Он приходил сюда, видел их, можно предположить, что он мог бы их опознать. Почему он не сделал этого?
Лили закрыла ладонью рот. Мало-помалу на истинное положение вещей начал проникать свет, приводя ее в состояние смятения и шока.
Ги действительно приходил сюда. Он видел эти сокровища – они даже говорили о них – в тот день, когда она чуть не утонула. Но он ничего не сказал. Это могло значить только одно из двух. Или он не узнал их, или же узнал, но предпочел умолчать об этом. Почему он так поступил? Если только не… Если только не…
– Право, Лили, думаю, тебе надо забыть обо всем этом, – говорила между тем Ингрид. – Не тревожь спящих собак. Теперь все эти вещи твои.
– Нет, – возразила Лили. – Они не мои и никогда нам не принадлежали. Я свяжусь с Ги де Савиньи и раз и навсегда внесу в это дело ясность. Ингрид, пожалуйста, не пытайся остановить меня.
Глядя на это маленькое, решительное личико, Ингрид поняла со щемящим сердцем, что продолжать спорить с ней было бы пустой тратой времени.
– Так, – произнесла Кэтрин, когда Ги, наконец, закончил свой рассказ. – Ты решил не требовать возвращения семейного наследства, потому что тебе стало жалко дочку фон Райнгарда.
– Думаю, что можно сказать и так, – тяжело выговорил Ги. Сознание того, что он никогда больше не увидит Лили, тяжелым грузом легло на его сердце, не помогал тот факт, что, по его мнению, он поступил правильно. Хорошо, конечно, убеждать себя в том, что им все равно было не построить настоящих отношений на почве секретов и лжи. Даже понимая это умом, веря в справедливость такого суждения, он все-таки не мог выбросить Лили из головы. Все чувства с такой ясностью воскрешали ее в памяти, что Ги просто мучился ночами. А попытка забыть о ней и продолжить привычную жизнь оказалась наитруднейшей задачей, с которой он сталкивался в жизни.
– Я не мог причинить ей дополнительную боль, – сказал он. – Я, честно, думаю, что она не вынесла бы этого.
– Какой он был жестокий человек! – воскликнула Кэтрин. – Мало того, что он послал, один Господь знает, скольких людей на смерть во время войны, он продолжал распространять смерть и страдания, занявшись торговлей наркотиками. Ладно, в конце концов он получил по заслугам. Жаль только, что он умер быстрой и легкой смертью. Его бы надо было заставить помучиться так, как он мучил других.
– Поверь мне, он мучился, – возразил Ги. – И в конечном итоге он спас мне жизнь. Бомба в ящике для документов предназначалась для меня.
Кэтрин содрогнулась при мысли о том, что могло бы произойти. Но она не могла отыскать в своем сердце снисхождения к человеку, которого ненавидела.
– Впрочем, он поступил так не ради тебя. Он сделал это ради своей девочки. Если бы она не оказалась вместе с тобой, он позволил бы тебе разлететься на куски, и это не повлияло бы даже на его сон. Прости, Ги, но не жди от меня того, чтобы я простила ему просто потому, что он случайно спас тебе жизнь. Если бы он не связался с такими порочными и опасными людьми, то не было бы и никакого покушения.
– Но Лили-то не виновата во всем этом, – вспылил Ги. – Ее нельзя винить за то, что натворил отец, и я не хочу, чтобы она еще больше страдала из-за этого. Он боготворил ее. Это разбило бы ее сердце, если бы она узнала, что он был не только торговец наркотиками, но и палач. Мне хотелось, чтобы у нее сохранились некоторые иллюзии. Уверен, что ты понимаешь это?!
Кэтрин некоторое время молчала, потрясенная его горячностью. Он полюбил – вот что изменило его. Именно этого она хотела для него так давно – но почему из всех девушек света он увлекся дочерью Отто фон Райнгарда?!
Отвращение наполнило ее, волна эмоций, которые не поддавались логике, но усилием воли она переборола себя.
Какое она имеет право кого-либо осуждать – тем более Ги – за то, что он полюбил не того человека? Разве с ней с самой не случилось того же… причем, с тяжелыми последствиями? У Ги, по крайней мере, хватило ума понять, что из этого ничего не выйдет.
Что же касается причин, по которым он не рассказал Лили правду об ее отце, то они тоже напоминали практиковавшийся ею самой обман Ги. Она отчаянно старалась не рассказывать ему о том, что сделал его отец. И, по крайней мере, в этом отношении преуспела.
– Так, по крайней мере, не будет публичного суда, – спокойно произнесла Кэтрин. – Мы хотя бы сможем забыть о прошлом и не ворошить его.
Он кивнул, и они некоторое время сидели молча, каждый погрузился в собственные мысли.
– Что же ты собираешься теперь делать? – наконец спросила она.
Он пожал плечами.
– Думаю, что начну искать себе работу. Но сначала съезжу во Францию, расскажу дедушке обо всем, что произошло.
