И наблюдала, как рушится образ языческой королевы, подходит к концу мое соправление в качестве равноправного и уважаемого партнера короля.
Они прислушались к обвинениям своего епископа, и я скорее услышала, чем увидела их вердикт: «Виновна». «Виновна». «Смерть на костре на рассвете».
Охваченная ужасом от услышанного приговора, я подняла голову. Низложение, ссылка, объявление вне закона – вот самое страшное, что я могла себе представить. Но никак не публичную казнь.
Мои колени дрожали, но я вышла из зала с гордо поднятой головой и королевским достоинством, которое дается лишь годами практики. Они могут отнять мою жизнь, но они никогда не увидят меня плачущей.
И подумать только, после всего этот гнусный церковник пожелал меня видеть! Я лишь обругала его, когда он пришел со своими лживыми утешениями. Но бравада не могла продолжаться долго. И когда появилась Нимю, я с рыданиями упала к ней на руки. Она нежно меня обняла и напомнила учение друидов о реинкарнации после смерти. «Новая жизнь Гвен. Совершенно новое начало».
Но я не столько беспокоилась о последующей жизни, сколько о завтрашнем утре…
– Не хочу умирать, – всхлипывала я, прижимаясь к ее худенькому телу. – Я люблю жизнь, люблю Артура, Ланса и Круглый Стол тоже. Быть сожженной на глазах у всех… – меня колотило, и подруга укутала меня в плащ. – А что, если я не вынесу? Подогнутся ноги, и не смогу идти, закричу. Если вспомню о доме, расплачусь, разревусь, не дойдя до костра. Я не вынесу, говорю тебе, не вынесу.
– Конечно, вынесешь, – Нимю сказала это обычным голосом, совсем не таким, как у Матери, но одной фразой заставила меня вспомнить о долге. Так часто случалось в минуты страха и неуверенности: я не решалась совершить то, что требовалось, но кто-нибудь поддерживал меня своим доверием.
– Вынесешь, – повторила она опять и подняла мое заплаканное лицо. – Не забывай, я ведь ученица Мерлина и обладаю провидением. Ты все вынесешь. Через все пройдешь. Я это знаю. Я это видела.
И она излила свою силу и веру в дырявый сосуд, который хранил мою отвагу. К тому времени, когда она ушла, я все уже выплакала и была почти готова встретить рассвет. Пришла Инид молиться со мной ночью и нашла меня спокойной и уравновешенной. Даже Гарет находил мое общество не таким уж удручающим. Но я продолжала размышлять, как мы к такому пришли… и где был Мордред.
Единственное лицо, которое не попалось мне на глаза во время суда и вынесения приговора, было лицо моего приемного сына. Куда ты делся? Убежал в леса на поиски души? Вернулся к тетушке доложить об успехе? Или просто скрылся, как Ланс, чтобы залечить раны, причиненные жизнью? Не могу сказать, чтобы мне хотелось увидеть тебя утром, когда в кровавом соревновании с солнцем языки пламени вознесутся к небу… И все же мне хотелось бы знать, что двигало Мордредом.
– Я думаю, – проговорил Гарет, – Мордред глубоко расстроен тем, что случилось. Он здорово разозлился на Ланселота, после того как прочитал письмо, просто воспылал к бретонцу ненавистью. Но о вас, миледи, он всегда говорил хорошо.
Я скривила губы в подобии улыбки, искренне надеясь, что Гарет прав. Может быть, такое неприятие бретонца возникло у Мордреда из-за его пусть невысказанной, пусть извращенной, но все-таки верности Артуру? Но щели в ставнях становились светлее, и времени для подобных размышлений оставалось все меньше. Самое лучшее, что можно было сделать, – это препоручить приемного сына богам и вспомнить, что в детстве я сделала для него все, что смогла.
За стенами камеры послышались приглушенные голоса, ключ загремел в замке, и Гарет поднялся. В углу пошевелилась и проснулась Инид и поспешно перекрестилась, когда распахнулась дверь.
На пороге рядом с факельщиком посеревший и старый, как смерть, стоял Артур Пендрагон.
Озадаченная этим визитом и пораженная видом мужа, я приподнялась с тюфяка. Все мысли о себе тут же исчезли из головы.
– Оставьте нас, – проговорил он хриплым голосом, и Гарет торопливо вывел Инид из камеры.
Мы молча смотрели друг на друга. Судя по всему, он был так же поражен моим видом, как и я его. Однажды я его уже видела таким – с опустошенными глазами на осунувшемся лице, сгорбившимся, как старик под ударами ветра. Это было еще до женитьбы в Рекине, когда я поняла, что наши судьбы переплетены. В ту ночь под тяжестью невыносимой ноши он выглядел таким же старым и изможденным…
Мне надо было что-нибудь сказать, чтобы облегчить его муку. Но что молодые знают о видениях? Они исчезают, прежде чем их успеваешь понять. Теперь же все было в реальной жизни: муж стоял передо мной, обуреваемый потребностью что-то услышать или сказать.
