Женщины, за исключением Инид, Линетты и Элизабель, были такими же незнакомыми. Их имена я еще могла припомнить, но сердца и характеры так и не удосужилась понять. Некоторые из них склонились, чтобы помочь лежащим на полу воинам. Гингалин, Флоренс и Колгреванс приняли смерть от руки Ланса, а Гахерис стонал в полузабытьи.
А посреди всех, пытаясь укрыться за остатками королевского достоинства, стояла я и гадала, где же Артур и смог ли ускользнуть Ланселот. И что будет дальше со мной? Появился Мордред, наспех забинтовавший рану и захвативший из темницы наручники и цепи. Увидев их, я протянула ему руки, а сама с холодным презрением вглядывалась в лицо, стараясь проникнуть в сердце. Но обнаружила лишь синяк от пощечины, которую дала ему накануне.
Может быть, и этого было достаточно.
29
СУД
Вот так начинался кошмар… шумный вначале, когда вернулся Артур, разъяренный, будто поднятый со спячки медведь…
– О, Боги, Гвен, – проревел он, дико топая по комнате. – Неужели тебе надо было обязательно лезть прямо в их западню.
– Мне – в западню? – бросила я в ответ, вскидывая руки, как только позволяли наручники. – Ловушку устроили, чтобы опорочить нас обоих. Задумала ее фея Моргана, а осуществили по ее наущению оркнейцы.
– Только Агравейн и Гахерис, – мрачно поправил муж. – Гарет был не посвящен, а Гавейн отказался участвовать. Что же до Мордреда…
Он умолк, и я постаралась не заметить скрытый в его словах смысл, все еще не в состоянии примирить действия своего приемного сына с убеждением в его порядочности.
– Ты должен был меня предупредить, что в письме Морганы содержалось больше, чем просто озабоченность по поводу церкви в Камелоте, – вернулась я к сути нашего спора. – Как же так, Артур, она обвинила Ланса и меня в измене, а ты мне в этом не признался? Почему ты не спросил меня?
Муж внезапно остановился и молча поглядел в окно. Одно его плечо было приподнято, будто он собирался отражать удар, хотя в комнату проникал лишь легкий ветерок, доносивший плеск весел лодочника, везущего вверх по реке товары. Наконец он пожал плечами.
– Наверное, не хотел знать.
– Какая же это глупость! – вскричала я; в отчаянии я стала терять контроль над собой. – Ты веришь в чьи-то лживые обвинения и не хочешь спросить собственную жену, где же правда. А я могла бы тебе ответить – и отвечаю сейчас: Ланселот и я всегда были тебе верны и ни в прошлом, ни в будущем не способны ничего замышлять против тебя.
– Я тебе верю, – мягко ответил он и возобновил свой бег по комнате.
– Тогда зачем дал себя уговорить уехать на ночь, чтобы они получили возможность застать нас с Ланселотом наедине.
– Они согласились снять свои обвинения, если он не придет в твою комнату, пока меня не будет в Карлайле.
«О небеса», – подумала я и тяжело вздохнула. За всю нашу совместную жизнь он единственный раз перешагнул мой порог, и то, чтобы получить утешение, более основательное, чем могла дать постель. Я злилась на богов, которые позволили всему случиться, не меньше, чем на людей, которые все это устроили.
– Они согласились на суд присяжных. – Артур старался уйти от спора. – Ты будешь защищаться перед коллегией равных.
– А откуда ты найдешь столько верховных королев? – съязвила я в ответ, а сама подумала, разве кто-нибудь способен, кроме правителя-монарха, разобраться в происходящем.
Муж только изогнул бровь и не обратил внимания на мою вольность.
– Что же до Ланса и его сторонников, все они покинули Карлайл. Эктор, Борс, Лионель, Мелиас, многие другие… Без сомнения, прячутся в лесу.
Или, если у них остался здравый смысл, вернулись в Джойс Гард. Зачем задерживаться в округе, где их могут переловить, как Пеллинора и Ламорака? Ярость, которую раньше у меня вызывала Моргана, теперь я испытывала к ее племянникам.
– Утром умер Гахерис. Значит, прежде чем скрыться, Ланс убил четверых.
«Что ж, – горько подумала я, – одной гадюкой меньше, и на том спасибо».
– Я… я заявил, что не буду судьей, – теперь Артур говорил очень тихо. Его гнев прошел, и он сосредоточился на печальных деталях спасения моей репутации от нападок Морганы. – Отец Болдуин предложил на мое место кого-нибудь от церкви, может быть, монаха Гилдаса.
– Нет! – Ни при каких обстоятельствах я не позволю судить себя этому тупоголовому резонеру. – Есть причины, по которым он не сможет быть беспристрастным. Отец отказал ему, когда он просил моей руки перед тем, как мы поженились с тобой.
– Как бы он с тобой справился? – удивился муж и долго оценивающе смотрел на меня. – Ему повезло, что не пришлось пробовать.
