Кэтрин старалась, но не знала, хорошо она все вымыла в потемках. После надраивания темного пятна на полу уже не было. Она слегка присыпала это место опилками из мешка возле двери, передвинула пару мешков, которыми почти заставила это место. Велосипед она отвела к самой дальней стене. Потом вылила помои в сточную яму во дворе, вернулась в дом, закрыла за собой дверь на засов и, крадучись, пробралась по лестнице к комнате Пола. Он сидел на кровати, придерживая раненую руку, которая все еще была перетянута кухонным полотенцем. Его лицо, отражавшее сильную боль, совершенно побелело.
– Вы выглядите ужасно, – сказала Кэтрин.
– Спасибо за комплимент!
– Не дерзите. Что нам делать с вашей рукой? – Она подошла к Полу, села рядом с ним на кровать и стала развязывать полотенце. Он поморщился от боли.
– Оставьте это, ладно?
– Нет, нельзя. Надо взглянуть на рану.
Он помог ей развязать полотенце, подложил край его под локоть, чтобы капли крови не падали на пол. Рана была отвратительная, но, кажется, рука не сломана.
– Я попытаюсь промыть рану, – предложила Кэтрин, – но вы должны будете показать ее врачу.
– Но как, черт возьми, я смогу сделать это? – боль сделала его злым и задиристым, от потери крови он обессилел, его мысли путались.
– А ваш приятель, доктор в Периге? Я отвезу вас к нему завтра. Но вы не должны выходить из своей комнаты. Слава Богу, что они по уши завязли со своей перегонкой. И слава Богу, что я вовремя заметила ваше возвращение!
Пол промолчал. Он привык все делать сам, но в данный момент с радостью принимал ее помощь.
Кэтрин опять спустилась вниз за миской воды и йодом – она опасалась пользоваться ванной, кто-нибудь мог их услышать. Вообще опасно было пользоваться ночью водопроводом – старые трубы могли издать громкие и неприятные звуки. Возвратясь, она как можно тщательнее промыла рану, заставляя себя не слушать приглушенные стоны Пола. Закончив, Кэтрин перевязала рану другим чистым полотенцем, а на шею Полу надела повязку из длинного шелкового шарфа, чтобы поддерживать руку. Потом помогла ему лечь на кровать, не раздеваясь, и накрыла его пуховым одеялом.
– Не знаю, удастся ли вам заснуть, но, по крайней мере, попытайтесь, – посоветовала она ему. – Я должна вернуться в спальню, иначе Шарль может хватиться меня. Утром я принесу вам завтрак, и тогда мы придумаем что-нибудь.
Он кивнул и протянул ей руку.
– Знаете, Кэтрин, вы – отличная девушка.
– Да, – отозвалась она. – Иногда я сама себе удивляюсь.
В ней поднимались теплота и нежность, которые окончательно вытеснили беспокойство. Эти чувства не покидали ее, когда она возвратилась в спальню, сняла пальто и бросила кимоно на спинку стула. Когда она опять скользнула под одеяло, Шарль пошевелился, коснувшись ее во сне. Она отодвинулась, но на мгновение ей представилось, что рядом с ней лежит не Шарль, а Пол. Она лежала, отдаваясь этой иллюзии, слишком разбитая, чтобы отогнать ее, а тем более оценить или понять. Но сон все равно не шел. Всякий раз, когда она закрывала глаза, перед мысленным взором проносились сцены последнего часа, и вскоре на смену приятной иллюзии пришла опять тревога – тревога за Пола, тревога за себя, беспокойство о том, что и как ей надо теперь делать. И потом, когда она уже совсем было заснула от усталости, леденящий душу ужас охватил ее.
Пол, по его словам, убил двух немцев. Дознаются ли, что вина лежит на нем или нет, это событие для них для всех сулит ужасные последствия.
Занималась заря, серебристая и розовая, когда Кэтрин наконец-то забылась на пару часов так отчаянно нужного ей сна.
10
Когда Кэтрин убедилась, что все разошлись, она направилась в комнату Пола.
Он лежал, пребывая в дремоте, но помятые одеяло и подушки говорили, что он провел тяжелую ночь. Это ее не удивило. Едва Пол почувствовал, что в комнату кто-то вошел, он резко дернулся, застонал и попытался сесть.
– Как вы себя чувствуете? – спросила она.
– Скверно.
– Вижу. Я принесла вам чашку кофе. Нам надо поговорить и решить, что делать дальше.
Она поставила чашку на маленький столик рядом с кроватью так, что он мог дотянуться до нее здоровой рукой, и одновременно осмотрела полотенце, которым была завязана рана. Хотя красное пятно и просочилось, но оно было небольшим, се страхи не подтвердились.
– По крайней мере, кровотечение остановилось, – проговорила она, – но думаю, рану надо показать все равно. Боюсь, как бы она не стала нарывать; но вызвать вам доктора сюда я не могу. Нельзя, чтобы кто-то заподозрил, что вы нуждаетесь в лечении, а потом я не уверена, что можно доверять доктору Артиго. Придется отвезти вас в Периге. Надеюсь, что оставшегося бензина хватит па поездку.
