Время растягивалось. Оператор, должно быть, специально затягивала.
И вот, наконец… «Соединяю вас».
Раздался громкий щелчок, звук дыхания. Его дыхания. Она знала этот звук и обожала его.
– Паоло, мне так…
– Я понимаю.
– Ты сможешь меня когда-нибудь простить?
– Возможно. Ты пьяна?
– Да. Ушла от Роберта.
– Ты серьезно?
– Конечно серьезно. Я оставила Роберта, квартиру, свою коллекцию туфель… – Сердце болезненно колотилось о ребра. – Я сделала это, Паоло. Все кончено. Обратного пути нет.
Снова послышалось его дыхание.
– С тобой все в порядке?
– Сегодня вечером я уезжаю из Парижа.
– Куда ты поедешь?
– В Лондон. Поехали со мной.
Странный звук раздался на линии. Возможно, кашель, возможно, смех.
– Там мы сможем все начать заново. Лондон – великий город, возможно, более серьезный, чем Париж. Это не повредит твоей работе. У тебя появятся новые источники вдохновения. Мы будем вместе. И ни Роберт, ни… она не смогут доставить нам неприятностей. Мы можем обрести счастье.
В ответ она услышала молчание.
– Или же ты можешь остаться здесь со своими туфлями, ходить на вечеринки, спать с женщинами, которых не любишь ты и которые не любят тебя. Годы пройдут, а ты будешь становиться все более одиноким и ожесточенным. Жизнь без любви, вот что у тебя останется. Ты высохнешь, как старая слива. Неужели ты думаешь, что от этого твои туфли станут прекраснее? Я в этом сомневаюсь.
Он по-прежнему молчал. Огонь в ее желудке начинал разгораться.
– Ну же, Паоло. Скажи да. Мы еще можем успеть на восьмичасовой паром.
– Сейчас уже шесть тридцать.
– И что?
– У меня слишком мало времени, чтобы собраться.
Языки пламени снова подпрыгнули, почти добрались до ее горла.
– Так ты едешь?
– Да.
– У нас все будет хорошо. Ты ведь тоже это знаешь, правда?
– Встретимся на Гар-дю-Нор.
– На платформе.
Женевьева глубоко вдохнула и выдохнула, трубка замолчала в ее украшенной драгоценностями руке.
45
Голуби порхали у нее над головой, когда она протянула деньги на билет. Они схватили кусок хлеба, который кто-то уронил, и полетели обратно на сводчатую крышу из стали и стекла. Люди сновали туда-сюда. Деловые люди в элегантных пальто кое-где мелькали в толпе, придерживая шляпы, выражали свое недовольство и презрение. Пар шипел и вырывался из огромных черных машин, напоминающих Женевьеве собак ее отца, больших черных гончих, которые скребли когтями мерзлую землю, натягивая поводки, их дыхание белым паром клубилось в воздухе. Она всегда ужасно боялась этих собак.
Суровая женщина с сердитыми красными щеками в тусклой серо-коричневой шляпе широкими шагами шла к поезду, таща за руку свою крошечную дочь, так торопилась, что ребенок практически волочился по земле. Девочка, которой было не более четырех-пяти лет, прижимала к себе тряпичную куклу и хныкала, пытаясь удержаться на ногах. Выбившись из сил, девчушка стала отставать, мать дернула ее за руку, отчего кукла упала на землю. Девочка завизжала и разревелась, попыталась схватить куклу, но промахнулась и была увлечена вперед матерью. Женевьева поспешила, хотела отдать куклу, но ее неожиданно толкнула в живот локтем какая-то старуха с зонтиком. Старая леди принялась громко и хрипловато извиняться, и, когда Женевьева, наконец, отделалась от нее и огляделась, девочка и ее мать исчезли. На мгновение ей показалось, что она услышала плач, но невозможно было четко различить его во всепоглощающем вокзальном шуме. У брошенной куклы были шерстяные волосы, грязное белое лицо и бессмысленно вытаращенные голубые глаза. Женевьева посадила ее на скамейку.
В привокзальном баре выпила маленькую чашечку черного кофе, наслаждаясь каждым крошечным глотком жгучей жидкости и думая о том, что в ближайшее время ей едва ли удастся попробовать действительно хороший кофе.
Итак, она возвращается в Англию. Но не в Англию с приглушенным шепотом, дребезжанием чайных чашек, плесенью и вечным осуждением. Нет, они направлялись в Лондон. Театры, универмаги, пышность, великолепие… В Лондоне можно скрыться от осуждения, раствориться в толпе, спрятаться от любопытных глаз, потерять себя…
Конечно, они не собирались терять себя. Жизненно важно, чтобы Паоло быстро обрел известность. Они проживут в отеле пару недель (она представила себе «Коннаут»), подыщут подходящее помещение для мастерской, возможно, даже на Бонд-стрит, уютную квартирку, возможно, в одном из этих милых белых зданий в георгианском стиле в Кенсингтоне, с большими окнами, балкончиками и чудесным видом на Гайд-парк. Да, это был бы идеальный вариант. Ее улыбка слегка померкла из-за беспокойства о том, как они смогут расплатиться за это. У них ведь не было времени, чтобы обсудить этот небольшой пункт… Но у Закари наверняка куча денег. Он, конечно, не тратил деньги на мелочи вроде обустройства жилья. В любом случае им необходимы деньги только для того, чтобы начать новую жизнь. Как только он станет работать, за их совместное будущее можно не беспокоиться.
