Ее лицо наполовину закрывала белая фарфоровая чаша, в которую она сплевывала, ее волосы, всегда такие блестящие и собранные в аккуратный шиньон, теперь превратились в рассыпавшуюся по плечам массу слипшихся от пота прядей. Чашу держал молодой человек. Это оказался бармен из «Ритца»! Он только вчера помахал Женевьеве из окна. Тот самый, который обслуживал Ольгу в день, когда они с Лулу выслеживали ее. Ничего удивительного в том, что он отказался взять у Ольги деньги. В конце концов, разве хороший сын станет брать плату с матери?
Окна были широко распахнуты, но комнату наполнял неприятный запах болезни, пота и разложения. На прикроватном столике стояла ваза с апельсинами.
Приступ кашля стал понемногу стихать и, наконец, отпустил Ольгу. Она откинулась на подушки, закрыла глаза, на ее щеках алел лихорадочный румянец, который Женевьеве уже приходилось видеть на лицах других страдальцев, а совсем недавно у Нормана Беттерсона. Молодой человек вытер ее губы фланелевой тканью, затем намочил другое полотенце в тазике с водой и приложил к ее лбу.
Успокоившись, Ольга открыла глаза, ясные и сияющие, на ее губах появилось слабое подобие улыбки. Она что-то пробормотала сыну по-русски, он тоже обернулся.
– Что вы здесь делаете? – спросил он.
– Она пришла за Паоло. Я права? – Голос напоминал шелест сухой травы на ветру.
– Не говори ерунды, мама. – Молодой человек убрал полотенце с ее лба.
– Я не понимаю, – воскликнула Женевьева. – Я и представить не могла, что вы так серьезно больны. Ведь мы виделись еще сегодня утром.
– Это миссис Шелби Кинг, я прав? – Парень выглядел озадаченно. – Это вы переехали в квартиру на пятом этаже?
– Не надо, Виктор. Она пришла за Паоло.
– Он здесь? – Женевьева уже не могла сдерживать себя. – Я просто хочу знать, что с ним все в порядке.
– А теперь послушайте… – начал Виктор, но Ольга коснулась его руки.
– Иди и посмотри, как дела у брата и сестер. – Затем добавила более мягко: – Все в порядке, мой золотой. Я просто хочу поговорить с ней наедине.
Бросив подозрительный взгляд на Женевьеву, молодой человек вышел из комнаты.
– Он здесь? – повторила Женевьева вопрос.
– Я сказала, вы должны держаться от него подальше.
– Я люблю его, – ответила Женевьева. – Я должна знать, что произошло.
В ответ раздался хрустящий, неприятно сухой звук. Нечто, отдаленно напоминающее человеческий смех.
– Мы собирались вместе уехать из Парижа.
В глазах Ольги запылал гнев, жаркий, лихорадочный, она рванулась вперед.
– Нельзя понять, что такое любовь, до тех пор пока не познаешь страдание.
Женевьева подошла ближе.
– Вы знаете о моем ребенке. Вы знаете, что я страдала.
– Бедная маленькая Женевьева.
– Прекратите. Не смейте. – Она с трудом перевела дух. – Послушайте, мне очень жаль. Я вижу, что вы больны. Возможно, я не должна была приходить сюда, но…
– Да, вам не надо было приходить.
Женевьева попыталась успокоиться, уйти из комнаты, но не смогла. Затем слова полились наружу.
– Мы любим друг друга, Ольга. Я не могу притворяться и говорить, что это не так, думаю, что и он тоже. Он любит вас, я понимаю. Но вы намного старше его…
– Глупая девчонка. Думаешь, что я единственная, кому он нужен? – Ее щеки порозовели еще сильнее, затем что-то отвлекло ее, выражение ее лица слегка изменилось.
– Скажи это!
– Сказать что? – Женевьева покачала головой.
– Ты знаешь что.
– Мама? – Молодой человек вернулся и заглянул в комнату.
– Скажи это!
