Лулу отрешенно махнула рукой.
– О, милая моя. Не стоит даже думать о Вайолет де Фремон. Она ничего собой не представляет. Вайолет пытается купить свой успех, но ей никогда не проникнуть в сердце настоящего Парижа.
– А как насчет меня? Я стала частью настоящего Парижа?
– Держись своей подруги Лулу – и не прогадаешь. Веселись на полную катушку все ночи напролет там, где люди вроде Вайолет де Фремон чувствуют себя чужаками. Богатые здесь не более чем простые потребители. Сердце настоящего Парижа – в искусстве, которое таится в твоей душе, в твоих мыслях. – Она подмигнула Женевьеве. – Ну а теперь расскажи мне о Гае Монтерее.
– Похоже, тебе о нем известно больше, чем мне.
– Давай, Виви. Ты ведь понимаешь, о чем я.
– Неужели?
– Я видела, как вы смотрели друг на друга.
– Мы всего лишь разглядывали друг друга, не более того.
– Ну, если ты так считаешь. – На ее лице по-прежнему искрилось озорное и двусмысленное выражение.
– Прекрати!
– Прекратить что? – Теперь лукавая улыбка уступила место сочувственной мине. – О, Виви, твое настойчивое стремление сохранить неприкосновенность брака кажется мне очень милым, но абсолютно…
– Абсолютно что?
– Нереальным. – Подруга слегка вздохнула. Женевьева сжала губы и снова пристально оглядела зал.
– Куда же сегодня запропастился Кэмби?
Лулу была влюблена в известного фотографа Фредерика Кэмби. Их связь длилась многие годы.
– Откуда мне знать? Этот парень полный идиот. – Ни одной заметной яркой эмоции не промелькнуло под маской безупречного макияжа Лулу.
– Там Норман Беттерсон. – Женевьева коснулась руки Лулу. – Я должна поговорить с ним, недавно дала ему почитать некоторые свои стихи… – Женевьева не договорила, она вдруг заметила нечто необыкновенное, нечто, что просто невозможно было пропустить. Пару туфель…
В квартире Шелби Кинг на рю де Лота, расположенной в фешенебельном Шестнадцатом районе, целая комната была отведена под коллекцию туфель Женевьевы. Комнату до самого потолка загромождали полки, на которых стояли деревянные коробки, выложенные изнутри бархатом и шелком. В каждой коробке находилась пара туфель, количество коробок увеличивалось неделю за неделей, месяц за месяцем. Сотни коробок. Туфли для Женевьевы на заказ изготовляли самые известные дизайнеры. Туфли со стеклянными каблуками. Туфли, отделанные драгоценными камнями. Туфли настолько совершенные, что Женевьева с трудом могла поверить, что они существуют на самом деле, поэтому она каждый раз доставала их из коробки, чтобы ощутить хрупкое изящество, а затем снова убирала, боясь испачкать или повредить свое сокровище.
Большую часть туфель из этой замечательной коллекции она не надевала ни разу.
Женевьева зачарованно разглядывала туфельки оттенка слоновой кости с серебристым отливом, сплетенные, казалось, из кружева. Причудливое переплетение многослойного кружева, тончайший и хрупкий узор. Форма балетки и каблучок в стиле Людовика, не слишком толстый, не очень высокий и в то же время не низкий. Изящный носок. Было что-то необычное в этих туфлях… Они поражали благородной утонченностью, с первого взгляда приковывали внимание. Женевьева влюбилась в туфли с первого взгляда. Она безумно жалела, что на ее ножках сейчас красовались не они, а сделанные специально по случаю маскарада поэтические туфли-лодочки. В начале вечера она гордилась ими, но теперь собственные туфли казались чересчур наивными и ребячливыми. Они оказались всего лишь аксессуаром к ее маскарадному костюму, и это было неправильно. Туфли всегда должны быть чем-то большим, чем дополнение к наряду.
Женевьева страстно желала, чтобы эти кружевные туфли красовались на ее ножках, а вместо этого…
…Вместо этого они украшали ноги хозяйки дома, Вайолет де Фремон.
На графине было черное платье, покрытое слоем бумажных салфеточек, и шляпка из салфеток. Вайолет, без сомнения, можно было назвать привлекательной, но все-таки черты ее лица казались чересчур расплывчатыми для того, чтобы сделать ее лицо по-настоящему красивым. Курносый носик делал лицо Вайолет простым. И все же была в ней какая-то изюминка. Многие рисовали ее портреты и лепили скульптуры не только из-за ее денег. Ее лодыжки были безупречны, а ступни казались совсем крохотными. Эти туфли выглядели на ней божественно.
– Женевьева, я так рада, что вы пришли. – Вайолет с бокалом шампанского в руке шла ей навстречу. – И, Лулу, дорогая моя, вы великолепно пели. Как жаль, что у меня нет такого голоса.
– Потрясающий вечер, – ответила Женевьева. – Позвольте добавить, что у вас восхитительные туфли.
Вайолет едва не замурлыкала от удовольствия.
