Три месяца подряд приходил он в дом родителей Женевьевы, его чувства разгорались как пожар. Как разительно отличалась эта девушка от ранимой и слезливой Агнес! Эта прекрасная девушка, достопочтенная Женевьева Сэмюэл, со всем своим огнем и страстью, была создана для него. Он станет беречь ее, он бросит к ее ногам все, чего она пожелает, лишь бы только Женевьева согласилась принадлежать ему.
– Я должна быть свободна, – сказала она в тот памятный день в гостиной и так крепко сжала его руки, что ему показалось: она вот-вот сломает их. – Здесь я никогда не буду свободной.
Затем она поведала ему свою историю. Горячечную, бессвязную историю о лошади, которая у нее была в детстве.
– Я проводила в седле час за часом, проезжала милю за милей, – говорила она. – Никогда в жизни я не ощущала себя такой свободной.
Но однажды прозвучал выстрел. Возможно, стрелял браконьер. Лошадь испугалась и сбросила Женевьеву. Девушка отделалась легкими ушибами, но свою лошадь больше никогда не видела.
– Ты должен увезти меня отсюда! (Сейчас ему казалось, что тогда она бредила!) Как ты думаешь, сколько понадобится времени, чтобы все уладить? – Наконец, Женевьева отпустила его руки, ее влажные глаза подернулись мечтательной пеленой. – Когда мы поженимся, я надену свои кремовые шелковые туфли с горным хрусталем от Альфреда Виктора Ардженса. Париж не простой город, Роберт. Ты скоро сам это поймешь.
Роберт краем глаза следил за Женевьевой, когда они возвращались домой с вечеринки в доме Вайолет де Фремон в своем «бентли». Сегодня вечером в ней явственно ощущалось какое-то неуловимое беспокойство. Она бесконечно проводила правой рукой по своим блестящим, коротко подстриженным волосам. Когда они познакомились в Саффолке, у нее были роскошные длинные волосы, выглядевшие немного по-детски. Сейчас у жены короткая элегантная стрижка, модно завитая в салоне Лины Кавальери на рю де ла Пэ. Эта прическа выгодно подчеркивает ее изящную шею.
Левую руку Женевьева прижала к длинной шее и теребила ожерелье (большие стеклянные бусы, завернутые в обрывки поэтических журналов). Так поступала и ее мать, именно у нее он наблюдал этот странный жест, то же неосознанное сжимание горла. Но Женевьеве вряд ли понравится, если он скажет ей об этом.
– Ты обратил внимание на туфли Вайолет де Фремон? – не оборачиваясь, неожиданно спросила она. Они проехали мимо Отель-де-Вилль и направились дальше по рю де Риволи. Шел дождь. Огни фонарей казались расплывчатыми и словно танцевали в черных лужах.
– Не могу похвастаться.
Она печально вздохнула, он почувствовал ее досаду и разочарование. Роберт никогда не обращал внимания на туфли до тех пор, пока не встретил Женевьеву. Ему нравилось разглядывать элегантные платья и украшения, и его внимание всегда привлекали стройная фигура и хорошенькое личико женщины. Ведь он, в конце концов, мужчина. В середине 1920-х дозволялось носить юбки до колена, что притягивало взгляды мужчин к лодыжкам, пленяло их тонкостью и изяществом. Но Женевьева научила его обращать внимание на туфли. Прекрасно скроенные, яркие, вычурные туфли, изготовленные из дорогих материалов, наделяли обладательницу удивительной чувственной властью. Высокие каблуки были соблазнительны и дерзки, вызов таился в том, как они подчеркивали высоту подъема, тугой изгиб икры. Женевьева гордилась тем, что едва ли не одной из первых поняла: туфли составляют основу всей композиции наряда. И именно поэтому она так сильно отличалась от остальных женщин.
– Они в каком-то смысле показались тебе особенными? – наконец выдавил он из себя.
– Они были особенными во всех смыслах. – Женевьева так сильно потянула ожерелье, что нитка порвалась и бусины рассыпались. – Не надо! – закричала она, когда муж нагнулся, чтобы подобрать бусы.
Но он все равно продолжил искать раскатившиеся бусины.
– Роберт, как ты думаешь, что важнее, красота или талант?
– Ну… – Он запихнул несколько бусин в карман пальто и склонился в поисках остальных.
– Красоты достаточно для того, чтобы заставить мужчину жениться на тебе, но красота не приносит уважения, ведь так? Она не заставляет людей принимать тебя всерьез. Только это не касается людей, которых на самом деле стоит принимать в расчет.
– Каких людей? – Одна бусина забилась сбоку под сиденье. Его пальцы едва не застряли в узкой щели, когда он попытался выудить ее оттуда.
– О, ради бога, прекрати это!
– Достал. – Бусина лежала у него на ладони. Она была завернута в бумагу, как и остальные.
– Если ты талантлива, но некрасива, ты можешь быть кем пожелаешь. Ты можешь жить, как живут мужчины, если тебе того хочется. Вспомни Гертруду Стайн.
