Скрипка, которая, без сомнения, тоже изображала Лулу, серии треугольников, в которых тоже чувствовалось что-то от Лулу, мушка Лулу на простом белом листе. Лулу Ч наиболее часто рисуемая и фотографируемая в Париже женщина. Лулу от Пикассо, Шагала, Матисса, Леже, Миро, Бранкузи, Ман Рэя. И конечно, подлинная Лулу с Монпарнаса, представленная так публике Фредериком Кэмби.
Она появилась на пороге в оранжевом кимоно, с сигаретой в длинном мундштуке из черного дерева. Ее соблазнительная вычерченная мушка была сегодня больше, чем обычно, и совсем не там, где ей полагалось быть, – справа, а не слева. В ней чувствовалось нечто странное, возможно, она волновалась, но это могло быть и проявлением враждебности.
– Насчет той ночи… – начала Женевьева.
– Знаешь, – перебила ее Лулу. – Кэмби сбежал с той шлюхой, Виолеттой. Ты представляешь? На самом деле я должна быть в ярости, но я волнуюсь. Он был не в себе в тот момент, и она могла этим воспользоваться. Точно такая же история произошла пару лет назад, и все закончилось Мальмезоном. Ты знаешь, это психиатрическая больница.
– Дорогая! – Женевьева раскрыла объятия. Какое-то время они стояли посреди беспорядка, крепко обнимая друг друга. Когда, наконец, разжали объятия, Лулу вытирала глаза тыльной стороной руки, размазывая по лицу подводку и тени.
Я убеждаю себя, что он вернется, – сказала она. – Он всегда возвращается. Но все же я беспокоюсь. Когда я встречу Виолетту, выцарапаю ей глаза и спалю ее волосы.
– Есть что-нибудь выпить? – Женевьева уселась на кровать.
– Где-то было. – Лулу встала на колени и заглянула под кровать, обнаружила там полбутылки дешевого скотча. – Это пойдет?
– Давай сюда. – Женевьева открутила крышку и глотнула прямо из бутылки, наслаждаясь огнем, опалившим ее горло.
– О, шери. – Лулу печально покачала головой и села рядом с Женевьевой. – Мы такая бестолковая пара. Мы так поддаемся минутному настроению. А затем начинаем говорить, не думая, и от этого адова пропасть разверзается под ногами.
– Я больше не хочу ссориться с тобой, – воскликнула Женевьева. – Ты единственный человек, с которым я могу откровенно поговорить. Я никогда не встречала человека, который понимал бы меня, как ты.
– Я. чувствую то же самое. Я так скучала по тебе, Виви. – Лулу взяла бутылку и отпила глоток, какое-то время они сидели молча.
Наконец Женевьева заговорила:
– Ты слышала о Нормане Беттерсоне?
– Да, вчера вечером. Эдвард Хаусен ворвался в «Койот» и рассказал всем. Они за полчаса выпили три стакана в память о Беттерсоне. Когда принялись наполнять стаканы по новой, Хаусен отправился рассказать новость в клуб «Жокей». Думаю, тяжелая у него выдалась ночка.
– Помянем Нормана. – Женевьева подняла бутылку, выпила и протянула ее Лулу, та сделала то же самое.
– Сегодня похороны Гая Монтерея, – сообщила Лулу. – Ты слышала?
– Нет. А как же Шепот? Их похоронят вместе?
Лулу покачала головой:
– По всей видимости, она была замужем за американцем. Он заберет ее домой.
– Он не может так поступить!
– Очевидно, может.
– Но они любили друг друга. – Женевьева откинулась на кровать и лежала, глядя на испещренный пятнами потолок. – Странная любовь, но все равно любовь. Они умерли вместе, держась за руки. Они должны вместе лежать в земле.
– Шери. – Лулу ласково погладила ее по щеке. – Дело ведь не в Гае Монтерее, правда? Что случилось?