Она представила, как Роберт читает ее записку. Он будет просто вне себя от ярости. Возможно, ворвется в комнату туфель, начнет вытаскивать коробки и разбрасывать ее коллекцию. Возможно, станет кромсать их ножами и ножницами или сложит в кучу и подожжет.
Она задрожала.
Ее часы показывали почти без двадцати восемь. Как только она вошла на платформу, грянул оркестр духовых инструментов, музыканты были одеты в голубую с золотом униформу. Носильщики подносили к поезду чемоданы и дорожные сумки. Пассажиры устраивались в вагонах с газетами. Мальчик чертил пальцем по грязному стеклу, рисуя улыбающуюся рожицу, пока кто-то не прикрикнул на него, заставив прекратить это, и он сжался в своем кресле и нахмурился.
Без четверти восемь. Крики в начале соседней платформы заставили Женевьеву обернуться и посмотреть, что происходит. Какая-то знаменитость выходила из вагона. Откуда ни возьмись набежала целая толпа репортеров с бесконечными вспышками фотоаппаратов, толпа охотников за автографами, восхищенные дети и прочие безрассудные типы, слетевшиеся мотыльками на огонь.
Показалась Жозефина Бейкер, в окружении фотографов и поклонников. После ее триумфального дебюта в La Revue Negre в театре на Елисейских Полях ее знали все в городе. Даже те, кто никогда не видел спектакля, едва ли могли не заметить ее невероятно чувственное и прекрасное лицо, неприлично короткое платье с плакатов Поля Колина, которыми были обклеены киоски на каждом углу. Теперь она торопливо шла по платформе, ведя на поводке ручного леопарда Чикиту, улыбалась белозубой улыбкой, ее сопровождало несколько красавцев, которые вполне могли оказаться телохранителями, менеджерами, юристами или любовниками.
Это точно от Поля Пуаре, вынесла свой вердикт Женевьева, разглядывая роскошное розовое облегающее платье мисс Бейкер. Она привстала на цыпочки, чтобы рассмотреть сияющие, розовые с серебром туфли. Такие туфли вполне мог сделать Паоло. Она обязательно спросит его об этом, когда он придет. Он уже должен быть здесь.
Часы показали без десяти восемь, свита Бейкер скрылась из глаз. Женевьева изо всех сил пыталась справиться с охватившим ее беспокойством.
– Мадам? – Пожилой начальник поезда похлопал ее по плечу. – Может быть, вам лучше сесть в поезд?
– Нет.
Без пяти восемь двери стали захлопываться, каждый удар наполнял ее отчаянием и страхом. Перед ее мысленным взором представали катастрофы, одна ужаснее другой. Закари лежит под колесами такси на рю Денен, рядом с вокзалом, ее имя застыло на его мертвых губах. Закари в темном переулке повалился навзничь, из головы хлещет кровь, над ним с пистолетом, из которого еще идет дымок, стоит Роберт. И возможно, самая ужасная картина: Закари в своей мастерской трудится над последней парой туфель для Вайолет де Фремон, стоически игнорируя настенные часы.
– Мадам? – снова начальник поезда.
На платформе остались только они вдвоем, окутанные клубами пара. Мальчик в ближайшем вагоне нарисовал новую рожицу на оконном стекле, уголки ее рта были печально опущены книзу.
– Мадам, теперь вы должны сесть в поезд.
Она снова вспомнила печальное розовое лицо девочки, уронившей тряпичную куклу.
– Мадам?
Женевьева отвернулась, чтобы спрятать слезы, и поспешила прочь с платформы в своих прекрасных, но непрактичных туфлях, как только раздался паровозный свисток.
Скрип и скрежет ознаменовали первые движения машины. Вращение и кружение, когда она медленно начала двигаться вперед. Несколько оставшихся на платформе людей махали руками и белыми платками.
Дойдя до начала платформы, она изо всех сил закрыла глаза, уронила чемодан и так и стояла, обхватив себя руками, маленькая и неподвижная, а люди сновали вокруг нее. Когда она снова открыла глаза, прямо перед собой увидела мальчика. Чумазый мальчик двенадцати-тринадцати лет с темными, спутанными волосами, в коротких брючках, шнурки ботинок волочились за ним по земле.
– Чего ты хочешь?
Мальчик пристально смотрел на нее, не говоря ни слова.
– Ты просишь милостыню?
Запавшие, голодные глаза. Его лицо показалось ей странно знакомым.
Тогда он что-то протянул ей. Скомканный клочок бумаги. Она взяла его, и, пока разворачивала, мальчишка развернулся и кинулся бежать.
«Я не могу поехать с тобой. Мне очень жаль. Я люблю тебя. П. ».