– Правда? – Три женщины уставились вниз, и хозяйка вечера принялась то так, то этак поворачивать ногу, чтобы заслужить еще большее восхищение. – Знаете, вчера я не утерпела и поднялась ни свет ни заря только для того, чтобы надеть их и полюбоваться ими в лунном свете. Этьен проснулся и обнаружил, что я раздвинула шторы и танцую в нижнем белье, разглядывая собственные ноги. Можете себе представить? Он подумал, что я сошла с ума.
– А я и не предполагала, что вы такая ценительница туфель, Вайолет, – заметила Женевьева.
– Неужели? Вы обязательно как-нибудь должны зайти посмотреть мою коллекцию. Ох-ох! – Она схватила Женевьеву за руку. – Посмотрите, сюда идет создатель моих туфель! Женевьева, Лулу, познакомьтесь, это Паоло Закари.
К ним не спеша подошел вальяжный и неторопливый, словно бархатный, мужчина тридцати пяти лет. Ласковый взгляд карих глаз. Черные, спутанные волосы, чересчур длинные, – так и хочется погладить, распрямить их. Его необычный костюм был слишком мрачным – почти черным, но легкое свечение придавало ткани оттенок голубого. Никакого костюма из бумажек и прочего мусора. Его лицо было серьезным, но в уголках рта затаилась неуловимая, смутная улыбка. Лицо показалось ей знакомым.
Когда он наклонился, чтобы поцеловать руку Женевьевы, она почти ощутила, как кончик его языка нежно коснулся пальцев. Почти.
– Мы раньше встречались? – спросила она, когда Паоло выпрямился.
– Несомненно, встречались.
Она нахмурилась. Он целовал руку Лулу, восхищался ее пением. Слишком худощавый, чтобы соответствовать общепринятым стандартам мужской красоты, новый знакомый все-таки казался невероятно привлекательным. Он принадлежал к числу тех мужчин, которые добавляют себе шарма умением одеваться и флиртовать. Да, он в совершенстве овладел наукой флирта. Даже во время разговора с Лулу Паоло несколько раз посмотрел в ее сторону и улыбнулся одной из своих неуловимых улыбок, бесстыдно разглядывая ее с ног до головы.
– Странно, – произнесла она спустя секунду, – я понимаю, что мы встречались, но не могу вспомнить, по какому поводу.
– Неужели? – Он обернулся к Вайолет и зашептал ей что-то на ухо, это заставило ее громко расхохотаться.
Женевьева почувствовала, что краснеет. Но почему она так смущается?
Теперь он наклонился к ней, чтобы рассказать о том, что рассмешило Вайолет, его губы были совсем близко.
– Неужели меня так легко забыть? – Губы почти касались ее уха.
– Конечно нет! – Слова прозвучали чересчур громко, но графиня, похоже, ничего не слышала, увлеклась разговором с Лулу. Понизив голос, Женевьева заговорила. Она сказала то, чего не хотела говорить. – Я много слышала о вас, – начала она.
– И что же вы слышали?
– Что вы выбираете клиенток, как спелые фрукты, только потому, что вам понравились их ножки. Что вы создали туфли только для двадцати женщин. И что женщина, носившая туфли от Закари, не станет больше обращаться ни к одному другому дизайнеру.
– Это действительно так? – Он вскинул бровь.
– Вы у всех на слуху, мистер Закари. Кто-то утверждает, что вы родом из Италии, из Калабрии. Возможно, из Неаполя. Другие говорят, вы из Ост-Индии, возможно уроженец Ост-Индии из Калабрии. Или неаполитанец из Ост-Индии. Я слышала о вас столько разных историй.
– Милая моя, это все слухи. – Закари печально покачал головой. – Я тоже мало знаю о вас, миссис Шелби Кинг.
– И что же вы знаете?
Он снова наклонился к ее уху, и она почувствовала, как его горячее дыхание обожгло ее шею.
– Тот человек, Закари… – Женевьева прислонилась к мраморной колонне, чувствуя, как комната медленно поплыла у нее перед глазами.
Лулу положила в рот канапе.
– И что ты хочешь узнать о нем?
– Что ты о нем думаешь?
– Темная лошадка. Не исключено, что несколько сгущает краски, чтобы казаться таинственным. Думаю, ему нравится тщательно подбирать клиенток. Очевидно, он наслаждается своей мнимой исключительностью. Я с подозрением отношусь к подобному типу людей.
– Не могу поверить, что он делает туфли для Вайолет де Фремон, – воскликнула Женевьева, – а не для меня.
Закари танцевал с графиней де Фремон. Он крепко прижимал ее к себе, обнимая за спину.
– Я слышала, они спят вместе, – заметила Лулу.
Женевьева застонала.
– И как только у человека, который создает такие прелестные туфли, может быть такой ужасный вкус в выборе женщин?
– Милая моя, ты ревнуешь?
– Я должна заполучить пару его туфель. Просто должна.
Лулу пожала плечами:
– Ну так иди и скажи ему об этом. Иногда девушка должна забыть о гордости и заговорить первой. Хотя это так скучно и утомительно.