Женевьева снова села на кровати.
– Я собиралась уйти от Роберта и остаться с Паоло. Но я только что узнала, что он предал меня, и теперь я не понимаю, как поступить.
Лулу встала и положила мундштук на трюмо. Она наполнила стакан молочно-белой водой из-под крана и, повернувшись спиной к Женевьеве, залпом выпила его. Когда она снова заговорила, по-прежнему стояла к ней спиной, опершись о раковину:
– Что значит – он предал тебя?
– Он рассказал своей ведьме Ольге о малышке Жозефине. Ты можешь себе представить?
– Он признался?
– Конечно нет. Но как еще она могла об этом узнать?
Воздух наполнился едким запахом, что-то горело.
– Черт! – Лулу резко схватила сигарету, напрасно пытаясь оттереть свежее черное пятно на трюмо.
– Он разбил мое сердце, Лулу. – Женевьева заплакала. – Зачем он так поступил со мной?
– О, шери. – Лулу взяла ее за руку. – Все это так печально.
В «Койоте» валялись осколки разбитого стекла, виднелись лужицы разлитых напитков и пятна крови. Марсель и еще несколько человек остались, чтобы помочь Лорану и Жанин убраться, но Лулу больше не могла оставаться. Она затосковала. Ей было слишком одиноко, чтобы слоняться в баре без дела. Она поссорилась с Женевьевой, а затем увидела, как Кэмби и Виолетта уходят вместе через заднюю дверь. Хорошенького понемножку! Она должна побыть наедине с собой, немного прогуляться и чуть-чуть выпить.
Она не совсем точно помнила, как снова забрела в тот забытый богом бар. Бармен с татуировками на обеих руках дышал на стакан, затем протирал его полотенцем. Двое стариков сидели на высоких стульчиках, курили и негромко разговаривали. Три шлюхи в дальнем углу могли вполне оказаться теми же, что и в прошлый раз. Все они как две капли воды были похожи друг на друга. Лохматая собака, храпящая на полу, определенно была та же самая.
– Пожалуйста, шерри.
Бармен смотрел на Лулу безо всякого выражения на лице. Она вздохнула.
– Хорошо, пусть будет пиво.
Она прислонилась к барной стойке, пока он наливал пиво, почувствовала, что ужасно устала от такой жизни, от тех усилий, которые требовались, чтобы держать марку Лулу с Монпарнаса двадцать четыре часа в сутки. Лулу – душа всех праздников. Лулу, та маленькая замечательная красотка, которую обожали рисовать художники. Лулу, певица кабаре, с низким, прокуренным голосом, зловещим аккомпаниатором и сердцем, вышитым на рукаве. Она незаменима, когда хочется посмеяться, развлечься на вечеринке, провести вместе ночь. Она станет вашей за выпивку и сандвич.
Как легко все дается Женевьеве. Все эти деньги, одежда, туфли, привилегии. Все игры, в которые можно играть благодаря деньгам. Исключительное отношение, которое приходит с богатством. Господи, как она разозлилась на эту женщину. Все, что она наговорила там, в «Койоте»… Изменяет мужу с двумя мужчинами, а затем пытается обвинить в этом Лулу! Хорошо, возможно, в свое время Лулу и совершила несколько скверных поступков, но она никогда не падет столь низко и не выйдет за мужчину, которого не любит. Лулу заслуживает большего.
Взяв стакан с пивом, она обернулась, чтобы поискать свободное место, и… Разве такое возможно? Она была почти уверена, что не ошиблась.
Ольга в одиночестве сидела за столиком, глядя в пустой стакан.
– Знаешь, шери, – воскликнула Лулу. – Я люблю тебя больше, чем кого бы то ни было.
– Кроме Кэмби, – заметила Женевьева.
– Включая Кэмби. – Она прикурила новые сигареты и передала одну Женевьеве. Они выпили весь скотч. – Мужчины приходят и уходят. А лучшая подруга остается навсегда.