Сердце Женевьевы ухнуло вниз. Мальчик промчался мимо билетной кассы, отпихивая людей в разные стороны, затем скрылся из вида.
Она скомкала записку в руке, изо всех сил сжала в кулаке, а голуби порхали вокруг, борясь за крошки хлеба.
46
Роберт шел в офис, он просто не представлял, куда еще можно отправиться. Этот город стал ему чужим. Да он никогда не принимал его. Но он еще никогда не чувствовал себя словно бы подвешенным на болтающейся из стороны в сторону нити.
«Жди меня здесь, – сказал он Женевьеве. – Мы поговорим, когда я вернусь». Но что еще он мог сказать? Гарри оказался прав насчет нее. Чем скорее он узнает правду, тем лучше. Пора возвращаться домой. Он должен был давно уехать отсюда, несколько лет назад. Да и вообще ему не следовало приезжать в Европу, если уж на то пошло.
С самого начала это не предвещало ничего хорошего. Он всего лишь путешествовал, исходя из своих представлений о романтизме и героизме. Все его знакомые смеялись или удивлялись, узнав о его горячем стремлении поступить на военную службу. Они, казалось, видели в этом признак незрелости и инфантильности и подшучивали над ним. Почему бы не побаловать мальчика. Пускай повеселится. Они оказались правы. Он сыграл второстепенную роль, не познав ран и крови, пролитых на поле брани. Он прошел через войну без боевых шрамов и медалей. Он даже не смог привести с собой под руку Агнес, свою первую любовь. Его жизнь сложилась бы совершенно иначе, если бы она выбрала его, а не этого потерянного, а затем неожиданно возникшего из небытия Эдварда.
Здание опустело. Все разошлись по домам, вернулись к своим семьям, к приятной домашней жизни. Он поднялся на четвертый этаж, побрел по длинному коридору, подумал, что мог бы остаться здесь на ночь. Прилег бы на ковер в виде тигровой шкуры, который она заставила его купить. Да, почему бы не заставить ее немного поволноваться? Он не торопился возвращаться на рю де Лота.
– Мистер Шелби Кинг.
Роберт подпрыгнул и резко повернулся на звук девичьего голоса.
– Я не хотела вас пугать. Мне необходимо с вами поговорить.
Это оказалась горничная Селин!
– Как ты вошла сюда?
– Я шла следом за вами. – Ее зрачки расширились в полумраке комнаты. – Я не хотела испугать вас, клянусь.
– Ты шла за мной? От рю де Лота?
Она кивнула в ответ.
– Но это здание закрыто в нерабочие часы. А я запер дверь за собой.
– На самом деле вы этого не сделали, сэр.
Он потер затылок.
– Проходи в мой офис. Мы можем выпить вдвоем, и ты расскажешь мне, что у тебя на уме. Ничего лучше мне все равно сейчас не придумать. Да и тебе, судя по всему.
Роберт достал виски и махнул рукой, приглашая ее садиться. Она, казалось, забеспокоилась, скорее не из-за щекотливой ситуации, в которую попала, а из-за необходимости пить. Он подумал, что она никогда раньше не пробовала виски. По какой-то причине он вдруг вспомнил о Мари-Клер, что бы она сказала, если бы вошла и увидела, что он пьет виски с какой-то худенькой девочкой. Он представил себе неодобрение в ее спокойных глазах. Но странно, это только подхлестнуло его. И хотя горничная поперхнулась и закашлялась после первого же глотка, он подлил ей еще и устроился на другом кресле для посетителей.
– Итак, – начал Роберт. – Я знаю, что ты ушла от нас. Расскажи, почему?
– О, сэр. Я не хотела уходить от вас. Только не от вас. Но она, она вела себя так… Я больше не могла закрывать на это глаза.
Он не мог взять себя в руки и задать ей вопрос. Но все же он должен был сделать это.
– Закрывать глаза на что, Селин?
– Она вас не стоит. Вы слишком хороши для нее. Она…
Роберт вздохнул и залпом осушил стакан.
– Все началось с телефонных звонков. Он называл себя месье Ренар. Я вовсе не собиралась подслушивать, но она и не думала говорить тише! А затем она собиралась и уходила, разодетая и обвешанная украшениями, сэр, в то время как вы были на работе. Звонила в отели, заказывала номера, потом упархивала, а вы думали, что она сидит дома. Это правда, клянусь вам здоровьем своей матери.
Он испытывал чувство облегчения, сидя здесь и слушая эту историю. Девушка не могла сказать ничего, что потрясло бы его. Уже нет. А как она волновалась, боялась его непредсказуемой реакции, но все равно безжалостно выложила ему всю правду. Что двигало этой девушкой, когда она шла за ним по пятам, собираясь рассказать ему обо всем? Возможно, чувство чести и справедливости или ненависть к его жене? Или что-то еще?
– Она пыталась купить мое молчание. Сначала подарила мне туфли, затем подсунула мне под дверь деньги. Она вела себя так нахально. «Я ухожу на примерку туфель, Селин». Никто не проводит столько времени на примерке у сапожника, сэр! По крайней мере, на настоящей примерке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41