Древний звук отозвался в улочках, и толпа притихла. Кто-то из городского совета вышел на площадь и потребовал внимания.
Сухим деловым тоном он зачитал обвинение, и толпа невольно ахнула, когда прозвучал приговор; «Смерть на костре на рассвете».
Первые лучи солнца проникли меж зданий и осветили площадь.
– Пора, – объявил человек.
Из толпы донеслась тихая погребальная песнь, и вновь зазвучал барабан. Краем глаза я заметила, как пажи подошли к горну и опустили в него факелы, а потом с юношеским задором побежали поджигать поленья у моих ног. Мне захотелось на них закричать, приказать вернуться обратно, спросить, почему они собираются сделать такую ужасную вещь, но я обещала себе не устраивать сцен и, пока могу, держать язык за зубами.
Поднялся легкий ветерок и донес до меня запах горящей смолы, а над домом затрепетало и развернулось знамя с Красным Драконом. Я взглянула на воинов королевы, и мне показалось, что они колеблются в воздухе, потому что меж нами стал подниматься дым.
Внимательным взглядом я обвела площадь: сомнения, страх и горечь волнами поднимались во мне. Для блага народа? Для чего ты отдала всю свою жизнь, все надежды, любовь и свободу? Чтобы выслушивать жалобы? И заботиться о сброде, который ждет не дождется, чтобы тебя сожгли?
Внезапно в моем сердце поднялась ярость, а глаза наполнились слезами. Я сдержала возглас осуждения и стала лихорадочно искать, чем бы себя отвлечь.
Небо. Смотри на небо. Забудь о долге и тех, ради кого ты его исполняла. Они уже больше ни о чем тебя не попросят, а ты им больше ничего не дашь. Галахад это знал… и искал одиночества, ушел в поля, подальше от людей, которых намеревался спасти. Забудь о народе, не обращай внимания на толпу. Сосредоточься на небе – милом широком голубом своде, который здесь глубже и синее, чем где-либо в мире.
Высоко над равниной в небе кружил золотой орел – светлый и чистый в лучах восходящего солнца. Треск горящего дерева громом взрывался в моих ушах, капризный ветерок, меняя направление, обрушивал жар то с одной, то с другой стороны. Я посмотрела вверх, отказываясь поддаваться панике.
Свободна, свободна, как орел. Скоро я воспарю над равниной, рассеюсь по своей земле и найду дорогу на Остров Вечной Юности… И никогда больше не буду рождена королевой.
Я уцепилась за эту мысль, стараясь не замечать ударов сердца и усиливающейся жары. Грохот вокруг нарастал.
Кто-то плакал – уж не я ли, – и помост под ногами начал сотрясаться. Мне показалось, что обезумевшая толпа ринулась в огонь, чтобы оторвать от меня, как сувенир, какую-нибудь частицу – на память о моей верности, о моей службе им. Я ослепла от слез и изо всех сил кляла такой бесславный конец.
Внезапно путы ослабли, и меня уже ни что не держало у столба. Упавшую духом, плачущую, меня кто-то грубо схватил, протащил вниз по ступеням и швырнул на круп огромной лошади. Чьи-то руки обняли, прижали к себе, и я, ничего не понимая, глядела в лицо Ланселота.
Хаос объял площадь – люди толкались и мяли друг друга, мелькали белые щиты, отовсюду доносилась ругань вперемешку с возгласами удивления и ярости, дождем сыпались удары.
Ланселот дернул за повод коня, намереваясь повернуть его и скакать прочь. Животное напружинилось, приготовилось к прыжку, и в этот миг я увидела стоящего у подножия ступеней и улыбавшегося нам Гарета. Сквозь дым в отблесках костра красным вспыхнул клинок.
Предупреждения не последовало. Удар пришелся поверх кольчуги, туда, где плечо переходит в шею, задев яремную вену. Кровь фонтаном брызнула вверх и залила Ланса, меня и коня.
Мгновение остановилось во времени. Он даже не вскрикнул. Гримаса удивления и смерти исказила его черты, нежнейший из героев поднял руки к лицу и начал оседать – сперва на колени, потом на брусчатку, уже залитую жизненным соком.
Фыркающая лошадь попятилась, присела и понеслась прочь, а я зарыдала в отчаянии и лишилась чувств.
Свет… Ослепительный яркий свет и стук копыт проникали мне в голову. Я смутно понимала, что наши жизни зависят от выносливости жеребца, и перестук копыт по мостовой то вплывал, то выплывал из моего сознания. Я слышала звук, ощущала движение и сквозь пелену чувствовала руки держащего меня перед собой бретонца. Пространство и время потеряли четкие грани, и меня бешено швыряло из стороны в сторону. То вспышкой в голове мелькала картина настоящего, то выплывало видение из памяти – все путалось и кружилось в мозгу, как в ветреный день листопад, и я не могла уже сказать, где явь, а где грезы.