– Нет, – возразил он. – Я не могу просить вас, Кэтрин, пойти на это. У меня было время все обдумать – я не спал почти всю ночь. Самое лучшее для меня вообще уехать отсюда. И если явится гестапо и начнутся допросы, они не обнаружат, по крайней мере, что вы скрываете у себя под крышей вражеского агента.
– Но куда же вы поедете? – Вместо облегчения Кэтрин почувствовала, как замирает ее сердце.
– У меня есть другие связи. Меня спрячут. Я поменяю фамилию. Теперь, когда произошло непредвиденное, я не могу навлекать на вас еще большую опасность. Задним умом я теперь понимаю, что вчера ночью мне вообще не надо было возвращаться сюда, но кое-что надо было забрать. Эти предметы хорошо припрятаны, однако если немцы проведут тщательный обыск, то гарантий, что они не найдут эти вещи, нет. Кроме того, меня беспокоит этот дурацкий велосипед – боюсь, что можно будет установить, кому он принадлежит.
– Ах, Пол, право не знаю… Сам факт вашего исчезновения вызовет сильные подозрения. Как я смогу его объяснить?
– Вам и не надо ничего объяснять. Вы прикиньтесь, что абсолютно ничего не знаете, сделайте вид, что так же удивлены, как и все. Даже если в вашей семье у кого-то появятся сомнения, вас ведь не выдадут, верно? А тот факт, что де Савиньи проявили себя лояльными гражданами новой Франции, сослужит хорошую службу во мнении остальных и убережет он подозрений.
– Не знаю, – опять повторила она. – Мне это не нравится.
– Мне тоже. Но лучшего мы не придумаем. Если сюда заявятся боши и начнут задавать вопросы, говорите обо мне как можно спокойнее и ни в чем не вините себя. Господи, знаю, что получилась настоящая заваруха. Простите, Кэтрин. Я допустил ошибку, что вовлек вас в это дело.
– Теперь поздно горевать, – сказала она. – Вы не давали обещаний, что все пройдет гладко, и предупреждали об опасностях.
– Но я сказал также, что сделаю все, чтобы огородить вас от них. А все у меня вышло боком. Не хочу, чтобы вы увязли еще глубже.
– Если вы куда-то отправитесь в таком состоянии, то вас тут же схватят. – Удивительно, насколько вдруг для нее стало важным, чтобы его не задержали, – и не потому, что она боялась за себя: она знала, что до пыток он дело не доведет. При серьезной угрозе он просто раздавит во рту капсулу с цианистым калием, которая зашита у него в манжете – но именно мысль о таком исходе была ей невыносима.
– Пожалуйста, разрешите мне отвезти вас в Периге, а там посмотрим, может быть, доктор сможет подлатать вас так, что все обойдется. Я никогда не прощу себе, если отпущу вас сейчас, когда вы больше всего нуждаетесь в помощи и поддержке.
– А я никогда не прощу себе, если из-за меня с вами что-то случится.
Это была правда, и он больше не мог закрывать на нее глаза; но осознание этого потрясло его и заставило во многом признаться самому себе. Его очень волновало все, что могло произойти с Кэтрин. Он приехал сюда, ожидая увидеть избалованную девчонку, из тех богачек, которых он особенно презирал, а вместо этого нашел женщину с сильным характером, крепкую духом, до смерти напуганную и все же достаточно смелую, чтобы идти на риск, сознавая опасные последствия своего поступка ради помощи ему. Он бесцеремонно использовал ее, зная, что навлекает на нее огромную опасность, и даже допускал возможность принесения ее в жертву. Для успеха дела он должен был так думать. Она была просто одна из женщин. Он же и другие подобные ему пытались спасти весь континент, всех мужчин, всех женщин и детей. Беда заключалась в том, что Пол нарушил одно из главных правил шпионской работы, перестав видеть в ней просто еще одну женщину.
Ворочаясь в постели этой долгой и мучительной ночью, он мысленно видел ее лицо, слышал ее голос, неразумно желал, чтобы она находилась с ним, а не ушла, чтобы лечь рядом с другим мужчиной, с мужем; он желал этого даже несмотря на то, что животный инстинкт склонял его к тому, чтобы залечивать рану в одиночестве. Однако мысли о Кэтрин облегчали страдания. Это открытие стало для него шоком. Раньше в тоскливые часы одиночества ему всегда являлось лицо Гери, именно ее он видел сквозь полузакрытые ресницы, ее голос звучал в голове. Теперь он – к своему ужасу – обнаружил, что не может четко представить себе лицо погибшей жены. С большим старанием он набрасывал мысленно ее черты, как это делает художник, когда рисует портрет – льняные волосы, голубые фарфоровые глаза, молочно-белая кожа и румянец во всю щеку. Дразня, он называл ее «бэбешкой». Но теперь, как он ни старался, образ не обретал окончательную форму, детали отказывались слиться воедино. И с болезненным ощущением предательства Пол понял, что живым и реальным для него стало теперь лицо Кэтрин.
