На рю де ла Пэ стояла необычная тишина. Ставни известных модных домов были закрыты, кругом царило безмолвие. На мгновение она замерла, пристально разглядывая Вандомскую площадь. Знаменитая колонна казалась сегодня утром странно короткой и толстой. Какой-то мягкой. Словно рулон ткани стоял прямо в центре восьмиконечной площади. Но, вероятно, это была всего лишь игра света и тени.
Пока Женевьева стояла в мечтательном созерцании, длинный черный автомобиль «ли-фрэнсис» проехал мимо, слишком близко к тротуару, и, разбрызгав грязную лужу, облил ее ноги. В уникальных бальных туфлях от Андре Перуджи, парижского дизайнера обуви, с невероятно высокими испанскими каблуками и остроконечными носками, мягчайшее кожаное покрытие которых украшало множество ярко расцвеченных и переплетенных между собой треугольников из замши и парчи. На создание этих туфель, по словам самого Перуджи, его вдохновили картины Матисса. Эти туфли она надела, чтобы произвести впечатление на Паоло Закари, теперь они промокли насквозь и были перепачканы в грязи. Вне себя от ярости Женевьева шагнула вперед и уже открыла рот, чтобы выкрикнуть что-нибудь обидное, но машина уже скрылась за углом. На заднем сиденье сидела женщина. Женевьева не успела рассмотреть ее, но ей показалось, что раньше они встречались… Все те же старые знакомые…
После двух укрепляющих бодрость духа чашек кофе и круассана с маслом, за столиком у окна в ближайшем кафе с мрачноватым зеленым интерьером, Женевьева наконец смогла заставить себя наклониться и взглянуть на промокшие туфли. Все оказалось именно так, как она предполагала. Туфли были безнадежно испорчены. Она смочила свой платок в стакане с водой, чтобы протереть их, но какой теперь в этом был смысл?
– Вам лучше взглянуть на это с другой стороны, – раздался рядом мужской голос. – Они были не так уж и хороши, ведь правда? В них есть что-то клоунское, они немного напоминают туфли Арлекина. Невелика потеря.
– Невелика потеря! Вы представляете себе, сколько эти… – Выпрямившись, Женевьева вдруг обнаружила, что разговаривает с Паоло Закари.
– Это от Андре Перуджи, правда? – весело спросил он. – Знаете, вы определенно переплатили. – Затем он снял пальто и уселся за столик, не спрашивая у нее разрешения.
Поначалу она не могла выдавить из себя ни слова. Его высокомерие полностью лишило ее дара речи, она изумленно смотрела на него разинув рот. На нем было то, что она приняла за рабочую одежду: твидовые коричневые брюки отличного качества, но выцветшие и мешковатые, и хлопчатобумажная рубашка свободного покроя, расстегнутая на груди. Его чванливая манера вести себя с окружающими наводила на мысль, что такой человек едва ли унизится до того, чтобы утруждать себя работой. Бездонные черные глаза скрывали истинные мысли и намерения.
Официант с впалой грудью и меланхоличными усиками принес миндальный круассан и эспрессо и поставил все это перед ним. Похоже, это был обычный завтрак Закари, который уже давно не менялся, поэтому его не стоило обсуждать.
– Ну и как, ты выиграл вчера, Антон? – поинтересовался Закари.
Официант покачал головой:
– Это очень печально, месье Закари. Фабиен убьет меня, когда узнает, сколько я проиграл. Но я нисколько не сомневался, понимаете? Я на самом деле считал, что знаю, что делаю.
Закари дружески кивнул официанту:
– Никогда ни в чем нельзя быть абсолютно уверенным, мой друг. – И он снова посмотрел на Женевьеву, прищурив глаза.
Именно в этот момент Женевьева заметила веснушку на шее Закари, как раз над воротничком рубашки, она притаилась в маленькой впадинке на шее, там, где самая нежная кожа. Каким-то волшебным образом эта веснушка все изменила. Она выглядела очень мило и дружелюбно, намекая, что у этого человека есть другая сторона натуры – ранимость. Ухватившись за нее взглядом, Женевьева начала потихоньку расслабляться.
– Я устраиваю костюмированную вечеринку, – сообщила она Закари. – Главная тема – кубизм. Эта вечеринка превзойдет даже праздник у Вайолет де Фремон, она станет легендой. Там соберется весь свет, и все будут смотреть только на меня. – Она остановилась, чтобы перевести дух. – А на мне будет пара ваших туфель, месье Закари. Что скажете?
Губы Закари растянулись в улыбке. Он вытащил из кармана пальто пачку сигарет и, достав одну, положил пачку на стол.
– Не возражаете, если я закурю?
Осмелев, Женевьева протянула руку к его пачке и тоже взяла сигарету.
– Значит, туфли представляют для вас огромную ценность, миссис Шелби Кинг? – Он поднес зажигалку к ее сигарете, а потом прикурил сам.
– Совершенно верно.
Он откинулся на спинку стула и провел рукой по своим спутанным темным волосам.
