Может быть, он нарочно пустил слух о своей смерти, чтобы ускользнуть от матери. Если так, то это красноречиво говорит, какой властью над детьми обладала Моргауза. На секунду мой взгляд задержался на Мордреде, и я в который раз спросила себя, о чем ему рассказала мать, а что утаила.
Завершение турнира получилось на славу, и все были сильно возбуждены, когда собрались на праздник урожая.
Праздник в августе я всегда любила больше всего. Он самый веселый из четырех святых дней: радостнее Самхейна, не такой бешеный, как праздник костров Белтейн, и уж, конечно, потешнее Имболка, которым начинается стылый месяц февраль. Участники приносят хлеб, испеченный из первого помола нового урожая, и складывают на столе во дворе.
Туда же кладут свежие овсяные лепешки, ячменные буханки, грубый хлеб Бог знает из какой мешанины и пшеничные ковриги из нашей собственной пекарни. Я видела, как утром над ними склонялась, покачивая головой, кухарка и разглядывала углубления в корочке, которые образовались от того, что на подходящем тесте танцевали домовые.
– Мы зовем их добрыми соседями, а вернее было бы – надоедливыми бесенятами, – пробормотала женщина, и я заметила, как она сотворила знак против зла, чтобы духи не обиделись на ее поспешные слова. И все же золотистые пышки получились на славу – достойное подношение богам урожая.
Как только весь хлеб был собран, отец Болдуин, отбросив всяческие сомнения по поводу своего участия в языческом празднике, не только благословил плоды труда, но возблагодарил за них и своего Бога, и всех местных богов. Я слушала священнослужителя и думала, что, если бы они все были так же великодушны, я приветствовала бы их с большей радостью.
Хлеб был преломлен и освящен, священное вино пошло по кругу, и рыцари двинулись в базилику. Круглый Стол установили вместе со стульями и знаменами; закругленный помост и горящие светильники образовали круг. Везде – яркие краски, приветствия, добрые пожелания. Линетта села рядом со мной, а Гарет занял место Гавейна подле Артура; кругом шутили и пересказывали его приключение. Но когда позже люди стали переходить с одного места на другое, юноша присоединился к Линетте, и я поинтересовалась о его мнимой смерти.
– Она не была запланирована, миледи, – ответил светловолосый рыцарь, взбалтывая вино в бокале и разглядывая образовавшийся в центре его вихрь. – Несколько лет назад, как раз перед моим тринадцатилетием, я плыл в море на небольшом суденышке, которое разбилось у скалы, прозванной Баржой старика. По воле богов, меня, скорее мертвого, чем живого, в заливе у страны пиктов подобрал рыбак – я плыл, вцепившись в обломки судна. Вдвоем с женой они выходили меня. А когда я понял, что никто не догадывается о моем благородном происхождении, я решил воспользоваться случаем и постараться самому устроить свою жизнь. Я понимал, что с такими старшими братьями, как Гавейн, Гахерис и Агравейн, навсегда останусь в тени, если не сумею доказать сам, чего я стою.
Он улыбнулся через мое плечо Артуру:
– Старшие братья давно уехали из дома и не узнали меня, когда я появился при дворе – для них я был просто сельским мальчишкой, мечтающим заслужить место оруженосца. Меня учил Ланселот, а вы послали на испытание – у меня оказались все средства и возможности, чтобы достигнуть желаемого. – По всему было видно, что Гарет испытывал огромное счастье, но, когда он заговорил о Лансе, тень пробежала по его лицу. – С тех пор как я вернулся ко двору, я еще ни разу не видел защитника королевы. Не мог же он уехать, когда здесь проводят турнир.
У меня захватило дух, когда я поняла, что он ничего не слышал об исчезновении своего наставника.
– Ланселот оставил нас почти год назад, – медленно проговорил Артур. – Мы искали его повсюду: в Джойс Гарде, Корнуолле, в Уэльсе, даже посылали гонцов в Бретань, где живут его родственники. Но о нем нигде не слышали.
– А владычицу озера вы спрашивали? – Гарет перевел взгляд с Артура на меня. – Он ведь вырос в ее святилище. Вполне естественно, если он вернулся в ее храм.
Судя по всему, юноша не знал, что его тетка пыталась захватить трон и старалась втянуть в свои планы Ланселота. Несколько мгновений я размышляла, не сообщить ли ему об этом, но он уже развивал свою мысль дальше:
– Верховная жрица считается лучшей целительницей во всей Британии. И, если он заболел или ранен, ему сам Бог велел к ней обратиться. Разрешите мне отправиться на Черное озеро и самому поискать Ланселота, – попросил Гарет. – К тому же я столько лет не видел тетю. Хотелось бы, чтобы она узнала, что я снова живой, от меня самого, а не от какого-нибудь чужака.
Оптимизм Гарета был настолько заразительным, что во мне вновь вспыхнула надежда, что Ланселот жив.
