Я привыкла к тому, что она вывешивает над дверями пучки дубовых, ясеневых веток и колючих кустарников, чтобы прогнать фей, хотя она же выставляет на ночь миску с чистой водой, чтобы духи, если они не ушли, смогли искупать своих детей. Она же вела нескончаемую войну с домовым, который шутя переворачивал горшок с капустным супом и страшно веселился, видя ее расстроенное лицо. Но это было что-то новенькое.
– Мой племянник Канахине уехал на испытание оруженосцем Иронсида, – призналась мне добрая женщина. – Жрица, охраняющая источник среди вязов, научила меня колдовству, которое должно помочь ему отыскать грааль… но его нужно творить втайне, так, чтобы никто не видел.
Она так умоляюще посмотрела на меня, что я решила расположиться в огороде прямо за дверью и вызвалась никого к ней не впускать, если все это займет не слишком много времени.
– Ах, спасибо, миледи. Это совсем недолго. А я замолвлю и за Ланселота словечко, – предложила кухарка, радуясь, что безнаказанно может вернуться к своему колдовству.
Ворожба и заклятия стали обычным явлением в доме. Хотя никто не предполагал, что испытание закончится за неделю, прошел уже месяц, а от странствующих рыцарей не приходило никаких вестей, и домашние начали молить богов за близких.
Не одна я вглядывалась в зеленеющую даль, стараясь представить, где теперь тот или иной человек. Элизабель, Бедивер и даже Артур тоже время от времени предавались этому занятию.
Дни летнего солнцестояния успешно миновали, и мы отправились в Камелот, все еще рассчитывая, что герои скоро вернутся домой. У меня появилась привычка каждое утро прогуливаться по верху стены, пока Артур и Бедивер совершали обход и строили планы на день. Я вглядывалась в любимый пейзаж, и мой дух устремлялся туда, как рыскающий в поисках следа терьер, или возносился в небеса, стараясь разглядеть, что происходит с Ланселотом. Но напрасно – я не знала, где он, и не могла предугадать, что с ним случится, так же, как не могла предсказать количество самцов в помете котят.
Наконец, когда лето клонилось к закату и в амбары Камелота перестали приезжать огромные возы со свежескошенным сеном, в ворота проковылял Мелиас. Он был измучен, грязен и раздавлен горем и совсем не походил на знатного юношу, который уезжал оруженосцем с Багдемагусом.
Ни он, ни его господин так и не нашли ничего похожего на грааль, хотя целыми днями ездили в поисках приключений по римской дороге, а по ночам спали в лесах. Однажды вечером они разбили лагерь невдалеке от перекрестка. Как вдруг, изрыгая проклятия и угрожающе жестикулируя, к ним подъехал незнакомый рыцарь. Последовала яростная стычка, во время которой Багдемагус был смертельно ранен, а незнакомец ускакал прочь, даже не удосужившись поинтересоваться, кого он убил.
– Все произошло так быстро… – От бессмысленной жестокости глаза юноши заледенели. – Мы даже не поняли, почему…
Но на этом несчастья не кончились. Когда оруженосец вез тело господина обратно в Камелот, на него напали разбойники, отобрали лошадей, а Багдемагуса выбросили в придорожную канаву. Похоронив его и не зная, что делать дальше, Мелиас отправился пешком ко двору.
– А ведь приключение только-только началось… – В его глухом растерянном тоне чувствовалась безысходность.
Больно было видеть, как тяжко искалечило случившееся молодую жизнь, и я обрадовалась, когда Артур предложил юноше остаться с Бедивером и готовиться стать рыцарем.
– Разбойники хозяйничают на дороге, а у меня нет воинов, чтобы их утихомирить, – возмущался Артур, шагая по застеленному тростником полу. – Я знал, что это испытание доведет до беды.
Я молча согласилась с ним, а сама сотворила знак против зла, размышляя, уж не предзнаменование ли это. Без сомнения, для того, что должно было стать величайшим подвигом рыцарей, начало оказалось неудачным.
Через несколько недель, в ночь во время полнолуния, нас разбудил стражник и сообщил, что в ворота стучит какой-то человек. Он требует немедленной аудиенции с королем.
– В такой час?
– Да, ваше величество. Это принц Оркнейский и он очень настойчив.
– Нам его послали небеса! – воскликнул муж, сел в постели и потянулся за одеждой. Я же, наоборот, натянула одеяло до подбородка.
Гавейн влетел в спальню и разразился целым потоком вопросов.
– Кто это? Марк Корнуэльский? Франк из Парижа? Знаю я этих невыносимых римлян на континенте.
Он остановился и тревожно оглядел спальню – на лице появилось озадаченное выражение, как будто он не ожидал увидеть нас в постели. Потом заметил меня и поспешно отвел глаза.
– Не очень-то вы готовы.
– Ты о чем? – спросил, зевая, Артур.