Огненно-яркое солнце светило прямо над нами, но стоило мне от боли зажмурить глаза, как перед мысленным взором стелился дым и я снова видела мертвую голову Гарета. С приглушенным стоном я разомкнула веки, стараясь избавиться от кошмара, и Ланс склонился ко мне, почти касаясь губами уха.
– Не думай, – приказал он, крепче сжимая в руках. – Ни о чем не думай.
Мы неслись по дороге вдоль стены между башнями. Часовых так близко от города на башни не выставили, и по пути нам никто не встретился, поскольку все собрались в Карлайле, чтобы посмотреть на смерть своей королевы. Мы словно плыли в пустынном мире.
Жеребец зафыркал, когда мы подъехали к неглубокому броду, и Ланс направил коня в русло речушки, протекавшей между двумя пологими холмами. Но только мы скрылись из виду, как сзади возникли всадники. Я вся задрожала.
– Борс с остальными, – успокоил меня Ланселот. – Но я не сомневаюсь, что люди короля недалеко.
Он бросил поводья и предоставил Инвиктусу самому осторожно выбирать путь меж деревьев у ручья. На краю луга он остановил коня, помог мне сойти и развернул постель у березы за деревьями. Потом бросил мне монашескую одежды и предложил надеть.
– Ты хоть спала ночью? – спросил Ланс.
Я неуверенно замотала головой, не в силах вспомнить, что произошло со мной в прошлую ночь.
– Думаю, что нет. Отдохни. Просто полежи и отдохни, а я пока позабочусь о коне. В следующие несколько дней он нам очень понадобится.
Он склонился надо мной и плотнее укрыл одеялами. А я смотрела на него снизу вверх и от усталости ничего не могла сказать. Ланс помолчал, только глаза его светились грустной улыбкой. То, что мы вдвоем были живы и находились здесь, в лесу, казалось невероятным чудом. Как мы сюда попали – не имело значения, как не имело значения, сон это или явь.
Я поддалась очарованию минуты, оторванная от всего реального. Вверху в ветвях суетилась рыжая белка, а из-под небес победной песней тревожил утро дрозд.
Спокойно лежа в пятнистой тени от листвы деревьев, я наблюдала, как Ланс расседлал коня и стал прогуливать его по краю луга. Зелень здесь выросла буйной – с цветами и травами, – и, насколько хватало глаз, не было ни заборов, ни строений. Казалось, что мы единственные люди на земле – такая божественная мысль пришла мне в голову.
На таком расстоянии Ланс выглядел как любой всадник, ухаживающий за своим жеребцом. Хотя на нем и была кольчуга, щит и меч он оставил рядом со мной. Рука перевязана после той ночи, когда нас застали вместе, но все же его можно было принять за деревенского жителя: крестьянина, может быть, коневода. Все его внимание было приковано к коню, как до этого ко мне, когда мы были рядом. Хороший хозяин, нежно подумала я. Несомненно, человек от земли.
Когда жеребец остыл, Ланс завел его обратно под деревья и обтер охапкой травы.
– Что он действительно любит, так это после скачки покататься по земле, – вздохнул бретонец. – Но раз прячемся мы, ему тоже придется прятаться.
Прятаться. Слово кружило в моей голове, но я не понимала его значения. Ланс стреножил коня и бросился на землю рядом со мной. Я придвинулась, положила затылок ему на колени и уперлась взглядом в листву.
– Прятаться? – пробормотала я. – А с какой стати нам прятаться? Ты ведь уже спас мне жизнь.
– Да. С помощью короля. Перед судом он мне написал, что, если дойдет до самого худшего, он позаботится о том, чтобы конвой не был вооружен. И просил спасти тебя, если не сможет он. Знамя послужило нам сигналом. Когда я увидел, что утром над домом развевается Красный Дракон, то понял, что Артур не нашел способа сохранить тебе жизнь. Поэтому я и появился.
– Но если люди королевы не были вооружены, кто затеял потасовку? – прошептала я, пытаясь собрать воедино осколки ускользающей памяти, мало-помалу возвращавшейся ко мне.
– Не знаю. Когда это началось, я все внимание сосредоточил на тебе. Могу предположить, что слишком недоверчивым оказался Агравейн. Дело должно было закончиться совсем по-другому. Мои люди обещали не браться за оружие, если их к тому не принудят. А теперь Бог знает сколько человек оказалось покалечено или убито.
– Не считая Гарета? – его имя я произнесла очень осторожно, молясь про себя, чтобы это было не так. – Ведь он умер?
– М-м-м, – Ланс расстроенно кивнул. Некоторое время он не говорил ни слова, только сосредоточенно откидывал волосы с моего лица. Но когда продолжил, его голос звучал уверенно.
– Гарет настоял на том, что будет стоять у ступеней, чтобы освободить тебя и положить мне на лошадь. Это означало, что мне не нужно спешиваться. Таков был его собственный выбор, такова его мойра.
В жизни все оказалось еще хуже, чем я опасалась, и сознание того, что Гарет отдал за меня жизнь, заставило болезненно застонать.