Наполовину скрытый комплимент лишил меня самообладания, и, несмотря ни на что, я улыбнулась и сделала шаг навстречу мужу.
– Артур, я говорю правду. Все совсем не так, как они преподносят. Мы с Лансом ни разу не были в одной постели.
– А если бы и были, это не мое дело. – Ответ прозвучал грубо, но он добавил гораздо мягче: – Спасибо, что сказала… Рад был узнать.
Это было невольным признанием. Слова прорвали завесу молчания, точно струйка воды, показавшаяся из трещины в плотине, которая уже не в состоянии сдерживать воды переполнившегося озера. «Вот теперь, – подумала я, – теперь у меня есть шанс, которого я ждала всю замужнюю жизнь. Нужно только его ободрить…» Но прежде чем я успела вымолвить имя мужа, в дверь громко постучали, и, не дожидаясь ответа, в комнату вошел Агравейн.
– Пора, ваше величество, – объявил он, неизвестно к кому из нас обращаясь. Артур побелел и отвернулся, а оркнеец грубо подтолкнул меня к двери. В коридоре я помедлила и бросила на мужа последний взгляд. Артур стоял там один – покинутый человек, ушедший в себя и раздираемый изнутри десятком демонов. Я отчаянно захотела к нему подойти, поддержать, помочь высказать боязни и ужасы, которые он так долго не признавал. Но Агравейн захлопнул между нами дверь и повел меня, всхлипывающую, в винный погреб, который они использовали как темницу.
После этого наступила тишина, и я изнывала в камере, отрезанная от друзей и свободы…
Могло оказаться хуже: страж не заковывал меня в кандалы. Кухарка каждый день посылала поднос горячей еды, и через высокое окно я могла смотреть на верхушки деревьев и небо. Даже полные безделья долгие дни не казались такими ужасными. Мучения приносила ночь.
Страшные сны – отвратительные кошмары, преследовавшие меня в моменты ужаса с самого детства. Я видела отца на вершине кострища на празднике костров. Он плясал и подпрыгивал там, только теперь не бросал в середину, как в жизни, тлеющие головни, а танцевал в самом центре этого ада, не пытаясь спуститься вниз, бесконечное число раз отдавая жизнь за свой народ, и я рыдала и просыпалась в слезах.
Или смех Морганы. Вкрадчивый радостный смех, потому что я потеряла ребенка. Гнев и беспомощная жалость к себе переворачивали все у меня внутри, и, когда я просыпалась, меня сильно мутило.
Но хуже всего, когда мне снился Артур, медленно, неотвратимо пронзаемый в сражении копьем, после того как вызвал на бой похитившего меня Маэлгона. Смертельно раненый, в последней агонии он слал мне сквозь сон все новые и новые волны боли, тянулся ко мне из темно-кровавой лужи отчаяния, и с криком я приходила в себя.
Так возвращались самые сильные страхи моей жизни, преувеличенно-гротескно шествовали передо мной в темноте. А когда они на короткое время исчезали, я молилась. Так же страстно, как за Ланса, когда он был недалек от смерти. Теперь я молилась, чтобы его миновали опасности и чтобы суд признал нашу невиновность.
К моменту суда мои глаза запали от недосыпания, дух ослабел от пережитого. Я медленно прошла через огромную комнату и как подкошенная рухнула на простой стул с жесткой спинкой, так непохожий на тот, резной, каким я пользовалась в свою бытность королевой. На том по крайней мере были подушки. Но Агравейн указал мне на этот.
Судьи на этот раз не было. Никто не согласился взяться за работу после того, как от нее отказался Артур. И в судей зачислили всех домашних. Я медленно обвела глазами комнату, с удивлением заметив в ней столько незнакомцев. И лишь изредка попадались родные лица: Инид и Элизабель сидели вместе, Линетта с новорожденным на руках, Фрида держала на коленях внука, повариха так и не успела снять передник. Присутствовала там и Нимю, но она, как и положено жрице, держалась ото всех в стороне.
Я видела, как ерзали среди мужчин рыцари – поправляли перевязь, рассматривали сапоги, поигрывали кинжалами. Гарет и Грифлет поймали мой взгляд и ободряюще улыбнулись, Гавейн уставился в потолок, Кэй расположился рядом с Артуром, а по другую сторону сел Паломид и что-то шептал королю на ухо. Иронсид избегал моих глаз.
С обвинениями против меня выступил Агравейн. Он расхаживал с важным видом в небольшом свободном пространстве посередине собравшихся и подкреплял свои аргументы театральными жестами.
– Захвачена в собственной спальне, – с ударением произнес он, – голой в объятиях любовника…
– Я не была голой, и мы стояли, – попыталась я перебить обвинителя, но голос оказался настолько слаб, что Агравейн не обратил внимания на мое замечание.