– Но ты ведь не скажешь ему, где именно находится семейное наследство?
– Не скажу, – подтвердил Ги. – Этого я ему не скажу. – По его лицу пробежала тень, и Кэтрин подумала, как он сильно внутренне изменился. – Мам, думаю, мне пора идти. Скоро я опять навещу тебя.
– Прошу тебя, – попросила она. Казалось, что перемена в нем начала затягивать трещины, которые появились в их взаимоотношениях, когда она рассказала ему о своем любовном увлечении во время войны – он больше не вспоминал об этом, и она тоже.
– Я рада, что обернулось именно таким образом, – заметила она.
Ги поднял бровь. Кэтрин подумала, что он выглядит очень грустным.
– А я рад, что ты довольна, – это было единственное, что он ей ответил.
Весна благословила Шаранту первым нежным прикосновением. Деревья стояли все еще голыми, но мягкий воздух обещал перемену, а зеленые почки говорили о том, что скоро все вокруг расцветет.
Но в огромных высоких залах замка все еще сохранялась зимняя темнота, что становилось особенно заметным, когда бледное солнце утопало на краю светло-голубого неба. Гийом все еще кутался в свой толстый твидовый костюм, и всегда, когда мог, согревался перед пылающим пламенем какого-нибудь из громоздких каминов.
– Если б я был на твоем месте, Ги, то, наверное, остался бы на одном из этих карибских островов, пока погода в нашей части света не потеплеет, – произнес он, протягивая длинные худые пальцы в направлении пламени и потирая их, чтобы они лучше согрелись. – Но, думаю, ты не ощущаешь так холода, как я, старикашка.
– Да, дедушка, мне не так холодно. Хотя все еще трудно свыкнуться с мыслью, что несколько дней назад можно было купаться в теплом море, а потом оказаться в холодной европейской зиме.
– Так… несомненно, ты приехал рассказать мне о том, как у тебя идут дела, – переменил тему разговора Гийом. – Нашел ли ты человека, о котором рассказал тебе твой друг? Это был фон Райнгард?
– Да, дедушка, именно он. Но его больше нет в живых. – Ги поведал ему историю, которую он рассказал Кэтрин, совершенно не упомянув ни о Лили, ни о сокровищах.
Любопытство Гийома, однако, было удовлетворить не так-то просто.
– Оказались ли у него наши наследственные вещи? Вот что меня интересует. Должен сказать, я надеялся, что ты, может быть, привезешь их сюда с собой. Было бы так замечательно опять взглянуть на них… вернуть их сюда, где их место. Конечно, может быть, похитил их и не фон Райнгард. Тут побывали и другие. Но мне всегда казалось, что это сделал именно он.
– Когда он так болел, проникнуть на виллу было нелегко, – уклончиво объяснил Ги. Страстное желание дедушки возвратить ценные вещи вызвало у него чувство вины, но он уже принял решение. И не пойдет на попятную.
– Да, конечно. Очень жаль. Но даже если допустить, что он их все-таки взял, эти сокровища могли быть уже и не у него. Он мог продать их много лет назад, еще до того, как нажил себе состояние на торговле наркотиками. Думаю, что ему понадобилась уйма денег, чтобы поддерживать привычный для него стиль жизни.
Ги ничего не сказал, и Гийом продолжал:
– Если говорить об опознании… я кое-что вспомнил после твоего последнего приезда сюда. Я вспомнил, что на некоторых предметах выгравировали нашу фамилию. Не на всех, конечно. На многих нельзя было это сделать. Но на некоторых изделиях из серебра… например, на подсвечниках… на них мы оставили свою памятку. Если нам, конечно, удастся связаться с властями, которые ведут расследование на острове, – добавил он, просветлев. – Может быть, они смогут попасть на виллу и посмотреть, что там находится.
– Сомневаюсь, чтобы они заинтересовались этим, – быстро ответил Ги. – Это сотрудники по борьбе с наркомафией, не обычные полицейские.
– Ах, так. – Гийом глубоко вздохнул. – Возможно, все это к лучшему. Мне никогда не хотелось привлекать к суду фон Райнгарда после того, как прошло столько лет. Если разворошить прошлое, то можно причинить больше вреда, чем пользы. Но думаю, что теперь, когда ты все знаешь, ты это понял и сам.
– В общем-то, дедушка, все вы предаете этому чрезмерно большое значение. Сотрудничество с немцами в первые дни было вполне понятным делом. Не думаю, чтобы кто-нибудь стал вас слишком винить, особенно в свете того, что произошло позже, – заметил Ги.
На бровастом лице Гийома появилось слегка озадаченное выражение. Он медленно провел пальцами по своим бескровным губам.
– А как же с английским агентом? Как, ты думаешь, воспримут люди этот факт? Тебе известно об английском агенте?
Лицо Ги приняло замкнутый вид.
– Ты имеешь в виду того, с кем у моей матери была любовная связь? Ну да, я могу понять, что это такая вещь, которую ни ты, ни она не хотели бы делать достоянием гласности. И должен признаться, что я был весьма шокирован, что она могла таким образом предать моего отца. Но не думаю, что это стало бы всемирной сенсацией.