Виктор обернулся к Женевьеве:
– Ей надо поспать. Дайте ей немного поспать.
– Скажи это, – прошептала Ольга, откидываясь на подушки.
– Я должна идти, – пробормотала Женевьева. А затем повернулась к Виктору: – Я могу чем-нибудь помочь? Врач уже приходил?
– Просто уходите, – взмолился молодой человек. – Пожалуйста.
– Ради бога, скажи это! – прошипела Ольга, и ее глаза снова широко открылись. – Скажи, что скоро я отпущу его. Что у меня нет выбора. Ну а я не отпущу его! Слышишь меня? Никогда!
Стоя в дверях гостиной, Женевьева заметила: младший мальчик снова вернулся к урокам. Девочка на полу все еще играла с блестящим предметом, передвигая его. Это оказалась пробка от графина для шерри, принадлежащего Роберту. Старшая девочка рисовала на клочке бумаги, держа карандаш в левой руке. Ее кудрявые волосы опускались ей на лицо.
И только теперь она услышала приглушенные голоса за другой дверью. Голос Паоло, который она безошибочно узнала, что-то быстро произносил. Почти шепотом. Слишком тихо, чтобы она могла разобрать, о чем он говорит. Затем возникла пауза, ему ответил голос пожилого мужчины, коротко и резко. Женевьева подошла поближе, приложила ухо к двери.
Голос Паоло стал громче.
– Это точно? Вы уверены?
– Она умирает. – Младший мальчик встал из-за бюро и подошел к ней сзади. У него было странное выражение лица, на нем застыла мольба, словно здоровье его матери зависело от нее.
– Но вы уверены? – снова раздался голос Паоло.
– Это очевидно, – сказал мальчик. – Правда?
– Я думаю, да, – ответила Женевьева. – Да.
Глаза мальчика широко раскрылись. И вдруг все высокомерие разом сошло с него, он сжался в комочек. Рыдание вырвалось из его груди, когда он бросился мимо нее в комнату матери, дверь с громким стуком захлопнулась за ним.
Доктор продолжал говорить с Паоло, объяснял ему что-то. И хотя Женевьева не могла разобрать слов, она узнала терпеливый, профессиональный тон. Это заставило ее вспомнить о докторе Петерсе, о том, как он обычно разговаривал с ней, снова и снова объясняя, почему она должна отказаться от малышки Жозефины.
– Но ведь должно быть средство, – послышался голос Паоло из-за двери. В этом голосе прозвучало такое отчаяние, какого Женевьева никогда раньше не слышала. Она больше не в силах была стоять здесь и прислушиваться к его голосу. Паоло казался чужим и одновременно потрясающе близким.
Когда она вернулась в гостиную, почувствовала, как в ней нарастает огромная печаль. Дело было вовсе не в том, что она потеряла Закари. Было еще кое-что. Нечто, что она только что открыла для себя в комнате больной, пока умирающая презрительно усмехалась ей в глаза.
Девочка, сидящая за столом, подняла рисунок и рассматривала его со всех сторон. Это оказалась женская туфля.
Женевьева беззвучно плакала, глядя на рисунок. Она оплакивала своего потерянного ребенка и этих осиротевших детей.
49
– Вернулась за своими туфлями, не так ли?
Женевьева похолодела, замерла в согнутом положении, расстегивая свои золотые туфли. Она надеялась, молилась, чтобы он уже был в кровати.
– Я плохо себя чувствую. – Это было правдой. Грусть все еще сжимала ее мертвой хваткой. Она ощущала зловоние, наполнявшее комнату больной женщины. – Мы можем поговорить утром, Роберт? Я хотела бы немного поспать.
Из гостиной послышался скрип кожи, он появился в дверях, посмотрел, как она путается с застежками на туфлях.
– Но, моя дорогая, ты здесь больше не живешь. Разве ты забыла?
Она бросила на пол первую туфельку и потянулась ко второй, опершись о стену.
