– Я уже недостаточно хорош, чтобы дотронуться до Его светлости? Пошли, мама. – Он протянул руку Эстер, помогая ей подняться с кушетки.
Эстер с тревогой взглянула на дочь.
– Я все же не понимаю, почему вы с таким антагонизмом относитесь друг к другу. А как же наш ленч?
– Я приглашаю тебя на ленч, – утешал ее Реджи, ведя к двери. – Я угощу тебя лучшим ленчем.
– Маккензи, дорогая, – Эстер с затуманившимся взором обернулась к дочери. – Я не хочу, чтобы ты в таком состоянии отправилась в Калифорнию. Прислушайся к Реджи. Позволь ему и Максу заниматься этим. Они все делают для твоего блага. Вы уже миллионеры – чего вам надо? Платья приносят хороший доход, и это самое главное…
Маккензи в отчаянии покачала головой.
– Мама! Это вовсе не самое главное! Эксплуатация гораздо важнее! И почему ты никогда не уважаешь мое мнение?
Реджи подтолкнул мать к открытой двери, потом обернулся и бросил последнюю угрозу:
– Отправляйся в Лос-Анджелес, и тогда ты сразу вылетишь из нашей фирмы! Именно это я имею в виду! Вылетишь со своей титулованной задницей!
Маккензи рассмеялась:
– Это может быть самое лучшее, что только может произойти со мной! Потому что, если я обнаружу то, о чем подозреваю, черт возьми, то я устрою вам такое паблисити, что сотру «Голд!» в порошок! Никто не захочет покупать эти платья – и вы останетесь с большой пустой корзиной. Мама, я очень сожалею о ленче…
Реджи захлопнул дверь за матерью, на лице которой так и застыло выражение печали.
Маккензи подхватила на руки Джордана и поцеловала его.
– Мы с тобой отправляемся в Калифорнию! – сказала она.
* * *
Майя с наслаждением потянулась в постели на свежих простынях с кружевами. Было семь тридцать утра. Она снова ощутила в животе комочек страха. И тогда она вспомнила! Вечером будет празднование «Дивайн», вечером она предстанет перед всей индустрией моды и откроется не только то, что это она скрывается за именем Анаис Дю Паскье, но и то, что она – дочь Корал. Они должны будут обняться перед аудиторией и камерами. А что произойдет потом? Она не доверяла Корал, хотя Колин и сообщил ей, что состояние матери улучшилось.
Майя с неохотой поднялась с кровати, ее белая хлопковая ночная рубашка ниспадала с нее, как злая пародия на подвенечное платье. Она надушилась вечером после ванны «Шанелью», и этот аромат впитался в нее, заставляя чувствовать себя женственной и роскошной. Она взглянула на свое взъерошенное отражение в декорированное зеркало на туалетном столике, которое ей подарил Уэйленд. Женственной! Она с горечью усмехнулась. Как может она быть женственной? Она впустую тратила свою жизнь, любя бесплодно одного мужчину и игнорируя всех остальных, включая Дэвида Уинтерса. Дэвид звонил ей, спрашивал, хочет ли она, чтобы он сопровождал ее этим вечером на вручение наград. Она знала, что Уэйленд и Колин будут за кулисами, приглядывая за Корал, поэтому ответила согласием. Это будет хорошей рекламой для них обоих – прийти вместе: «Мистер и Миссис Мода». Иногда Майя размышляла о том, как же она прикипела к Филиппу, а Дэвид прикипел к ней. Она представляла себе словно лестницу любви без взаимности, где каждый стоял на своей ступеньке, в отчаянье взирая на недосягаемый предмет своей любви, стоявший ступенькой выше.
– А как насчет Маккензи? – спросил Дэвид. – Она будет с Эдом…
– Последнее, что я слышала от нее, это было послание на моем автоответчике из двух слов: «Пошла ты!..» – ответила Майя. – Я послала ей письмо с соболезнованиями, когда умер Элистер, но в ответ ничего не получила. Я полагаю, что следующий шаг должен исходить от нее.
Уэйленд устроил так, чтобы обе пары сидели на празднике в противоположных концах зала.
Приняв душ, Майя ожила и начала обдумывать свой день. Она купила самое дорогое в своей жизни платье – за две тысячи долларов от Зандры Родес, покрытое замысловатой вышивкой и манящими блестками, образующими затейливую вязь имени модельера. «Сегодня вечером я буду выглядеть как никогда хорошо», – сказала она себе. Это будет трудное испытание, но его надо пройти, только и всего. Она насухо вытерлась и накинула халат, чтобы приступить к завтраку. Обычно в это время она читала «УУД» и «Лейблз», которые ей рано утром приносили к двери. Она села у окна, начав с чая из трав и яблока.
Сразу обратившись к странице, где печатались «Всякие сплетни», она от неожиданности едва не выронила чашку.