Сжимая в руке письмо Морганы, смазливый оркнеец заявил, что Артур достоин лучшей жены. Я разглядывала его и размышляла, что его заставляло так обрушиваться на меня. Его ревность к Ланселоту была хорошо известна, как и приверженность фее Моргане, которая сняла с него грех убийства матери. И все же возводить на нас обвинения в любовной связи и доходить до обвинений в измене было просто нелепо. Я слушала его бред и никак не могла принять всерьез, настолько дикими казались все его измышления.
Потом в мою защиту поднялся Бедивер. Он указал на слабости в утверждениях Агравейна, на отсутствие улик и тот факт, что Моргана однажды сама пыталась убить Артура с помощью своего любовника Акколона.
– Что это, дурная шутка? – насмешливо произнес он. – Госпожа озера обвиняет жену верховного короля в том, в чем виновата она сама. – Нет ни малейших доказательств, чтобы подкрепить обвинения Агравейна, – продолжал он. – Зато многолетняя верная служба Круглому Столу доказывает безупречность помыслов королевы и Ланселота. Бретонец привнес в Братство честь, изысканность и отвагу, а миледи – человечность, чтобы оно отличалось от обычного сборища воинов. Разве не была она всегда рядом, чтобы выслушать ваши проблемы и поддержать в трудностях, не радовалась, когда вы побеждали?
В качестве последнего аргумента Бедивер напомнил двору, что, согласно древней традиции, кельтские женщины вправе выбирать партнера себе в постель по его достоинствам. И если бы я решила воспользоваться этим правом, что было бы естественнее, чем остановить свой выбор на личном защитнике и лучшем воине королевства?
Когда Бедивер кончил, я вздохнула с облегчением. Я умоляла его строить защиту так, чтобы не бросить на Артура как на мужчину никакой тени. И со своей задачей Бедивер справился блестяще.
Защита оказалась энергичной и великолепной. Каждый бог, которого я молила, каждый дух, к которому обращалась, руководил красноречием Бедивера. И если бы у меня хватило сил, в конце речи я бы зааплодировала ему.
Его слова возымели действие – новички с интересом, а может быть, с уважением взглянули на меня, в то время как остальные закивали головами, рассказывая друг другу, какие я оказала им благодеяния и как беспокоилась о них. Надежда, что правовая система Артура, пробившая с таким трудом себе дорогу, может вынести справедливое решение, придала мне силы. Я распрямилась на стуле и решительно взглянула на своих обвинителей.
И в этот миг вперед выступил епископ из собора Карлайла – тот самый человек, которого Винни убеждала меня развлекать. Он постарел, достиг почтенного возраста и с длинной белой бородой выглядел добрым и мудрым, когда опирался на пастуший посох. И громовым голосом он решил мою участь…
– А можешь ли ты утверждать, что невинна и в измене духом так же, как и телом? – спросил он.
– А какое вы имеете право судить мой дух? – вспыхнула я, пораженная его правотой.
Но в тот миг, когда слова слетели у меня с языка, я глубоко пожалела о них. Патриарх отвернулся от меня к слушающим с изяществом прирожденного оратора.
– Вот, дети мои, вы и узрели, в чем заключается опасность, когда объятая гордыней королева-язычница управляет христианской страной. Необузданная гордость неизбежно приведет и к другим грехам: сластолюбию, измене мужу, тщеславию и дурным замыслам ради собственной корысти. Я слышал, что королева разрушила истинный союз Ланселота с Элейн и прогнала девушку со двора для того, чтобы постоянно иметь любовника рядом. Что это такое, если не превышение власти? Не использование положения в личных целях? И после этого она смеет без тени стыда оставаться с вами.
Епископ сделал паузу и повернулся ко мне, рука взвилась и, описав дугу, замерла – все посмотрели туда, куда указывал его обвиняющий перст: там, пригвожденная его словами к стулу, сидела я.
– Смотрите на нее, – призывал церковник. – Даже сейчас, уличенная в преступных деяниях, она ведет себя вызывающе. А ведь спасение ее лишь в том, чтобы исповедаться в грехах, оставить гордыню и предать себя Богу и мужу.
Вот тогда я поняла, что дело проиграно. Холодок заполз в сердце, и я опустила голову, чтобы присяжные не заметили в глазах отчаяния. Епископ, конечно, принял мой жест за раскаяние.
Пока они обсуждали решение, я оставалась в камере, а когда за мной пришел Лукан, чтобы отвести обратно в зал, по его щекам катились слезы. Элизабель держалась рядом, видимо, чтобы подхватить, если мне станет дурно. Я избегала смотреть на Артура и обводила глазами лица хорошо мне знакомых людей, но язычники и христиане – все были одинаково мрачны. Многие даже плакали. Другие отворачивались со стыдом. А некоторые презрительно взирали на королеву, которую они собирались вот-вот низложить и отослать в Регед. Я снова опустила голову.
Я стояла в сандалиях и длинном одеянии грешницы, давно лишенная короны, всех платьев и даже золотого шейного обруча, который я так любила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60