– Прошу тебя, Роберт. Мне действительно надо поспать. Сбросила вторую туфлю.
– Я знаю, что должна тебе объяснить…
– Объяснить? Мне кажется, ты должна представить мне гораздо больше, чем простое объяснение! – Он рассвирепел, его буквально трясло от злости.
Женевьева устало положила шляпку с запачканным страусиным пером на столик в коридоре.
– Я не могу сейчас говорить с тобой. Прости.
– Ты больше не станешь здесь командовать. Я этого не позволю.
Она выпрямилась и, выгнув руки, стянула с себя жакет от Шанель.
– Значит, твой башмачник больше не желает видеть тебя?
Она вздрогнула.
– Как ты можешь…
– Я не дурак, Женевьева. Что бы ты там себе ни думала.
– Я знаю.
– Тогда зачем ты выставила меня полным идиотом?
– О, Роберт, умоляю тебя.
– Значит, теперь я должен сжалиться над тобой? Пожалеть тебя?
Женевьева пыталась проглотить ком, подкативший к горлу.
– Послушай, если ты хочешь, чтобы я ушла, я уйду. Переночую в отеле.
– Ты… – Он схватил ее за плечи и тряс до тех пор, пока ей не показалось, что каждая косточка в ее теле дребезжит. – Будь ты проклята! – Затем он отпустил ее и молча смотрел на собственные руки.
– Давай выпьем, – предложила она. – Пойдем сядем и спокойно выпьем вместе.
У роз на каминной полке осыпались все лепестки. Они в беспорядке рассыпались вокруг вазы. Некоторые лежали у подножия камина, на полу. Она налила ему виски, а себе коньяку. Она тянула время, разливая напитки, возилась со щипцами для льда, не торопилась снова взглянуть ему в глаза, хотя это было неизбежно. Но сейчас она могла думать только о Паоло, который остался за закрытой дверью, не зная, что она стояла с другой стороны. Возможно, он никогда об этом не узнает. Она могла думать только об этих маленьких девочках. И о своей малышке.
– Ты был прав, когда сказал, что он больше не желает меня видеть. – Она представила себе Ольгу, ее лицо было искажено болью и жаром, влажные пряди волос прилипли ко лбу. Она протянула Роберту виски, а сама устроилась на маленьком мягком стульчике у камина.
– И ты придумала заскочить сюда и спокойно провести здесь ночь, не так ли? А какие у тебя планы на завтра, на послезавтра, на дальнейшее будущее?
– У меня нет планов.
– Ты ведь никогда меня не любила, правда? Не надо, не отвечай, не стоит. Но, знаешь, Женевьева, ни один мужчина не любил тебя так, как я.
Она молча смотрела в свой бокал.
– Ты разорвала мое сердце и высосала весь сок, словно из апельсина. Теперь от меня осталась одна кожура, которая никому не нужна.
– Роберт…
– Что есть у этого парня, чего нет у меня? Неужели все дело в туфлях? Но разве я недостаточно покупал тебе туфель?
– Конечно. Дело не…
– Надеюсь, он сильно ранил тебя.
– Ты прав. – Она покачала коньяк в бокале, любуясь золотистой жидкостью.
– Замечательно.
Он достал сигару. Она наблюдала, как он зажег ее. Это была толстая сигара, ему пришлось долго раскуривать ее. Странно, но сейчас его настроение вдруг круто изменилось в лучшую сторону, несмотря на все разговоры об апельсинах, кожуре и настоящей боли. Похоже, его ярость утихла. Он словно спрятал ее в карман вместе со своей зажигалкой. Сейчас она видела перед собой человека, которого наверняка видели его коллеги по бизнесу, – уверенного, довольно вежливого. Умного и способного. Сегодня днем он успел побриться и надел свежий серый костюм.
– Ты вела себя непозволительно, – заметил этот новый, сдержанный и спокойный Роберт. – Ни один человек в здравом уме не принял бы тебя назад после того, что ты натворила.