Но Женевьева покачала головой:
– Он не выбрал меня и теперь уже никогда не выберет. Лулу, когда мы пришли сюда сегодня вечером, я приняла его за лакея, сунула ему свою шубу и попросила Роберта дать ему на чай.
2
– Ты должен увезти меня отсюда, – сказала Женевьева, когда Роберт опустился перед ней на колено в гостиной ее семейного особняка в Саффолке. Она прерывисто дышала, грудь вздымалась, синие глаза потемнели. – Ты должен увезти меня отсюда и никогда больше сюда не привозить.
Ему доставляли удовольствие ее воодушевление, страстность, казавшиеся признаком глубокого чувства. Но ее непонятное отчаяние пугало и тревожило его. И что такого ужасного в том, что они живут в богатом английском особняке? Определенно дом несколько сыроват, по нему бродят сквозняки, но, несмотря на это, особняк все-таки производил внушительное впечатление. Ее отец, виконт Тикстед, в первый момент показавшийся ворчливым старикашкой, был очень любезен и дружелюбен. Виконт невероятно обрадовался их помолвке, откупорил виски, хлопал Роберта по спине, называл его «мой мальчик» и так широко улыбался, что Роберт почти мог разглядеть кровеносные сосуды под его натянувшейся кожей. Леди Тикстед плакала и целовала его в щеку тонкими дрожащими губами. Чего такого ужасного могло быть в этих людях? Они были очень благожелательно настроены. Если бы только папа дожил до этого дня и увидел, как его паренек из Бостона женится на английской аристократке!
Но вот теперь Женевьева сжимает его руки с поразительной силой.
– Я умру, если нам еще хоть месяц придется провести здесь, Роберт. Я хочу жить в Париже, писать стихи и вращаться в кругу писателей, художников, модельеров. Мы вместе сможем войти в круг богемы.
Роберт и сам поддался притягательному очарованию Парижа. С одной стороны, жизнь там была довольно дешевой. После войны франк практически обесценился по отношению к доллару, поэтому в городе проживало множество американцев. Там они могли чувствовать себя как дома. К тому же он обожал старушку Европу. Он приехал на материк в 1918 году, когда водил санитарный транспорт на итальянском фронте во время австрийского наступления на Пьяве. Тогда он впервые влюбился в английскую медсестру по имени Агнес с лицом ангела, окруженную ореолом легкой и прекрасной печали. Причиной ее печали стал жених, пропавший без вести во время наступления. Роберт решил во что бы то ни стало подбодрить девушку и убедить ее в том, что жизнь без Эдварда существует. В конечном счете щеки Агнес снова заалели, ее смех стал более откровенным и радостным. После окончания войны Роберт собирался сделать ей предложение. Но как раз перед тем, как он решил заговорить об этом, она получила неожиданное письмо. Эдвард оказался жив, он больше года провел в немецком лагере для военнопленных, но сейчас вышел на свободу. И теперь он хотел возобновить отношения.
Агнес не могла вымолвить ни слова. Когда Роберт спросил ее, как она намерена поступить, та просто опустила голову, слезы безвольно катились по ее щекам. Потом Роберт спрашивал себя, ждала ли Агнес, что он что-то предпримет. Заявит, что полюбил ее навеки, и убедит в том, что по-прежнему существует жизнь без Эдварда? Но он этого не сделал. Его чувство достоинства и долга не позволило ему так поступить. Тогда он видел Агнес в последний раз.
Самое разумное, что он мог предпринять, – вернуться в Бостон. Но что-то удерживало его в Европе, и он путешествовал, осматривал достопримечательности, переезжал из страны в страну, хранил в сердце легкую печаль. Внутреннее чутье подсказывало ему, что, если ему суждено когда-нибудь снова встретить любовь, это произойдет здесь, среди военных руин, в одном из непонятных древних государств. Во время своих путешествий Роберт много читал и размышлял, и в конце концов его начала преследовать мучительная мысль, что он проявил невнимательность и повел себя бесчестно в отношениях с Агнес. Перед этой девушкой у него были определенные обязательства, перед ней, а не перед каким-то незнакомым Эдвардом. Он бросил ее самым бесчестным образом как раз тогда, когда она больше всего в нем нуждалась. Но он больше не совершит подобной ошибки, в этом можно не сомневаться. В следующий раз, когда он снова кого-то полюбит, он не станет трусливо медлить и сомневаться. Он ухватится за это мгновение и спасет свое счастье. Приняв решение, он в прекрасном расположении духа отплыл в Англию, где был представлен виконту Тикстеду и как-то вечером приглашен на ужин в его дом, расположенный на серых болотистых равнинах Саффолка. Там он увидел ее.
Оглядываясь назад, Роберт думал, что даже в первый вечер их встречи, наблюдая за мило улыбающейся двадцатилетней девушкой, со сдержанной аккуратностью поедающей жареного фазана, он сумел рассмотреть истинную сущность Женевьевы под притворно застенчивой, скромной внешностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41