Ланс нежно меня обнял, поглаживал и, успокаивая, тихо что-то мурлыкал без слов, как после похищения много лет назад. Тогда была ночь и вокруг нас сияли звезды, а теперь в первых проблесках утра над головой мирно трепетала зеленая листва и неподалеку журчал ручей – новый виток времени, отделявший нас от прошлого.
– Усни, если сможешь, – прошептал Ланс, нежно переворачивая меня на бок. – Прежде чем пуститься в путь, нам придется дождаться вечера. Нас будут встречать на дороге и выставят дозоры вдоль стены. Поэтому лучше скрываться у рек и на лесных тропинках. Если понадобится, проедем по ним до Нортумбрии и окажемся в Джойс Гарде чуть больше, чем через две недели.
Джойс Гард – память радости и восторга, настоящие небеса среди сурового мира, тихий дом, нетронутый насилием. Как в детстве, я повторяла название снова и снова, пока мое бормотание не слилось с журчанием потока и я не погрузилась в тяжелый сон без грез.
31
ПУТЕШЕСТВИЕ
Отдых в течение целого дня и небольшой переход вечером восстановили мои силы. Мы говорили немного – видимо, каждому требовалось свыкнуться с мыслью о пустоте, которая осталась за нами, – но часто касались друг друга, как товарищи по несчастью, которым приходится вместе встречать тяжелые времена: рука на плече, когда я нагибалась, чтобы зачерпнуть воды из ручья, похлопывание по колену перед тем, как подняться к еде. По ночам, полностью одетые, мы делили на двоих одно одеяло и, согреваясь, невинно, как дети, прижимались друг к другу. Возраст и обстоятельства, видимо, притушили пламя страсти. Я заметила это лишь с легким интересом. Но, несомненно, свою роль сыграло утомление.
Речушка, вдоль которой мы ехали, впадала в Южный Тайн там, где неугомонный поток врывался в ущелье и над поверхностью возвышались серые скалы, украшенные на верхушках нависающими над водой деревьями. На верхних ветвях кувыркалась и наполняла лес пронзительными криками стайка грачей. Над заросшими мхом и папоротником кручами голубыми стрелами, как драгоценные павлиньи перья, проносились зимородки, и безмятежное великолепие этого места вдруг наполнило меня радостью.
Нет, не только смерть, битвы и борьба за власть определяли смысл жизни: величие и простота подобных мест трогали меня больше, чем изысканность любого двора. Я бы осталась там, чтобы залечить изломанную душу, но постоянно помнивший об опасности Ланселот настоял на том, чтобы поспешить дальше.
К тому времени у нас уже выработался определенный распорядок дня: Ланс ловил по утрам рыбу или охотился на куропаток, а я собирала дикую репу, зелень и съедобные грибы. Если нас окружали деревья, мы сворачивали лагерь в середине дня, а на открытой местности трогались в путь только к вечеру и по очереди ехали и вели жеребца. Река выбежала на широкую травянистую долину. Я нашла россыпи ежевики, и мы, как дети на отдыхе, радостно принялись ее собирать. Впервые за многие годы я увидела, чтобы Ланселот так веселился.
Мы жили минутой, заботились больше о том, как бы достать еду, а не о путешествии, и с каждым днем крепли телом и духом. Ужас площади Карлайла принялся тускнеть, словно все, что там случилось, произошло с кем-то другим.
У слияния Северного и Южного Тайна мы устроили небольшой лагерь, развели огонь и укрылись в давно заброшенном укреплении на холме.
– Как ты думаешь, – спросила я Ланса, нанизывая лосося на вертел из ивовой ветки и помещая его над углями маленького очага, – я по-прежнему королева, несмотря на то что живу, как изгой, в лесах?
– Может быть, – ответил бретонец. – Люди не могли тебя так быстро забыть. Не забыл и Артур. Уверен, что рано или поздно они позовут тебя обратно.
При этих словах я застонала. Ланс дал мне еще одну возможность, подарил новую жизнь сверх той, которая была предначертана мойрой, и я хотела воспользоваться ей свободно, не связывая себя с тем, что было раньше. Прошлое для меня умерло.
Все… кроме Артура. Каждый раз вспоминая о муже, я вновь и вновь видела, как он одиноко стоит в комнате, а меня уводят от него в камеру. И сейчас, после моего спасения, ему приходится туго, одному, не имея рядом никого, кто бы заглянул в его душу. Мысль причинила мне острую боль, и Я решительно отбросила ее. Когда доберемся до Джойс Гарда, пошлю ему весточку. Больше я сделать ничего не в силах.
– Нужно перебраться через Стену, – проговорил Ланселот, поддевая на кинжал кусок лососины. – Лучше идти до Честера вдоль северного рукава реки, а там посмотрим, сможем ли мы проскользнуть.
– До Честера? Великие боги! Но это же большое поселение. У них наверняка у каждых ворот часовые.
– Думаю, можно проплыть под мостом.
– Проплыть? – Ланс говорил так, словно предлагал чуть ли не самую разумную вещь в мире, но для меня его слова прозвучали не менее абсурдно, как если бы он советовал расправить крылья и полететь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60