– Война! Я ринулся обратно, как только узнал, что вы собираетесь воевать. Существует грааль или нет, но я все еще королевский воин.
Артур грустно улыбнулся ему и объяснил, что, вероятно, произошла ошибка и никакой войны нет.
– Нет войны? – эхом отозвался Гавейн, вытаращив глаза на своего командующего. Он, как ребенок, никак не мог поверить в то, что ему говорят.
– Так, значит, я упустил свой шанс отыскать грааль из-за войны, которой нет на свете?
Артур кивнул, и рыжеголовый воин рухнул на скамейку перед моим туалетным столиком.
– Ни чести Круглому Столу, ни славных битв для потомков… Если хотите знать мое мнение, лето выдалось совсем убогим.
– Мы рады, что хоть цел вернулся, – добродушно заметил Артур, без сомнения, думая о Багдемагусс. – А теперь расскажи о своих приключениях.
Итак, королевский воин спасал женщину, насильно увезенную из семьи двумя разбойниками, а потом на перекрестке дорог недалеко от Сиреннестера вызвал неизвестного рыцаря.
– Сиренсестера? – внезапно мне пришел на ум Багдемагус.
– М-да, – подтвердил оркнеец. – Поставили свой шатер на лугу, на котором собирался расположиться я. Клянусь, он получил хороший урок.
Я взглянула на Артура, но тот быстро покачал головой в ответ. Не время было поднимать этот вопрос. Без сомнения, днем Артур подробнее расспросит Гавейна на плацу, где никто их не услышит, если дойдет до крика.
– А что с Граалем? – напомнила я.
Старший сын Моргаузы тяжело вздохнул.
– Ах, миледи, поначалу все так великолепно звучало: он принесет огромную славу воину, который его найдет. Но чем больше я бродил по лесам, тем сильнее сомневался. Мне стало казаться, что истинная дорога рыцаря – это доблесть в сражении. Только в битве живут все чувства: и мышцы, и ум, и дух наполняются песней мощи. Вот тогда начинаешь понимать самую сущность жизни. А пока я размышлял, какое отношение имеет ко всему этому грааль, во сне мне явился отшельник из пещеры Святого Гована и поведал, что король готовится к войне и я ему нужен. И вот я свернул лагерь и поспешил в Камелот. – Он улыбнулся мне искренней улыбкой, и я заметила, что у него во рту не хватало зуба. – Пусть Персиваль и ему подобные доискиваются во всем этом смысла, а я устроен для славы и доблести и время от времени для одиночных поединков.
Таким образом, королевский воитель вернулся, отыскав ключ к своей собственной натуре, хотя и не нашел священного сосуда.
С того времени вести об испытании стали сыпаться на Камелот, как золотистые листья, облетающие с деревьев. То и дело у ворот появлялись какие-то негодяи, которых побили воины Круглого Стола, и во славу победившего их героя клялись в верности Артуру. Как ни странно, больше всего таких людей приходило от Борса, который, судя по всему, бросил убивать своих противников, вместо этого отправляя их к нам. Как и Иронсид, большинство из них предпочитали оставаться в Камелоте, находя для себя местечко в нашем хозяйстве. И еще до окончания зимы у нас появилось множество мужчин, которых я едва ли знала по именам.
Сам Иронсид вернулся в ноябре, придя к выводу, что граалем являлась голова древнего бога Брана.
– Я знал это всегда, знал до того, как уехал. Разве не голова Брана спустя века после его смерти обеспечивала его последователей и едой, и всем необходимым? Источник поддержания жизни, как и объяснял Персиваль… – Старый воин говорил с убеждением человека, который с удовлетворением открыл именно то, что и ожидал, потом сосредоточенно сдвинул брови. – Я слышал, что голова Брана зарыта на холме в Лондоне, чтобы предохранять город от захватчиков, и было бы неправильно выкапывать ее оттуда.
Иронсид сотворил знак против зла, а сам исподтишка взглянул на Артура: без сомнения, он знал, что друиды были все еще недовольны тем, что муж ремонтировал башню, где обнаружили череп. Как и поверье, что Нимю опутала Мерлина чарами и держит его в Хрустальной пещере, такие слухи живучи, независимо от того, правдивы они или нет.
Иронсид обрадовался, что ни Артур, ни я не обратили внимания на его замечание, и был явно доволен, что опять оказался дома.
Агравейн и Гахерис вернулись в Камелот как раз к празднику зимнего солнцестояния. Каждый привел с собой воинов, которых они повстречали на дороге. Их звали Флоренс и Ловель, хотя я никак не могла запомнить, кому из них принадлежит какое имя. Мы привели всех в зал, но они были немногословны и сообщили о своих приключениях только то, что, подобно Гавейну, поняли, что поиски Грааля оказались им не по нраву.