– Ради Бога, поезжай, – ответила я ему, и, расстегнув брошь, вложила ее ему в ладонь. Она замерцала всеми оттенками изменчивого моря, когда я складывала ему пальцы. – Прими этот знак нашего доверия.
– Ваше величество! – в его восклицании слышалась и обида и удивление. – Я не нуждаюсь в подобных подарках. Ланселот был моим наставником, настоящим другом – ближе отца, которого я едва знал. И если я смогу услужить вам обоим, для меня это счастье, а не способ заработать.
Я улыбнулась его возмущению, но сказала, что могут возникнуть непредвиденные расходы, и в конце концов он принял брошь. Это была та, из Мота, которую ювелир делал в моем присутствии, и не имело значения, насколько я дорожила ею, гораздо важнее было найти Ланселота.
Артур подал знак шуту, и Дагонет быстро заставил зал притихнуть, чтобы верховный король смог воздать почести прошлым подвигам Гарета и объяснить, почему он так быстро снова покидает нас.
– Для меня это большая радость, – отвечал новый победитель турнира, и его глаза горели внутренним огнем. – Что еще можно требовать от жизни, как ни служения лучшему на свете королю, когда можно доказывать свою доблесть, устраняя несправедливость в королевстве или приходя на помощь братьям-соратникам? Без сомнения, в этом и есть высшая честь. – Широким жестом он обвел зал, как бы приглашая присутствующих согласиться с собой. – Каждый, – объявил он, – должен иметь возможность пройти подобное испытание: это полезно для души и для тела.
То были пророческие слова, мой друг. Поистине пророческие.
Я взглянула сквозь сумрак камеры на высокого светловолосого воина, который помогал мне коротать мою последнюю ночь, и воспоминания вызвали у меня улыбку.
– Мало кто из нас мог представить, к чему приведет подобная мысль.
– Да, миледи, – он вздохнул и, заметив, что огонь в очаге замирает, поднялся, чтобы подбросить полено и размять затекшие от долгого сидения на холоде мышцы. – В те времена мы только открывали, на что способны. И если наши глаза оказывались незрячими, то лишь от восторга, вызванного всем, что могло произойти.
– Невинность, видимо, всегда восторженна, – пробормотала я и позволила ему вылить в мой бокал остатки вина.
И Бог свидетель, мы были такими невинными в то лето в Карлионе, хотя тени темных знаний наполняли окружавшие нас леса и порабощали наше тело и дух.
11
ПЕЛЛИНОР
В доме все только и говорили о путешествии Гарета, и на следующее утро, еще до того, как гости покинули нас, Мордред попросил разрешения отправиться в святилище вместе с братом.
– Он может взять меня в качестве своего оруженосца, и тогда не придется просить соизволения короля, чтобы повидаться с тетей Морганой.
Мальчик верно ухватил суть происходящего, и я оценила его ум. Он смотрел на меня с надеждой, и я нахмурилась.
– Ну что ж, конечно, но… может быть, сейчас не время. Ты ведь знаешь, мы со всем двором направляемся на север, чтобы провести зиму в Карлайле. И Бедиверу во время приготовлений, безусловно, потребуется твоя помощь.
Разочарование Мордреда было таким очевидным, что я не выдержала и отвернулась. Сколько раз в прошлом я отказывала ему в такой поездке? Верховная жрица безжалостно пользовалась людьми, и тот факт, что Мордред приходился ей племянником, не удержал бы ее от соблазна извлечь выгоду из его невинности. Я не была готова подвергнуть мальчика такой опасности и предпочитала, чтобы он сердился на меня, но не был бы раздавлен теткой. Он отправился на вечерние занятия с обиженным выражением юнца, который не может понять, почему отказывают в его просьбе, а я в сотый раз задумалась, как бы распутать сеть ненависти и отчуждения в семействе Артура.
Проблема заключалась в том, что все распри уходили корнями в далекое прошлое, когда Игрейна была замужем за герцогом Корнуэльским Горлуа. Он был вдовцом, намного старше ее и уже вырастил того самого Кадора, который теперь чах в Корнуолле. Но он был добрым и заботливым мужем, какими часто оказываются старики, и Игрейна родила ему двух дочерей – веселую Моргаузу и темноволосую скрытную Моргану. Неприятности начались, когда юная прелестная герцогиня завладела думами Утера Пендрагона, человека своенравного, только что избранного верховным королем Защищая жену, Горлуа решился на войну и был убит во время вылазки в лагерь короля, в то время как Утер лежал в постели с Игрейной, пробравшись в Тинтагель под видом герцога. Люди, верящие в могущество Мерлина, считают, что это свершилось благодаря его чарам, чтобы Утер под самой благоприятной звездой мог зачать величайшего короля Британии. Конечно, результатом всего этого стала поспешная женитьба вдовствующей герцогини и верховного короля, а потом… и рождение Артура.