– Ах, Гвен, – произнес он скрипучим шепотом, и отзвук голоса забился в каменные стены, как ищущая выхода мышь.
Я шагнула к нему, но, как только протянула руки, чтобы обнять его за шею, он отступил назад и крепко взял меня за плечи. Усилием воли Артур справился с голосом.
– Я пришел тебя освободить… ни о чем другом и думать не мог с тех пор, как услышал вердикт. Гавейн и некоторые другие рыцари настаивают на твоем прощении. Нимю говорит, что время умирать для тебя еще не настало. И я пропаду, если тебя не будет рядом. Поэтому я решил, что сейчас мы выйдем вместе на виду у всего двора, и я прощу тебя королевским указом.
– Артур! – я задохнулась от мысли, что он решился на такое – использовать королевскую власть, чтобы сломать правовую систему, которую он с таким трудом возводил. – Этого нельзя делать!
– Нет, девочка. Чего мне действительно нельзя делать, так это молча сидеть и смотреть, как тебя поведут на костер.
Верховный король и я стояли друг против друга, и моя жизнь висела где-то между нами. Снова жить, смеяться, любить, танцевать… слезы надежды и благодарности наполнили мои глаза и грозили смыть то немногое мужество, которое я накопила в последние часы. Меня захлестнула волна нежности и любви к мужу, но внезапно я поняла, что все, для чего мы жили, вот-вот разлетится в прах. Придя в ужас от этой мысли, я выпрямилась во весь рост и посмотрела ему прямо в глаза.
– Конечно, ты справишься со всем, – мой голос дрожал лишь вначале. – Если могу справиться я, то справишься и ты. Поступить иначе значит перечеркнуть всю нашу жизнь. Ты ведь бился за то, чтобы все люди – простые и знать – отвечали за свои действия. Суд велся честно, присяжные были беспристрастны, насколько это возможно при данных обстоятельствах. Если теперь ты отменишь приговор, наше царствование окончится позором. Будет сплошным обманом.
Он смотрел мне в глаза – открытый и беззащитный, как никогда раньше.
– Гвен, но без тебя моя жизнь и так будет обманом.
Его слова разодрали меня, как орлиные когти. Сердце защемило от мысли, что мужчина, которому так не просто было признаться в любви, сейчас готов расстаться со всем, чтобы только сохранить мне жизнь. Король, о котором молила в дни тиранов вся Британия и которого силой своего волшебства или каким-то еще способом сотворил Мерлин. Тот, чье предназначение было хранить свет цивилизации от варваров. Его имя, предсказывал колдун, окажется начертанным на звездах и сохранится в веках. Для этого он получил живой разум и честь; открытый характер и сильный дух притягивал к нему людей, которые были ему беззаветно верны. Все это замыслил чародей, но претворять в жизнь приходилось человеку. И я не хотела, чтобы из-за меня все это рухнуло.
– Я не принимаю твоего предложения.
Он удивленно посмотрел на меня, озадаченный и обиженный моим ответом. Хорошо еще, что он просто держал меня за плечи; теплое, защищающее объятие совершенно лишило бы меня мужества.
Слезы выступили у него на глазах, и в них отразилось то, что он так и не сумел сказать. Собрав остатки решимости, я улыбнулась.
– Это было чудесное время, Артур Пендрагон.
И я горжусь тем, что была твоей женой. Но нужды народа прежде всего, неважно, какую цену за это приходится платить. Ты нужен людям, они нуждаются в твоем законе и должны верить всему, что ты сделал. И я не могу, чтобы из-за меня они разуверились в тебе.
Его челюсти сжались, будто он собирался возразить, и я почти грубо поспешила это пресечь.
– Уж не собираешься ли ты разреветься, сентиментальный дурачок? Мне предстоит еще кое-что, и я не хочу, чтобы ты промочил мое платье слезами.
Мой изменившийся тон озадачил его. Он отпустил мои плечи, и в этот момент шаги часового за дверью замерли.
– Ну-ну, соберись. Мне еще нужно причесаться.
Прежде чем войти, в дверь постучали. Снаружи стоял мой эскорт – все воины королевы, белые щиты которых были затянуты черным.
Не отрывая от меня глаз, Артур помедлил, мне даже показалось, что он собирается еще что-то сказать, поэтому я дерзко подняла подбородок и показала ему большие пальцы. Он отвернулся, моргая, но прежде, чем закрыть за собой дверь, ответил на приветствие.
Причесаться! За какие земные мысли мы цепляемся пред ликом хаоса. Хорошо еще, что я держалась на ногах и, не в силах ступить и шагу, качалась, как тростинка. Ну, встряхнись, девочка! Твой последний выход перед народом. Нанни не простила бы тебя, если бы ты его скомкала.
Мысль о старой няне заставила меня улыбнуться. А когда ко мне подошел Гарет, я почувствовала благодарность за его протянутую руку. Он начал говорить, без сомнения, намереваясь произнести какие-то слова сочувствия, но я перебила его, опасаясь, что всякое промедление может лишить меня мужества встретить судьбу.