– Почему? – Он выдохнул дым и пристально посмотрел на нее.
– Почему? – повторила она. Сигарета оказалась крепче, чем она ожидала. От ее дыма слегка засосало под ложечкой. Но тем не менее она сделала еще одну затяжку. – Неужели должна быть какая-то причина? Туфли могут быть невероятно красивы, мы оба знаем это. Они могут быть произведением искусства.
– Но ведь и платья тоже, правда? А также колье, кольца и духи. Но почему вас интересуют именно туфли?
– Я коллекционер, – ответила Женевьева, немного смутившись. – У меня целая комната отведена под туфли, там более пятисот пар. Туфли – моя страсть.
– Да, да. Но вы до сих пор так и не сказали почему.
От сигаретного дыма у нее кружилась голова.
– Я равнодушна к духам. Конечно, я пользуюсь ими, но не более того. Платья, драгоценности, ну что ж, они, несомненно, важны, но так тривиальны. По-настоящему красивые туфли впечатляют гораздо больше. Ну, конечно, несколько лет назад женщины могли носить под платьем подбитые сапожными гвоздями ботинки или деревянные башмаки – и никому до этого и дела не было. Но теперь… Теперь по-настоящему изысканный костюм – ничто без правильно подобранных туфель.
Его улыбка стала чуть шире.
– Продолжайте.
Она вдруг догадалась, что он испытывает ее. Для нее же будет лучше, если ее ответ окажется правильным.
– И потом, хорошие туфли не просто красивы. Наряд должен быть безупречен, иначе самая блистательная вечеринка может превратиться в сплошную пытку. Туфли связывают нас с окружающим миром, понимаете, в самом прямом физическом смысле. – Ей понравилось собственное последнее замечание, казалось, оно придавало глубину ее словам. Ее голова кружилась все больше, мир плыл перед глазами. Она затушила сигарету.
– Все это очень мило и интересно. – Закари тоже отложил сигарету. – Но ведь это не настоящая причина, не так ли?
Женевьева начала злиться.
– Послушайте, они просто нравятся мне. Вам понятно? А что еще вы ожидали услышать?
– Ничего. – Он допил свой кофе. – Абсолютно ничего.
Тишину, повисшую между ними, внезапно разорвал громкий стук в окно. Женевьева изумленно обернулась и увидела ледяную ассистентку Закари на улице рядом с кафе. Ее волосы отливали серебром в холодных лучах утреннего солнца. Сейчас лицо женщины показалось еще более неприветливым и суровым. Не обращая внимания на Женевьеву, глядя исключительно на Закари, она слегка кивнула и многозначительно указала на часы. А затем резко развернулась и пошла прочь.
– Мне пора. – Он схватился за пальто.
– Потому что так говорит та женщина?
– Потому что у меня назначена встреча с клиенткой.
Женевьева попыталась отыскать веснушку у него на шее, но теперь ее скрывал воротник рубашки.
– А как насчет меня?
– Вас?
– Насчет туфель для моей вечеринки?
Закари нахмурился:
– Я не обещал вам туфель, миссис Шелби Кинг.
– Но вы пообещаете, ведь правда? – Она постаралась улыбнуться как можно кокетливее.
Склонив голову набок, Закари, похоже, обдумывал важную проблему.
– Пожалуйста? – Женевьева терпеть не могла мелочность этого слова.
Закари склонил голову набок.
– Послушайте, я знаю, что обидела вас на вечеринке у Вайолет де Фремон. Если бы существовала возможность повернуть время вспять и снова вернуть то мгновение, чтобы исправить оплошность, я бы так и поступила. Это была нелепая ошибка, месье Закари, простая ошибка, о которой я ужасно сожалею.
– А почему вы думаете, что мне есть до этого дело, мадам?
Улыбка Женевьевы стала умоляющей. «Господи, – вдруг подумала она, – сейчас я унижаюсь перед ним!» Эта мысль привела ее в чувство. Ведь, в конце концов, он всего-навсего сапожник. Он мог быть абсолютно глух к ее чарам, извинениям, готовности унизиться, но у нее все же найдется то, от чего ему не отказаться. Это доллар, король всех валют.
Она потянулась за сумочкой и извлекла пачку денег. Пусть деньги скажут за нее.
Но он быстро поднялся, собираясь уйти, словно и не заметил денег в ее руке.
– Удачного вам дня, мадам. Это был необычный завтрак. Забавный, но в конечном счете он принес одни разочарования. Полагаю, для нас обоих.
Девушки ели ленч в «Куполе», сидя за столиком, который всегда был в полном распоряжении Лулу. Сегодня у нее на голове красовалась нелепая черная шляпа, украшенная павлиньими перьями, а замысловатый макияж более, чем обычно, напоминал египетский.
– Я узнала еще несколько историй о Закари, – сказала она, отодвигая тарелку в сторону.
– Что это за истории?