– А я должен? – Он и понятия не имел, о чем она говорит. Вероятно, она выпила слишком много шампанского. – Это та поэтесса, которая похожа на бульдога, да?
Теперь она рассмеялась и, придвинувшись ближе, нежно поцеловала его в губы.
– Да, милый. Ты такой чувствительный и умный, мой сильный и надежный муж. – Она прильнула к нему, положила голову на плечо. – Что бы я без тебя делала?
– Ну, тебе необходимо найти кого-то, кто помог бы тебе быть законодательницей моды на туфли, это уж несомненно.
– У Лулу все это есть, – пробормотала она ему в плечо. – Красота, талант, известность, опыт… Она не намного старше меня, но я чувствую себя ребенком в сравнении с ней. Она столько всего знает.
На бусине, зажатой в его ладони, было написано одно-единственное слово – «нежность».
Обстановка в квартире на рю де Лота была спроектирована Эйлин Грей. Идеи принадлежали Женевьеве, но и Лулу сыграла не последнюю роль. На реконструкцию ушло более года, весь этот год они на широкую ногу жили в отеле «Ритц», умудрившись потратить целое состояние. И вот, наконец, перед ними лаковая симфония. В гостиной черные стены блестели, расчерченные серебряными геометрическими фигурами, в кабинете поражал и затянутый пергаментом потолок, и изящный книжный шкаф, знаменитая, выполненная в форме каноэ кушетка «Пирога» черепаховой расцветки. Здесь же находились модные кожаные кресла «Бибендум», абажуры цвета страусиного яйца. Квартиру много раз фотографировали для глянцевых журналов и газет вместе со счастливой парой, позирующей на переднем плане.
И все-таки Роберт чувствовал: до реконструкции квартира нравилась ему больше, сейчас она казалась менее уютной. Но они собирались прожить здесь долгое время, и потому роскошный и дорогой проект Женевьевы стоил потраченных денег. Тем временем Роберту приходилось руководить своей швейной мануфактурой на другом побережье Атлантики, полагаясь более, чем ему того хотелось, на Брэма Фэйли и других проверенных специалистов, а также на скрипучую систему связи. Телефоны имели обыкновение отключаться на самой середине важного разговора, а электричество, похоже, передавалось по проводам в каких-то судорогах, угрожающе при этом вибрируя. Все было далеко от идеала, но он хотел этого, потому что этого желала Женевьева. Ничто не придавало смысл его жизни в большей степени, чем осознание того, что сто жена счастлива.
– Ты счастлива, дорогая? – Они остановились, пройдя парадное, и целовались. Он крепко обнял ее, нежно придерживая ее затылок, словно держал в руках изящное, хрупкое яйцо. Его карманы были набиты стеклянными бусинами, завернутыми в бумагу.
– Я буду чувствовать себя счастливой, когда заполучу пару туфель от Паоло Закари. – Она вырвалась из его объятий и направилась к своей комнате. – А этой хрюшке Вайолет де Фремон, очевидно; стоит только пальцем поманить, и он у ее ног.
– Ах, опять туфли. – Их фигуры смутно отражались в крошечных золотых плитках, покрывавших стены. Два расплывчатых силуэта на небольшом расстоянии друг от друга. Он наблюдал, как отражения медленно приближаются друг к другу.
– Уже поздно. – Она взялась за дверную ручку. – Пора спать.
Роберта охватили грусть и давящая пустота. Даже его отражение погрустнело. Он вспомнил, как его жена смеялась вместе со своей ужасной подругой в этот вечер. Он вспомнил презрение в подведенных черной тушью глазах Лулу, пренебрежительную ухмылку, затаившуюся в уголках ее красных губ. Лулу, несомненно, была его врагом, только теперь он с удивительной ясностью понял это. Она всегда незримо присутствовала рядом с ними, и едва ли это было игрой его воображения. Сейчас он почти разглядел ее отражение в золотых плитках стен рядом с собой и Женевьевой.
– Но ты можешь присоединиться, – добавила она. – Если хочешь, пойдем.
3
На следующий день после званого вечера в доме де Фремон Женевьева направилась к Рампельмайеру, в австрийскую чайную на рю де Риволи, где они частенько встречались с Лулу, особенно когда у Лулу заканчивался очередной роман и она желала отпраздновать это событие или утешить себя с помощью десерта.
Женевьева устроилась на своем любимом месте, за столиком в углу под аркой, откуда хорошо было видно всех посетителей. Она наполовину расправилась с шоколадом по-африкански (лучший шоколад в Париже, приготовляемый по секретному рецепту) и пралине с миндальной начинкой, когда явилась Лулу в том же платье, что и прошлым вечером. Кое-где обертки от конфет, украшавших платье, отвалились, оставив болтающиеся нити. Макияж выглядел чересчур густым и небрежным, а искусно завитые локоны распрямились.
– Принесите шоколадный мусс, – крикнула Лулу официантке, – и кофе. – А затем, понизив голос, обратилась к Женевьеве: – Меня кто-нибудь преследовал?