– Не вини себя, – попросила я. – И не давай слишком убиваться Лансу. Очень уж он в себе копается.
Гарет что-то пробормотал в ответ, но не двинулся с места. В коридоре неподвижно застыл эскорт, который словно был скован летаргическим сном.
Что говорила мне мама перед самой смертью? Если ты знаешь, что тебе нужно делать, ты должна это сделать… как бы трудно тебе ни было и какую бы боль ты ни ощутила. Оказывается, все так просто.
Приподняв одной рукой юбку, я другой сжала ладонь Гарета, давая ему знак идти.
Пора, пока еще я в силах. Шаг за шагом. Глаза опущены к земле. Я не гляжу ни направо, ни налево, чтобы не увидеть на чьем-нибудь лице сострадания. Сосредоточься на том, чтобы не запнуться, на том, что предстоит тебе сделать во имя народа. Тебе – кельтской королеве… частице королевской клятвы.
30
КОСТЕР
Небо над головами было серым, когда мы шли к площади в сердце Карлайля. От реки поднимался легкий туман, размывая контуры зданий и клубясь вокруг нас, пока мы находились на открытом пространстве.
Лишь однажды я подняла глаза и различила в дымке поленья и ветви, сложенные вокруг столба. Костер был высок, как тот, что готовят к празднику.
По площади передвигались призрачные фигуры, и ближайшие к нам расступились, чтобы пропустить нас вперед. Сапоги, подолы плащей и подрубочные швы на них отодвинулись к фонтану – тому самому, из которого я черпала воду, когда впервые увидела Артура.
Он, хоть и был деревенским парнем, без сомнения, решил, что я кухарка – босоногая, с черпаком в руке. Великие боги! Неужели это случилось почти тридцать лет назад? А кажется, будто вчера…
Я внезапно запнулась и уцепилась за руку Гарета, чтобы не упасть. Из толпы мужчин послышался стон, но я по-прежнему на них не смотрела.
Ступеньки, а не лестница, вели на крохотный помост. Лишняя работа плотнику. Соорудил бы перила, чтобы мне было легче сохранять равновесие.
Гарет поддерживал меня, проводя по доскам к массивному столбу, возвышавшемуся в самом центре. Я прислонилась к нему, благодарная за его надежность, и возвела глаза к Великому Неизвестному. Я хотела поблагодарить Гарета за помощь и надеялась, что голос меня не подведет.
Он наклонился ко мне, как будто собирался что-то прошептать, но Агравейн грубо оттолкнул его и обвязал меня веревкой – хорошей, толстой веревкой, способной удержать и быка. Или непокорную королеву, несдержанную на язык?
Кто-то начал возиться с моими волосами, стараясь собрать их на затылке, перед тем как накинуть на голову капюшон.
– Не надо, – бросила я и повернулась к человеку за моей спиной. – Позвольте хоть увидеть новый рассвет.
Он в нерешительности остановился, не зная, есть ли у меня право – у почти уже мертвой королевы – отдавать приказание. И я наградила его болезненной улыбкой. – Обещаю, что никого не прокляну даже без него.
Смущенный человек поспешно попятился.
Туман стал рассеиваться, и я различила толпу: фермеры, крестьяне, торговцы, горожане – все пришли пораньше, чтобы занять лучшие места. Глашатай с барабаном прохаживался взад и вперед, и его бухающий инструмент будил тех, кто мог проспать зрелище. То и дело он исчезал в прилегающих улочках, но вот вышел на площадь, продолжая выбивать монотонный ритм.
По другую сторону мощеного пространства кузнец сторожил свою кузницу, а помощник в редеющей тьме раздувал пламя, сводя вместе ручки мехов. Компания пажей заняла свое место со смоляными факелами, готовая по первому знаку бросить их к моим ногам.
Я поспешно отвела взгляд и впервые заметила придворных. Одни внимательно смотрели в мою сторону, другие приглушенными голосами переговаривались между собой.
На другой стороне площади на ступенях церкви возвышался епископ и, чтобы облегчить совесть прихожан, без сомнения, провозглашал мое прощение. Из-за расстояния я не могла различить их лиц, но, судя по ярким одеждам, среди них было много знати.
Артур? Я подавила в себе этот вопрос. Не дай ему Бог все это видеть! Слишком много хорошего было в нашей жизни, чтобы сохранить обо мне вот такое воспоминание.
Я подняла глаза к небу и стала смотреть ввысь, где, точно пенистый поток на камнях, бежали на восток небольшие облачка. По ним уже можно было судить о пышности предстоящего восхода. Он будет оранжево-розовым, может быть, розовым, когда солнце поднимется над горизонтом. Но по крайней мере не красным.
Внизу не смолкал бой барабана, и я мрачно подумала, что ему, как менестрелям, сегодня предстоит вызвать на небо солнце.
Часовой на стене следил, когда над горизонтом появится первый луч, и по его сигналу подали голос большие боевые рога, от призыва которых у каждого воина бурлит и закипает кровь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60