Вскоре пришло известие, что в стычке с неизвестными злодеями убит Ламорак. Оркнейцы, которые всегда считали его виновным в смерти их матери, не опечалились новостью, и мне даже показалось, что я заметила улыбку холодного удовлетворения на лице Агравейна, когда объявляли о смерти Ламорака. Но, как обычно в таких случаях, не было веских доказательств, чтобы обвинить человека.
Это всплыло в феврале, когда объявился Лионель, взирающий на мир с настроением чернее дегтя.
– У моего брата не больше понятия о верности, чем у деревянного чурбана, – прорычал он, сидя у очага в нашем кабинете, пока я подливала ему горячее вино, а Артур пытался выудить из него рассказ. – Я знаю, мы никогда с Борсом не были особенно близки. Не так, как Гахерис и Агравейн, которые везде появляются вместе. Но я всегда считал, это оттого, что мы уважаем друг друга – не бывать двум рукам в одной перчатке. Я не бранил брата, когда тот принял христианство, хотя вся наша семья со времен легионов поклоняется Митре. Но теперь он решил, что Грааль имеет особое христианское значение… и стал в этом очень упорствовать.
Спокойный, пунктуальный воин, который больше был известен своей физической силой, а не умственными способностями, теперь старательно подбирал слова, чтобы объяснить, что с ним произошло.
– Как язычник, я утверждал, что грааль принадлежит каждому, но Борс ни в какую не соглашался, и с первого дня мы с ним жутко повздорили. Поэтому каждый отправился собственной дорогой… Но потом, когда я оказался в беде, а Борс проезжал мимо… думаете, он остановился, чтобы мне помочь? Конечно, нет.
Неразговорчивый воин уставился в огонь, крупная слеза покатилась по его щеке.
– Для вас семейная верность ведь что-нибудь значит? Кровная родня… выросли вместе… Уж если нельзя полагаться на семью… – он яростно моргнул и попытался подавить сердечную боль. – На его месте я бы пришел на помощь брату.
– Без сомнения, вы можете все ему высказать, когда он вернется, – предложила я, но от одной этой мысли рука Лионеля сжалась в кулак.
– Настанет и его очередь попросить о помощи. Оставил меня полумертвым и нисколько не позаботился, – кулак опустился на стол с такой силой, что вино в его кубке расплескалось через край. Наступила тишина, и я решила, что лучше всего мне придерживать язык.
Наконец заговорил Артур:
– И что же, удалось найти грааль?
– Да. Это сделал я. А не эти заносчивые христиане. – Лионель удовлетворенно кивнул лужице вина на столе. – Нет… вовсе не они. Но я не уверен, могу ли я об этом кому-нибудь рассказывать, кроме вашей милости, если, конечно, вы все сохраните в тайне. Только другой митраит может меня понять.
Он убедился, что вокруг никто не подслушивает, и придвинулся к нам поближе.
– Я заехал в лес, размышляя о граале… Одни говорили, что это серебряная с золотом шахматная доска, другие считали украшенной драгоценностями шкатулкой – затейливые вещи и очень хорошо сработанные. И как может даже самый великолепный сосуд быть всем для каждого? Я не видел тут смысла, хотя постоянно об этом думал.
Пока Лионель поднимал кружку и делал добрый глоток, я бросила взгляд на Артура: за все годы в Камелоте воин еще никогда не говорил так много.
– Оказавшись в лесу, получаешь возможность вспомнить, что по-настоящему важно. Спишь у ручья, где так мелодично плещется форель, видишь, как кружит орел и высматривает зайца себе на обед… Этих чудес мне достаточно. На что мне отделанный жемчугом горшок или разукрашенный поднос?
Он помолчал, чтобы допить вино, и, не говоря ни слова, Артур снял с очага кувшин, в котором грелся напиток, и своей рукой вновь наполнил опустевший кубок. Даже бард вряд ли мог ожидать подобной чести, но погруженный в воспоминания Лионель едва ли обратил внимание на оказанную ему честь.
– Как-то утром я проснулся на краю луга, где маленькая речушка образует заводь. Над травой клубился туман – солнце еще не взошло, – и я услышал стук копыт и мычание дикого быка, который привел стадо к водопою. Он неясно белел в стелющемся тумане, ревел и пригибал голову с широко посаженными рогами, которыми проверял, нет ли на пути волков и медведей. И напомнил мне быка, которого принес в жертву бог Митра… все творения явились из той крови, которая пролилась на землю. И тогда я понял…
В изумлении воин покачал головой и, запинаясь, попытался облечь во фразы то, что ему удалось открыть.
– Грааль есть все, и все есть его частица: и белка, и медведь, король и священник… восход и зарождающийся месяц… мы все произросли из крови быка. И вот тогда, когда я смотрел через луг, я вдруг понял… Бык Митры был сам частицей бытия. Вы понимаете, что я хочу сказать? Грааль не есть нечто отдельное. Он был и будет, раньше и потом.
Лионель переводил взгляд с Артура на меня, надеясь заметить проблески понимания. От усилий объяснить его темные брови сошлись у переносицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60