Это открытие укрепляло Пола в решимости покинуть замок. С профессиональной точки зрения опасно испытывать сильные чувства к одному человеку – забота о другом делает человека уязвимым. Но и по личным соображениям ему хотелось бежать. Он не хотел, чтобы образ Гери вытеснило другое лицо. Не хотел, чтобы кто-то покушался на принадлежавшее ей одной место в его сердце. Все происходило слишком быстро, невероятно быстро, и являлось оскорблением всему, что было дорого им обоим.
– Мне надо уходить, – произнес он. – Так будет лучше для всех.
Кэтрин нервно провела рукой по своим волосам. На ее глаза наворачивались слезы, она чувствовала себя беспомощной и напуганной.
– Я не согласна с вами, однако, если вы приняли уже окончательное решение, думаю, не смогу остановить вас. Но сначала хотя бы поешьте.
– Хорошо, – отозвался он. – Вам следует пойти погулять. Прихватите с собой Ги. Когда вы возвратитесь, меня уже не будет. Сразу же сообщите кому-нибудь об этом. Разыграйте удивление – покажите, что вы расстроились. А потом совсем забудьте обо мне.
Она кивнула, зная, что он просит о невозможном. Ей будет трудно разыграть такую комедию, но она как-нибудь это сделает. Но вот забыть его она не сможет.
Когда Кэтрин спускалась по лестнице, дверь в кабинет отворилась и оттуда вышел Кристиан. Она даже вздрогнула, как будто ее уличили в чем-то плохом. Ей казалось, что в доме нет никого из членов семьи.
– Кристиан, а я думала, что ты находишься у перегонных аппаратов!
– Могу поспорить, что именно так ты и думала. Ты опять ходила к воспитателю, правда?
Она так и замерла, ухватившись рукой за перила.
– Что ты хочешь этим сказать?
– А ты не понимаешь?
– Нет, не понимаю. Я зашла к Полу, да – сегодня утром ему нездоровится. Он сегодня не сможет заниматься с Ги.
– Понимаю. И полагаю, что он плохо чувствовал себя и вчера вечером.
Она не знала, что сказать на это. Мысли ее смешались.
– Кэтрин, ты можешь обмануть Шарля. Но не меня. – Кристиан говорил это в шутливом тоне, но в его голосе слышались и грозные нотки. – В этом человеке есть что-то странное. Я всегда так считал. И я видел, как он на тебя смотрит. Он – твой любовник?
– Ты что? – Краска залила щеки Кэтрин, потом кровь отхлынула. – Ничего подобного. Конечно нет!
– Вот как? Значит, ты находишь необходимым обсуждать с ним вопросы воспитания Ги среди ночи? Верно? Вчера я не мог заснуть и спустился, чтобы набрать стакан воды. Тут-то я и видел, как ты выходила из его комнаты. Не отнекивайся, Кэтрин. Галлюцинаций у меня не бывает.
Значит, я была права, с подозрением относясь к Кристиану, подумала Кэтрин. Подтвердившееся опасение взволновало ее, потрясло, но одновременно она испытала чуть ли не облегчение. Кэтрин замерла в нерешительности, лихорадочно обдумывая, что же сказать ему. Сделать вид, что Пол действительно ее любовник и потом, когда он исчезнет, позволить Кристиану думать, что он удрал потому, что их связь раскрыта? Или же сказать ему правду и попросить помощи? Кэтрин считала, что из всей семьи только Кристиан мог проявить сочувствие к их делу. Его возмущало поведение отца и Шарля, что он довольно часто демонстрировал. Он ненавидел бошей, ненавидел Райнгарда. Она знала, что и он сам – из рода мятежников.
Внезапно она ощутила, что не в состоянии больше одна играть эту комедию. Ей нужен союзник. Без дальнейших обиняков она решила довериться Кристиaнy, сказать ему правду и молить Бога, чтобы тот не обманул ее надежд.
– Кристиан, можно поговорить с тобой? – спросила она.
Его брови сошлись.
– Сейчас?
– Да, сейчас.
– Без посторонних, я верно понимаю?
– Совершенно верно.
Они вошли в кабинет и прикрыли за собой дверь.
– Боже мой! – воскликнул Кристиан, когда она закончила рассказ. – Я чувствовал; что-то такое происходит, но совершенно не ожидал этого.
– Слава Богу, что ты не подозревал правды. Это значит, что, возможно, и никто другой не подозревает. Но что же нам делать? Пол настаивает на уходе, но он так слаб, что его тут же схватят.
– Тогда он должен остаться у нас. Если он приехал во Францию, чтобы помочь нам, то наименьшее, что мы можем сделать, – это помочь ему.
У нее как гора свалилась с плеч. Кристиан очень легко мог отказаться делать что-то, что поставило бы семью в величайшую опасность даже в сравнение с той, в которой она уже находилась. Он вполне мог сказать, что Пол знал, чем рискует и сам навлек на себя беду. Он мог бы так сделать – но не сделал. В этот момент она почувствовала, что Кристиан стал ей ближе, чем за все время ее пребывания в Шаранте.
– Ему прежде всего надо показаться доктору, – сказала она. – Но я не знаю, можем ли мы доверять Антиго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62