«После долгого размышления вчера вечером Филипп Ру признался в нашем парижском офисе, что его брак фактически распался. Жозефина Ру остается на их вилле в Сен-Тропезе, в то время как он снимает квартиру в районе Марсова Поля в Париже. Их бурные отношения вызывали любопытство в кругах моды. Обозреватели часто замечали, что они не очень подходят друг другу. Обходительный, изысканный Ру, один из очень немногих кутюрье, состоящих в браке, одевал таких знаменитостей, как Жаклин Кеннеди, герцогиня Виндзорская и Катрин Денев. Мадам Ру не дала «Лейблз» никаких комментариев относительно их разъезда. Было также объявлено, что она больше не будет партнершей Ру по дизайну».
Майя дважды перечитала заметку, хотя запомнила ее наизусть сразу. Внутри что-то забилось, она глянула в окно на улицу. Почему сегодня? Почему именно в этот день она должна получить ту же самую награду, которую Филипп завоевал два года назад? У нее нарастало убеждение, что теперь, наконец, Филипп будет принадлежать ей. Нелепо, она понимала, но это чувство отказывалось исчезать, даже когда она посмеялась над ним.
Майя планировала провести утро за работой в своем офисе-студии, но сейчас она понимала, что не сможет ни на чем сосредоточиться. Она позвонила своей секретарше и сказала, что сегодня не придет.
Напевая, Майя сделала легкий массаж. Теперь она, наконец, может позволить себе то, что всегда таилось в уголке ее души – ждать его снова.
Резко зазвонил телефон, от чего ее сердце едва не оборвалось. Она со страхом смотрела на него, не решаясь поднять трубку. Потом все же заставила себя сделать это. Осторожно произнесла:
– Хэлло?
– Ты уже читала? – послышался хриплый голос Маккензи. – Я умру, если мы не обсудим это, Майя. Можем же мы быть друзьями, ну, пожалуйста! Ты уже прочитала «Лейблз»? О Филиппе Ру? Что ты собираешься теперь делать?
Майя покачала головой. Маккензи так разговаривала с ней, словно их дружба никогда не прерывалась. Потом нервно рассмеялась:
– Ничего! – ответила она. – Решительно ничего!
– Тогда ты самое тупое и глупое существо на свете! – вскричала Маккензи. – Если бы я была так влюблена в парня, я бы на первом же самолете помчалась в Париж и заграбастала его! Ради Бога, Майя, мужчины больше не умыкают женщин!
– Ну, а я не умыкаю мужчин…
– Но ты всегда говорила, что он единственный парень в мире, который перевернул тебя всю! – кричала Маккензи. – Из-за него, черт побери, ты живешь, как монашка! Неужели это не стоит трахнутого билета на самолет?
Майя помолчала, размышляя.
– Да, он для меня единственный мужчина на свете, Маккензи, – наконец, сказала она. – Но он знает о моих чувствах. И теперь пусть он связывается со мной, если он…
– Майя Стэнтон! – завопила Маккензи. – Если ты не поднимешь сегодня свою маленькую задницу и не помчишься в Париж, не думаю, что когда-нибудь я снова буду сочувствовать тебе! Это любовная история на все времена, и я хочу знать, что происходит!
– Я уже ангажирована на сегодняшний вечер, Маккензи, – мягко сказала Майя. – Забыла?
– Ах, Господи, – сердито откликнулась Маккензи. – Полагаю, должна тебя поздравить. Очень мило, что твоя мать успела устроить это тебе до того, как она оставила журнал.
Майя улыбнулась. Она забыла, какой сволочью может быть дизайнер-соперница.
– Это не имеет к ней никакого отношения, – сообщила она Маккензи. – Награду дала мне Донна Брукс. Моя мать просто вручит мне ее. Это идея Колина Бомона. Он полагает, что так реабилитирует ее в глазах индустрии моды.
– Она нуждается в этом, – согласилась Маккензи. – Я слышала все эти странные истории о ней…
– Мы делаем все, чтобы сегодня вечером она была в порядке.
– Ладно, – неловко пробормотала Маккензи, – думаю, вечером увидимся. Ты, видимо, будешь выглядеть сверхроскошной, да? Помяни меня добрым словом перед теми, наверху – мне тоже хочется получить эту награду! Может быть, в будущем году…
Она повесила трубку раньше, чем Майя нашлась, что сказать.
Майя сделала кое-что по дому, стараясь преодолеть желание взять «Лейблз» и снова перечитать заметку. Как могут несколько печатных строчек так быстро изменить твои мысли, удивлялась она. А что, если Маккензи права? Что, если сделать что-то драматичное, чтобы показать Филиппу, как сильно она еще любит его? Потом она стала думать, а вдруг он уже связан с кем-то другим? С прекрасной французской актрисой? Но что-то внутри говорило ей, что это она причина их развода. Филипп никогда не переставал любить ее, так же, как она не переставала любить его.
Она расхаживала по квартире, наводя порядок и нервничая все сильнее и сильнее. Когда, в конце концов, она уронила вазу с цветами, то вслух отчитала себя:
– Я должна уйти отсюда куда-нибудь, я сойду с ума, если останусь здесь!