Женевьева попыталась снова заговорить об отеле, но Роберт поднял руку, попрося ее замолчать.
– И все же теперь, когда ничего уже не вернешь, я хочу сказать, что ты родилась в чертовски странном месте. Твоя семья удивительно равнодушна. Они не воспитали тебя, как положено воспитывать молодую женщину.
Она ждала, наблюдая, как дым от его сигары клубится по комнате.
– Зачем ты сказала, что беременна?
– Не знаю.
– Это была нелепая ложь.
– Согласна. Но разве теперь это имеет значение? Наш брак в любом случае распался, мы оба это знаем.
– Между мужем и женой не должно быть секретов. – Он отхлебнул свой бурбон. – Именно здесь и начинается разлад. Ты выстроила эту «дорогу лжи» задолго до того, как познакомилась со своим башмачником.
– Уже поздно, Роберт. Утром я расскажу тебе все, что ты захочешь узнать.
– Неужели? – Он удивленно приподнял бровь. Его тон стал ледяным. – Потому что есть вещи, о которых я непременно хочу узнать.
– Пожалуйста, позволь мне лечь спать.
– Это не твоя вина. Ты не виновата ни в чем, что произошло. – Роберт не сводил глаз с увядших роз. – Я нанял детектива, чтобы он следил за тобой и рылся в твоем прошлом. В протоколах школьного делопроизводства.
– Что ты сделал?
– Я вовсе не горжусь собой. Я поступил неправильно. Но есть нечто, о чем ты не рассказала мне, ведь так? Что-то произошло с тобой в детстве. И это «что-то» сгубило наш брак.
– Роберт, перестань.
– Когда ты сильно на кого-то злишься, можешь натворить много плохих вещей. Сегодня вечером я совершил очень плохой поступок. Думаю, я хотел рассчитаться с тобой.
– Не рассказывай больше. Я ни о чем тебя не спрашиваю.
На мгновение он заколебался, рассказывать ли дальше о том, что произошло, и в конце концов решил промолчать.
– Женевьева, я человек, который всегда смотрит только вперед и думает о будущем. Я не зацикливаюсь на прошлом. Но ты должна знать, что осталось там. Есть уроки, которые необходимо усвоить, и двигаться дальше. Только так можно достичь успеха. Я все еще люблю тебя, да поможет мне Бог.
– Значит, ты хочешь, чтобы я вернулась? Неужели ты действительно думаешь, что мы сможем возвратить нашу прошлую жизнь и зажить как ни в чем не бывало?
Он сухо усмехнулся:
– О нет, милая. Мы не вернемся в прошлую жизнь, мы пойдем вперед.
– Что ты имеешь в виду?
– Я хочу предложить тебе сделку. Я хочу, чтобы ты хорошенько подумала над моим предложением. Я скажу то, что должен сказать, а ты можешь остаться сегодня здесь и хорошенько подумай об этом. Утро вечера мудренее.
И снова она ждала. Теперь он казался выше, словно действительно вырос в ее глазах.
– Ты откроешь мне свой секрет. Секрет, который подорвал наш брак и заставил тебя броситься в объятия другого мужчины. Ты расскажешь мне, я выслушаю, и мы пойдем вперед. Мы больше никогда не станем об этом вспоминать. Мы уедем из Парижа, как только я завершу все дела и закажу билеты. Мы отправимся в Бостон. Ты станешь относиться ко мне, как и положено жене, с уважением. У нас будут дети.
– О, Роберт…
– Нет, ничего сейчас не говори. Подумай как следует над моим предложением. Бостон – не такое уж плохое место, если попытаться и рискнуть. У тебя не будет ни в чем недостатка. Ты познакомишься с моими мамой и сестрой. Вы подружитесь. Мы все будем заботиться друг о друге. Забудем наши неприятности, как страшный сон, начнем все сначала. – Он выпустил облако дыма. – Больше никаких любовных приключений, лжи и тайн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41