– Есть еще что-нибудь выпить?
– У тебя надо мной большая власть, – продолжала Лулу. – Ты можешь сделать меня счастливой и очень больно ранить.
– Я хочу напиться, – вздохнула Женевьева. – Сильнее, чем когда-либо. – Она Опустилась на четвереньки и принялась шарить под кроватью в поисках бутылок.
– Иногда, – голос Лулу стал мечтательным и рассеянным, – люди, которых я люблю, ранят меня так глубоко, что я схожу с ума. Тогда я напиваюсь и вытворяю всякие глупости.
Женевьева попыталась вылезти из-под кровати и ударилась головой о металлический каркас.
– Я делаю глупости из-за любви, – призналась Лулу. – А не из ненависти.
– О чем ты? – Женевьева потерла ушибленное место.
– Я стала говорить не задумываясь, – сказала Лулу. – Как мы обе порой поступаем. Потому что чувствуем боль. У нас с тобой ужасный характер. Мы взрываемся, подобно фейерверку, и говорим вещи, о которых потом жалеем. – Она протянула руку и снова погладила Женевьеву по щеке. – Виви, мне ужасно стыдно.
Кэмби ушел вместе с Виолеттой, и Женевьева непростительно бросила ее. Лулу пила, чтобы забыть свои обиды, но с каждым бокалом они причиняли ей все большую боль. В конце концов, она не должна пить в одиночестве. А Ольга, как оказалось, была благожелательно настроена и полна сочувствия, как-то странно и болезненно восторженна. Она рассказывала, как влюбилась в Паоло Закари.
– У него было столько идей, – рассказывала она. – Таких прекрасных, талантливых. В нем чувствовалась какая-то особенная энергия, своего рода магнетизм. Я в сравнении с ним казалась пустой скорлупкой. Мне пришлось использовать силу и молодость, чтобы выжить.
– Я, конечно, знаю, каково это, – пробормотала Лулу.
– Сначала я завидовала ему, – призналась Ольга. – Я хотела обладать такой же силой и энергией, как он. Если бы я могла извлечь ее каким-то образом, собрать в бутылку и выпить, не задумываясь, сделала бы это. Но затем все вдруг изменилось. Мне не нужна была его энергия. Я хотела его. Я желала обладать им. Полностью. И я стала замечать, что тоже нужна ему.
– Что? – спросила Лулу. – Чего он хотел от вас?
– Все очень просто. Он был абсолютно один в Париже. И к тому же он был напуган. Ему хотелось иметь свой дом, хотелось, чтобы его любили и заботились о нем. Я поддержала его, помогла почувствовать свою силу. Благодаря мне он стал тем, кем он сегодня является. Благодаря моей любви. – Ольга посмотрела в стакан. – Он думает, что больше не нуждается во мне. Но он не прав и очень скоро поймет это.
Затем она принялась рассказывать о своих детях. Лулу не помнила точно, сколько их у нее было. Она сильно смутилась, слушая продолжение этой истории. В конце рассказа она представляла себе огромное количество голодных маленьких лиц и Ольгу, которая совала детям в рот крошки хлеба, как большая птица птенцам. Когда бармен принес новые напитки, Ольга стала сильно кашлять в платок. Она пыталась спрятать кровь, но Лулу заметила ее.
– Закари знает, что вы серьезно больны?
– Не совсем. Он не представляет, насколько серьезно.
– А вы не думаете, что следует сказать ему?
Ольга спрятала платок.
– Зачем?
Лулу повертела в руках стакан и искоса взглянула на нее.
– Моя подруга Женевьева влюблена в него. Вы знали об этом?
Ольга расхохоталась. По крайней мере, этот звук напоминал смех, а выражение ее лица никак нельзя было назвать счастливым.
– Вокруг Паоло всегда крутятся женщины вроде нее. Но они приходят и уходят.