– Он приехал в Париж, потому что скрывался от мафии. Он расплатился за кровную вражду между его семьей и другим семейным кланом и вступил на корабль с кровью другого мальчика на руках. Мать отправила его сюда в корзине, когда он был еще младенцем, потому что сошла с ума и не могла позаботиться о нем. Его воспитали калабрианские волки.
– И где же правда?
Лулу пожала плечами:
– Откуда мне знать? Он, должно быть, наслаждается слухами, ведь иначе их не передавали бы в таком количестве. Думаю, ты должна стать первой, кто узнает правду, шери.
– Я не выношу его, – заявила Женевьева. – Он самый грубый, самый высокомерный…
Лулу откинулась назад и улыбнулась.
– Признайся, Виви, он кажется тебе неотразимым.
– Вовсе нет.
– Конечно да. Вся эта таинственность… а его глаза… И он отказал тебе. Этот недоступный мужчина становится еще более привлекательным хотя бы только по этой причине.
– Мне нужны его туфли, а не он, – передернула плечами Женевьева. – Я должна заполучить туфли. И как только они у меня окажутся, я собираюсь сказать этому чванливому мелкорослому сапожнику все, что о нем думаю!
Но Лулу пропустила ее замечание мимо ушей.
– Сдается мне, что эта недоступность может оказаться самым привлекательным качеством для такой женщины, как ты. Для женщины, которая только мечтает завести с кем-нибудь роман, но ничего не предпринимает для этого. Одно бесконечное томление и вздохи. Одни фантазии. Закари просто идеальный вариант для тебя.
– Последний раз предупреждаю, Лулу… – Теперь голос Женевьевы прозвучал недостаточно уверенно, она сама чувствовала это. Молодая женщина уставилась на свои ногти со свежим маникюром, сделанным как раз перед ленчем в салоне Лины Кавальери. Ее руки непроизвольно сжались в кулаки.
– Виви? В чем дело?
– Если бы еще Роберт не купил мне эту лошадь! – воскликнула Женевьева. – Я не выношу ее. Ты должна увидеть ее… эти кошмарные глаза… Когда бы я ни посмотрела на это ужасное создание…
– Пойдем. – Лулу подала знак, чтобы принесли счет. – Покажи ее мне.
– В одно мгновение все изменилось, – вздохнула Женевьева. – Я не могу не обращать на это внимания. Я не знаю, что мне теперь делать.
6
На следующее утро Женевьева, забыв о завтраке, прямо в ночной рубашке отправилась в кабинет. Усевшись за столик из индонезийского дерева акажу, стройные ножки которого были «обуты» в деревянные сабо, она принялась писать поэму о девушке, которая не знала собственного имени. Слова быстро приходили на ум. К тому времени, когда она остановилась, чтобы перечитать написанное, набросала более двадцати строчек и практически выдохлась от сильного наплыва вдохновения. Но как было восхитительно освободиться от самых тревожных чувств! Освобождение, как определенное вознаграждение, становилось актом творения. Перед ней лежала лучшая вещь из того, что она написала, так должно было быть. Этой поэмой она заявит о себе как о реальной фигуре в англоамериканской литературе, о ней заговорят не как о мнимой претендентке или прихлебательнице настоящих писателей.
Женевьева изо всех сил стремилась войти в круг богемной элиты Парижа с тех пор, как они приехали сюда с Робертом. В те дни, ощущая растущее неудовольствие от скучного, серого круга посредственных знакомых Роберта, она долго гуляла вдоль Сены, выходила на Левый берег и, проходя мимо станции метро «Ваван», отправлялась в Шестой муниципальный район. Она пристально вглядывалась в окна кафе «Селект», «Ротонды», «Купола», рассматривала столики на мостовой, за которыми собирались самые известные писатели и художники, проводили там целые дни напролет, делали записи и наброски в блокнотах. Она приносила в выбранное кафе тетрадь со стихами, заказывала кофе с молоком и устраивалась писать и подслушивать. Она оказалась здесь, в городе своей мечты, но как сторонний наблюдатель.
Прошло четыре месяца, веселые и в равной степени разочаровывающие, прежде чем Женевьева познакомилась с Лулу с Монпарнаса в баре отеля «Ритц». Она понравилась Лулу с первого взгляда, и та начала знакомить Женевьеву со всеми подряд и вдохнула жизнь в закрытый прежде для приезжей аристократки Париж. Теперь Женевьева знала всех и могла появляться где угодно не благодаря Роберту, на которого возлагала большие надежды как на мужа, а с помощью Лулу. Она нигде больше не хотела жить, в мире не было ни одного города, который мог бы сравниться с Парижем. Но все же Женевьева по-прежнему держалась на расстоянии от заветной мечты. Она так и не стала одной из них.
Чтобы войти в круг писателей, которыми она так восхищалась, чтобы ей позволили участвовать в обсуждениях, разговорах о значительных, умных, прекрасных вещах, чтобы к ее суждениям с интересом прислушались Беттерсон, Паунд, Форд и остальные, она должна была создать поистине блестящую поэму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41