Но дочери Горлуа были уверены, что Утер убил их родного отца, и ненавидели его такой лютой ненавистью, что вскоре после свадьбы Игрейне пришлось отослать их подальше от двора. И вот Моргауза и Моргана достигли зрелости, проклиная Утера не только за то, что он убил их отца, но и лишил матери.
Когда я приехала на юг, чтобы выйти замуж за Артура, Игрейна приняла меня под свое крыло, сгладила мою мальчишескую грубость, позволила занять место дочерей, которых она не воспитывала. На смертном одре мать Артура рассказала мне о тех днях в Тинтагеле: как уважала она герцога Горлуа и как боялась страсти Утера, как старалась избежать судьбы, которая возводила ее на королевский трон.
Она поведала об этом лишь мне, и я никому не рассказала о ее признании: ни Артуру, ни Нимю, ни Моргане и Моргаузе. Но всегда задавала себе вопрос, насколько ненависть к Утеру повлияла на чувства Морганы и Моргаузы к его сыну.
Совращение Артура Моргаузой, чтобы через ребенка возыметь над ним власть, и превращение Морганы из верной советницы в заговорщицу становятся понятнее, если знать историю их семьи. Но уживаться с ними от этого не легче, и я не знала, как объяснить все эти вещи четырнадцатилетнему Мордреду. И вот к тому времени, как наш караван вышел на дорогу, которую здесь именуют Уотлинг-стрит, Гарет отправился на новое испытание, а Мордред по-прежнему был с нами. Дорога пролегала по неровной полосе земли, которая, словно межа, обозначала границу между двумя мирами. К востоку расстилались внутренние районы – мягкая, плодородная почва, испещренная точками римских вилл, а к западу громоздились дикие горы Уэльса – родина древних кельтов, которые сами себя называют кимвры. Пограничная полоса между этими территориями необычная и грозная: полная голубых туманов и зеленых лесов, среди которых, как острова во времени, высятся холмы. На их вершинах сохранились древние укрепления, которые сейчас находятся в руках военачальников, таких, как Пеллинор из Рекина. Но даже там, где нет никаких сооружений и вершину холма не венчает вал, путника не оставляет ощущение, что за ним следит чей-то взгляд.
Прямая, как стрела, римская дорога прорезала зеленеющие леса и развалины древних городов. Циклы жизни и смерти мерцали в воздухе, точно преломляющийся свет миражей Вечности, а я думала о том, что по этому пути мы ехали с Артуром перед свадьбой.
Как люди нас любили тогда: бросали мотыги и сети, чтобы следовать за процессией, сопровождавшей молодого короля к его брачному ложу. Мы скакали навстречу судьбе – в сердце весны, полные воодушевления. А за нами следовала половина населения страны.
Я взглянула на мужа и Бедивера, которые ехали бок о бок и беседовали. С годами мы все погрузнели, сделались солиднее. Даже фермеры, отвлекающиеся от сбора осеннего урожая, чтобы помахать нам вслед, даже встречные путники, съезжающие на обочину, чтобы пропустить королевскую процессию, – все уже не казались поджарыми и голодными, как в юности. Здесь, как и по дороге в Карлион, мир и достаток, благоприятствующие нашему правлению, наложили на все отпечаток изобилия. Мы разбивали лагерь на полях и лугах, останавливались в придорожных тавернах и на постоялых дворах, которые нам встречались по пути, и везде, где возможно, наносили визиты военачальникам укреплений. Там я стала прислушиваться к рассказам.
– …Иду ночью через лес, а за мной весь скот, – шептала дочь хозяина таверны, и жадно внимающая ей Линетта полуоткрыла от изумления рот. – А он – зеленый, весь с ног до головы: кожа, одежда, волосы… даже лошадь у него зеленая.
– И что это было? – я ободряюще улыбнулась девочке.
Она торопливо перекрестилась и присела, изображая что-то вроде реверанса:
– Простите, ваше величество, я просто пересказываю, что говорил двоюродный брат моего дяди. Это было на севере, в диком и страшном месте. Говорят, он приносит всяческие бедствия и с каждым приходом становится все более дерзок.
– Так кто же он такой?
– Некоторые думают, он из древних, что вернулся Зеленый Человек прошлого.
Я заметила, что гиганты, драконы и тени древних богов всегда появляются где-то вдалеке и никогда не приближаются к смертным.
– Его видели в наших краях? – поинтересовалась я.
Девочка замотала кудряшками и с очаровательной дрожью повернулась к Линетте:
– Нет, – прошептала она.
Какая жалость, решила я. Хорошо, если бы такое показалось достаточно близко, чтобы его можно было рассмотреть. Но когда я сказала об этом Артуру, он разразился хохотом.
– Не говори мне об этих храбрых кельтах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60