– Что это значит – «женщины вроде нее»?
– Богачки. – Ольга произнесла слово «богачки» так, словно это было худшее в мире оскорбление. – Женщины, которые покупают его туфли. Они думают, что могут купить и Паоло. Но в конце концов я единственная, кто остается рядом с ним. Он устает от них. Так происходит всегда.
– А что, если Женевьева – исключение из правил? – Лулу уже была сильно навеселе.
Ольга покачала головой:
– Он отвергнет ее.
– Вы говорите с такой уверенностью. Неужели думаете, что знаете его настолько хорошо?
– Я единственный человек, который действительно знает его. Он для меня все. – Неожиданно Ольга начала дрожать, ее руки едва могли удержать стакан.
– С вами все в порядке? Может быть, вам надо домой?
– Она не представляет, что значит любить. – Ольга тряслась. – Она холодна как камень.
– Уже поздно. – Только теперь Лулу почувствовала, как пьяна. – Я лучше пойду.
Но Ольга вцепилась в ее руку.
– Выпейте со мной. Я боюсь оставаться одна.
Лулу кричала вслед Женевьеве, когда та мчалась по ступенькам вниз все семь этажей, бестолково стуча высокими тонкими каблучками и рискуя сломать ноги. Ее мутило от зловония общих туалетов на площадках, она изо всех сил пыталась взять себя в руки. Голос Лулу все еще звучал у нее в ушах, когда она выскочила на улицу.
Здесь город выглядел по-другому. Крикливые бутики на рю де ла Пэ с огромными витринами и пышными фойе; яркость и витиеватость баров и кафе Монпарнаса; благородная изысканность и утонченность рю де Лота – все это существовало словно за сотни миль отсюда. Здесь даже не проезжали такси, машин вообще не было видно, поэтому обратно к цивилизации ей пришлось выбираться пешком.
Воздух казался спертым. Лето вздулось и перезрело и теперь постепенно загнивало. Женевьева проходила по узким переулкам между высотными зданиями, которые казались шаткими и непрочными, словно существовали на грани полного разрушения. Она шла под натянутыми повсюду и перепутанными бельевыми веревками. Женщины с обнаженными руками склонялись из высоких окон, курили, громко переговаривались друг с другом. Дети в вязаной одежде на несколько размеров больше их собственного торчали в грязных дверных проходах, играли с каменными шариками, камнями и костями. Собаки без ошейников плескались в сточных канавах.
Она прежде бывала здесь пару раз. Пьер ждал ее в «бентли» рядом с домом Лулу, а местные дети наблюдали за ним и шептались между собой. Но она никогда не ходила по этим улицам, не видела их жизни так близко. Она никогда не задумывалась, как жила Лулу, возможно, предполагая, что эти обстоятельства предусматривал умышленный выбор богемной жизни: лучше яркая, артистичная бедность в кимоно, чем серая и грязная нищета. Теперь ей в голову неожиданно пришла мысль, что ее высокомерие и самодовольство могли тяжело ранить подругу. Она подумала о Лулу и Ольге, которые пили вместе в маленьком баре, делясь секретами, а возможно, и чем-то большим, молчаливо, не говоря ни слова. Но неужели она виновата в том, что богата, а Лулу и Ольга бедны? У этого предательства не было оправдания.
В конце концов она выбралась из нищего квартала и приблизилась к реке. Пара молодых влюбленных целовалась на улице, их велосипеды были прислонены к фонарному столбу. У мальчика оказалось спокойное и доброе лицо. Девочка была розовощекой, сияющей и миниатюрной. Женевьева не могла смотреть на них без слез. Наконец она решила поймать такси.
42
Это похоже на то, как закрывается и исчезает рана, как желтеет и сходит с кожи синяк. Вы можете оправиться от всего, если захотите. У вас нарастет новая кожа и растянется над порезом, тонкая, нежная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41