Женевьева пристально оглядела зал, больше делая вид, что пытается обнаружить мнимых недоброжелателей.
– Кого я должна искать? Жандарма? Фаната? Обманутую жену?
Лулу пожала плечами:
– Полагаю, кого-то из них. Но в данный момент – Джо Лазаруса.
– О, дорогая? Что-то случилось?
– Просто он никогда не смирится с отказом. – Лулу сняла свою накидку и уселась поудобнее. – Он бродит за мной, словно тень. Лучше бы я никогда не спала с ним, Виви. Не знаю, о чем я только думала. У него такие короткие ноги и вывернутые ступни. И походка пингвина. Я раньше не обращала на это внимание, пока не увидела его без брюк. Знаешь, такое забыть невозможно. И еще он делает эту вещь. Он… – Но тут к их столику подошла официантка с приборами и салфетками для Лулу, и та замолчала.
– Итак, этот мусс за бедного старого Лазаруса. Лулу махнула рукой:
– Он ужасно невезучий человек, ничего уж тут не поделаешь. Пожалуйста, давай поговорим о чем-нибудь еще.
– Как все прошло вчера ночью?
Еще один небрежный взмах руки.
– О, ты ведь знаешь. Все как обычно.
– Расскажи мне все, я так хочу узнать, что пропустила.
– Нет. – Лулу недовольно надула губы. – Ты должна была остаться там со мной. Глупо слушать истории, к которым ты сама не имеешь никакого отношения.
Официантка принесла кофе и мусс.
– Не будь такой, Лулу.
– Какой? Ты убеждаешь меня, что тебе достаточно мужа. Если это действительно так, тебе не нужны мои истории, чтобы почувствовать себя счастливой. – Она принялась ковырять ложечкой десерт.
Женевьева вздохнула:
– И при чем здесь мой муж? Мне что, не дозволено поинтересоваться, как ты провела вечер?
– Ладно тебе, Виви. Ты прекрасно знаешь, что не хотела идти домой в конце вечеринки. Признайся же, наконец.
Женевьева допила горячий шоколад.
– Я ужасно хотела спать. – Ее шея затекла, ей хотелось размять плечи и покрутить головой. Она до сих пор чувствовала руки Роберта, которые поддерживали ее голову, когда он целовал ее в холле. И зачем он это делает? Она словно угодила в тесный корсет.
– А в супружеской постели было невероятно увлекательно, да?
Роберт любил «предварительные» ритуалы. Особый стук в дверь, один едва заметный, один сильный. Это напоминало ей сердцебиение. Каждый раз одно и то же. Затем, как будто еще оставалась необходимость в том, чтобы подтвердить, что это именно он, из-за двери доносилось: «Это я», – потом он, наконец, входил. Роберт всегда ложился в кровать с левой стороны, прижимался к ней своими ледяными ногами, чтобы согреться.
У него были и «промежуточные» ритуалы. Сначала щетинистые поцелуи, от которых она начинала задыхаться, затем бесконечная неловкая возня под простынями. Она пыталась осторожно поговорить с ним, надеялась, что это улучшит процесс для них обоих, но подобные обсуждения были неприемлемы для него. Это неприятно удивляло Женевьеву, потому что он казался ей человеком, с которым спокойно можно говорить о чем угодно. В конце концов он срывал с себя ночную сорочку, забирался на нее и приступал к делу. Тяжелый, краснолицый, он производил всегда одни и те же механические действия. И снова начинался стук. Интересно, какая часть кровати производила этот странный шум? Днем она пыталась разузнать это, внимательно осматривала ножки кровати, матрац… Тук-тук, все быстрее, быстрее. Это напоминало занятие любовью с заводной игрушкой.
А после муж начинал ласкать ее обнаженное плечо, рисуя на нем бесконечные круги, и пытался разговаривать с ней, когда ей меньше всего хотелось говорить. Маленькие круги. Большие круги. Вечно одни круги. И еще он что-то мурлыкал себе под нос. Женевьева почти всегда безошибочно угадывала мелодию, но иногда бывали и исключения.
– Ты кажешься… – начал он прошлой ночью, выписывая, как всегда, свои проклятые круги.
– Какой?
– Далекой. – Сегодняшнее мурлыканье очень сильно напоминало чарльстон, одну из танцевальных мелодий с вечеринки.
– Я просто думаю о прошедшем вечере. Размышляю обо всем, что видела и слышала.
– О чем же ты размышляешь? – Он продолжал рисовать круги.
– Ни о чем особенном.
– Но мне хотелось бы узнать, о чем именно ты думаешь. Я хочу, чтобы мы были близки, насколько это возможно.
– Но мы ведь достаточно близки? Неужели я должна сообщать о каждой мелочи, которая взбредет мне в голову? Разве не могу я сохранить кое-что только для себя?
– Но, дорогая, – он продолжал напевать. Возможно, он просто не осознавал, что делает это, – ты ведь моя жена.
«Я пытаюсь ей быть, – подумала она. – Действительно пытаюсь».
Когда Роберт наконец – наконец!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41