Она никогда не была такой, но сегодня ее ничто не удивляло. Надев жакет, Майя поспешно спустилась по лестнице. Она хотела просто пройтись, расслабиться, глядя на лица других людей, рассматривая витрины магазинов.
Пройдя до Лексингтон-авеню, она подошла к угловой аптеке и… увидела перед собой огромное изображение одеколона «Филипп» с черно-белым фотопортретом работы Эйвдона. Улыбающееся лицо Ру, смотревшего с огромного, высотой в четыре фута портрета, заставило ее замереть перед окном. Она уставилась на фотографию, узнавая каждый миллиметр этого лба, скул, сияющее выражение этих глаз. Она была уверена, что, прикоснувшись к нему, тоже узнает это свое ощущение, сможет вспомнить нежный запах одеколона, смешанный так соблазнительно с его собственным природным запахом. Она заставила себя оторваться от портрета и продолжить путь. А что, если в этот самый момент он пытается дозвониться до нее? – подумалось ей. И тут же она отвергла эту мысль. Они не виделись свыше двух лет – возможно ли, чтобы он после этого просто поднял трубку и позвонил? Куда? Он может знать ее номер от Уэйленда, ответила она себе. Этот внутренний спор привел ее в раздражение, но она заставила себя пройти еще несколько кварталов, чтобы доказать себе, какой твердой она может быть, и как нелепо предположение, что он пытается связаться с ней. Он делает платья для самых красивых женщин в мире – самых знаменитых, самых богатых и самых могущественных – почему он должен связываться с ней?
Майя медленно вернулась к своему дому, вставила ключ в замок своей квартиры и услышала, как в кухне надрывается настенный телефон. Ее тело затрепетало. Словно волшебник, который когда-то заточил ее душу в бутылку, взял да и освободил ее теперь. Замок не открывался целую вечность. Когда она, наконец, влетела на кухню и схватила трубку, то услышала в ней треск и помехи. Она сразу поняла, что это он, так же, как всегда знала, что в один прекрасный день этот звонок раздастся, что их любовь не прервалась и никогда не прервется…
– Майя? Майя? – Он называл ее имя по ту сторону Атлантики, оно обогнуло половину земного шара.
От сознания, что мужчина, которого она любит, взывает в этот момент к ней из Парижа после того, как она тысячи раз молила и желала, чтобы он думал о ней, у нее закружилась голова. Она не могла ни проглотить комок в горле, ни вымолвить хоть слово…
– Майя? – кричал Филипп. – Майя! Это ты? Наконец она смогла выдавить:
– Да, да!
– Это Филипп! С тобой все в порядке? Ты слышала мои новости? Я свободен!
– Я прочитала сегодня утром. Что произошло?
– О Майя! Произошло то, что я очистил свою совесть. Совершенно! Теперь я понимаю, что никогда не мог удовлетворить ее, никогда не мог сделать счастливой. Вместо этого мы сделали друг друга несчастными. Она знала с первого дня, что я встретил тебя, что я люблю тебя. Даже когда мы предприняли этот фарс с женитьбой, она знала, что я люблю тебя. Но я был обязан Жозефине, моей деревне, нашим друзьям… Я был убежден, что обязан жениться. Теперь и она понимает, что это не так… А я… я всегда понимал это. С той самой ночи, когда мы были вместе. Поэтому… приезжай ко мне, Майя! Приезжай немедленно!
– О Господи, – пробормотала она.
Майя чувствовала себя так, словно очутилась в другом измерении. Ее тело, ее жизнь, ее сознание за считанные минуты претерпели какую-то трансформацию. У нее закружилась голова, и она ухватилась за край стола, чтобы удержаться на ногах. Что надо делать, когда твоя душа парит, тело взывает, а мозг отказывается управлять им, потому что ты в конце концов наяву услышала то, что мечтала услышать всегда?
– Я послал тебе билет на самолет, Майя. Ты можешь прилететь сегодня вечером?
Она прислонилась спиной к такой знакомой, холодной, выложенной изразцами стене кухни, ее глаза ничего не видели сквозь слезы, она должна была взять себя в руки, чтобы не разрыдаться вслух.
– Мы так долго ждали, Майя. Может быть, у тебя есть кто-то другой? Ты еще любишь меня, Майя?
– Нет! Да! – закричала она. – О Филипп! Ты же знаешь, что я могу любить только тебя! Я буду с тобой, как только смогу, дорогой мой! – говорила она, представляя, какой вкус у его губ, его рта, и как это будет – почувствовать себя в его сильных, всеохватывающих руках, на этот раз без ощущения вины и не сдерживая себя. – Я буду с тобой очень скоро…
К шести часам вечера все обитатели Манхэттена, претендующие на принадлежность к обществу или миру моды, заканчивали последние приготовления. Богатые принимали парикмахеров в своих спальнях. Менее богатые совершали паломничество в свои излюбленные салоны. Немногие «бедные» осторожно освобождали свои волосы от бигуди.
Маккензи натянула на свое роскошное тело облегающее черное кашемировое платье, которое сама смоделировала на этой неделе; оно было по-новому длинное – времена мини-юбок прошли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71