом, он был более привлекателен для нее во всех отношениях. Несомненно, более жесток – то есть больше похож на нее. При этом величайшая ирония судьбы заключалась в том, что Джим сам познакомил их, сам привел этого человека к себе в дом. Джим забыл, как умела Кэри соблазнять и добиваться своего. Вот так и вышло, что заменой Джиму был избран Питер Ариас, его старший брат, который недавно разошелся со своей женой Дейзи, а теперь, немного стыдясь этого, влюбился в Кэри столь же безумно, как Джим в жаркие дни 1984 года.
В начале октября, ранним воскресным утром, Майкл Ариас приехал навестить Джима. Майклу недавно исполнилось сорок пять, мужчина он был видный, красивый, держался с достоинством.
– Она здесь? – с порога спросил он Джима.
– Нет.
Джим провел двоюродного брата в библиотеку. Эту комнату он всегда любил больше других, а теперь начал посещать особенно часто, потому что Кэри почти никогда сюда не заглядывала. Обстановка не хранила никаких напоминаний о ней. Здесь не витал ее неуловимый аромат, пропитавший все остальные закоулки их дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43