– Ги. – Гийом колебался. – Не уверен, что мы говорим об одном и том же. Больше того, я отнюдь не уверен, что твоя мать сказала тебе всю правду.
Ги вспомнил свои прежние подозрения, связанные с отсутствием матери во время его детства.
– Ты имеешь в виду, что было какое-то продолжение? Что немцы не убили его и мать убежала с ним? Господи, неудивительно, что она не сказала мне об этом. Она, наверное, знала, как я к этому отнесусь.
– Все было не так, – медленно произнес Гийом. – Думаю, что мне стоит заполнить некоторые пробелы, Ги. Я, конечно, рад, что ты так чтишь память отца. Но этого нельзя делать за счет уважения к матери. Нет, я не хочу допустить этого. Кэтрин и я, мы не во всем сходились, но я все равно восхищаюсь ею по ряду причин. В частности тем, как она воспитала тебя, превратив твоего отца в икону для тебя, несмотря ни на что.
– Несмотря на то, что она полюбила другого мужчину?
– Нет… несмотря на то, что твой отец сделал ему. – Гийом прямо смотрел на внука, твердо решив изложить всю правду. – Да, твоя мать вступила в любовную связь. Хорошо это или плохо, об этом могут поспорить люди, знающие, как в то время обстояли дела, но я не хочу касаться этого. Достаточно сказать, что в сердце я не держу большой вины на нее. Но твой отец очень винил ее. Он настолько возмутился ею, что выдал этого английского агента немцам… и результатом этой сделки чуть не стала гибель тебя, твоей матери и тети Селестины. Конечно, он не знал, что и ты окажешься там в ту ночь. Но все равно, то, что он сделал, непростительно. Он хотел, чтобы Пола Кертиса поймали и убили, и поэтому выдал его фон Райнгарду. Человека, который приехал сюда и рисковал своей жизнью ради Франции, а твой отец выдал его фон Райнгарду, пошел на поводу у чувства ревности.
Ги побледнел.
– Дедушка… он не мог!
– Сделал. Он сам мне в этом признался. Он чуть не умер от чувства вины. Вина фактически убила его. Когда он не мог уже больше терпеть, он отдал себя в руки фон Райнгарда, потребовал занять место одного из заложников. Да, это был геройский поступок, но он совершил его потому, что не мог больше выносить сознание содеянного им.
– Но почему мама не сказала мне об этом? Почему она позволила мне думать?..
– Она хотела, чтобы ты уважал его, Ги. Что ты и должен делать. Бог видит, мы все люди. Почему твой отец должен отличаться? Но было бы неправильно, если бы ты начал поклоняться ему и недооценивать мать. Она – замечательная женщина. – Он немного помолчал, затем продолжал: – Ты, конечно, как я полагаю, знаешь, что она и сама работала на движение Сопротивления?
– Когда она жила здесь, во Франции?
– Нет, после. Она работала для специального отдела организации «Секретные операции в Европе», собирала информацию, устанавливала контакты, сопровождала тех, кто хочет включиться в эту работу. Думаю, что она была прекрасным работником, англичанка, которая могла сойти за настоящую француженку. В замок она, конечно, ни разу не приехала, но склонен думать, что она приезжала во Францию с различными заданиями, по крайней мере раз шесть. Ты не знал этого?
– Нет. – Вот, значит, почему она так долго отсутствовала, когда он был ребенком. Разговор, что она работала в министерстве в Шотландии, велся для отвода глаз. Знала ли об этом бабушка, которая смотрела за ним? Вряд ли.
Но почему Кэтрин все эти годы продержала это в секрете? Он все еще недоуменно качал головой, но в нем начали подниматься чувства глубочайшего уважения. Она сделала это ради его отца. Все это время он идеализировал своего отца, представляя его героем Сопротивления, хотя на самом деле он был немногим лучше фон Райнгарда. Нет, не так, но все равно…
«Мы все люди, – сказал Гийом». Как он прав! Теперь он, так же, как и Лили, должен изменить свой взгляд на тех, кого он любил. Какая ужасная ирония.
– Да, твоя мать замечательная женщина, – повторил Гийом. – Цени ее, как сокровище, Ги.
– Конечно. – Но теперь, узнав о ней больше, он понял, что, по крайней мере, в последнее время он был к ней не совсем справедлив. Он сразу же исправит это.
– Да… я почти забыл, – неожиданно добавил Гийом. – На твое имя пришло письмо.
– Письмо мне? Сюда? – Это озадачило его, но он слишком был занят своими мыслями, чтобы придать этому большое значение.
– Да, с маркой из карибского района. Когда мы увидели конверт, то обрадовались–подумали, что письмо от тебя… но потом поняли, что оно адресовано тебе.
– Странно. Кто же может написать мне сюда из карибского региона? В «Эр перпетуа» я дал адрес своего постоянного места проживания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62