Они заняли столик в конце огромного зала, продолжая беседовать. Уэйленд оглядел кафе и заметил:
– Если сегодня вечером здесь бросить бомбу, мир моды исчезнет. Завтра все будут носить дерюгу.
– И все равно будет соревнование среди женщин, чья дерюга элегантнее, – ехидно заметила Корал. Она огляделась вокруг.
– Корал, дорогая! – Первый парижский поцелуй был запечатлен на ее щеке Алексом, фотографом, которого они пригласили в помощь Дэвиду Бейли.
– Что ты думаешь, Алекс? – спросила она. – Старомодный сезон?
Алекс очаровательно пожал плечами, тряхнул длинными мягкими волосами.
– Они говорят, что коллекция Филиппа Ру будет… – Он заколебался, – inattendu.
– Неожиданной? – перевела Корал. – Неужели за спиной победителя Майя?
Уэйленд вздохнул.
– Хорошо бы она присоединилась к нам сегодня. Официант низко наклонился к ним и терпеливо выслушивал, как Уэйленд объяснял, чего он хочет.
Многие посетители кафе подходили к столику Корал, чтобы поприветствовать ее в Париже. Она махала рукой тем, с кем была в хороших отношениях, и не обращала внимание на всех других, которые поворачивались в ее сторону. Было много поцелуев и тостов. Обменивались сплетнями. К концу вечера с трудом можно было найти модельера, модель или редактора, чью репутацию оставили бы в покое. Лишь имя Филиппа Ру произносили с уважением. К полуночи Корал достаточно нацарствовалась. Ослабевшая от перелета и водки, она уцепилась за руку Уэйленда, чтобы дойти до ожидавшей их машины. Они высадили Колина у его скромного отеля и поехали в «Крийон».
– Боже, Париж так красив, так романтичен, – сказал ей на ухо Уэйленд, когда они ехали вдоль бульваров. – Просто преступление не влюбиться здесь.
– Заткнись, Уэйленд, – оборвала его Корал. Но сама она чувствовала то же самое. Это было бы преступление. Она начинала чувствовать, впервые в своей жизни, что мода – это не единственная стоящая вещь в этом мире. Она смотрела в окно на парижские огни и внезапно почувствовала себя очень одинокой.
В большинстве коллекций есть один или два ансамбля, которые доставляют массу хлопот. Филипп Ру распарывал кремовый твидовый костюм шесть раз, сшивал его снова и все-таки чувствовал, что что-то не так. Он чуть не поддался панике, которую переживает каждый парижский модельер, когда поздно что-либо менять в коллекции. Несмотря на это и на то, что по всему салону, к очевидному неодобрению мадемуазель Жозефины, бегали модели в нижнем белье, а мастерская была забита стульями, которых едва хватало для утомленных работниц, Филипп, казалось, был в своей стихии. Он находился в мастерской или в студии с восьми часов утра. И он все еще был здесь, когда в десять или в одиннадцать вечера Майя просунула голову в дверь, чтобы попрощаться. Ру стоял, склонившись над каким-то неподдававшимся жакетом. Он был бодр и счастлив, и сердце Майи устремилось навстречу ему. Все в доме рассчитывали на успех коллекции, но поскольку все они стояли слишком близко к созданию одежды, было трудно угадать, оправданы их надежды или нет.
За три дня до дебюта коллекции Филипп разыскал Майю.
– Утром мне звонила твоя мать, – сказал он. – Стефани здесь не было, так что я вынужден был взять трубку. Она попросила меня сегодня вечером принести ей в номер три костюма.
– О нет! – Майя почувствовала, как ее лицо заливает краска. Он посмотрел на нее со смешанным чувством интереса и изумления. – Я ее еще даже не видела! – Как это типично для Корал – ожидать особенного к ней отношения. – У нее не было никакого права просить тебя об этом, Филипп. Пожалуйста, не думай, что ты должен это сделать из-за меня. Мне позвонить ей?
– Я позвонил Стефани, когда она была еще дома. Она сказала, что журнал твоей матери самый значительный в Америке. Если ей понравится моя одежда, значит, это успех. Я должен пойти. Я польщен ее интересом ко мне.
Глаза Майи внезапно загорелись, и, сама того не желая, она схватила Филиппа за руку.
– О нет! Нет, Филипп, неужели ты не понимаешь? Ее интересует не твоя одежда! Это ее способ вмешаться в мою жизнь!
Он нахмурился.
– Неужели люди могут быть таким мелкими? Это возможно?
Она смущенно отпустила его руку.
– На протяжении двух лет мы с ней даже не разговаривали, – призналась Майя. – Она позвонила мне, когда прилетела, и сказала, что хочет, чтобы мы стали друзьями.
Он с грустью покачал головой.
– Может быть, твоя мать хочет быть твоим другом, чтобы заинтересоваться мной, твоим работодателем? – Он похлопал ее по руке и улыбнулся своей Чудесной улыбкой. И пошел дальше, занятый уже другими мыслями.
Как только она дошла до телефона в офисе Стефани, то позвонила Уэйленду, разыскав его в ресторане, где он завтракал в одиночестве.
– Что она делает, Уэйленд? – закричала она. – Она хочет показать, насколько влиятельна? Обращается с Филиппом, как с посыльным!
Он успокоил ее.
– Она всегда так себя ведет, особенно с молодыми модельерами. Она хочет обставить другие журналы. Мода так много значит для нее. Это для нее – все, помни, это вся ее жизнь!
– Я не знаю… – Майя играла стопкой приглашений на столе Стефани. – Я почему-то чувствую, что если бы я не работала здесь, то ей бы и в голову не пришло беспокоить Филиппа.
День прошел очень быстро, и в шесть часов вечера Филипп прошел мимо нее по коридору, неся в руках три костюма, упакованных в пластиковые пакеты. Она смотрела через окно, как он складывал все это в свою маленькую черную машину, припаркованную возле дома. Может быть, ей следовало поехать с ним, подумала она, чтобы защитить его от насмешливой улыбки своей матери.
– Я вернусь через час. – Она услышала, как он сказал это Жозефине, но двумя часами позже в студии сидели, позевывая и попивая кофе, четыре модели, Стефани, Жозефина и Майя. Они хотели в семь часов вечера еще раз просмотреть коллекцию, и многие мелкие вопросы требовали присутствия Филиппа. Жозефина начинала терять терпение, мучаясь ревностью, как понимала Майя. Жозефине не хотелось, чтобы Филиппа подманивала влиятельная американская издательница, и не имело никакого значения, что это была мать Майи. Но ничего не оставалось делать, лишь ждать…
* * *
Корал сидела на голубом бархатном диване рядом с Филиппом Ру, внимательно глядя на него. Никогда в жизни ей еще не встречался мужчина, которого бы она так внезапно физически возжелала. Она погрузилась во взгляд его теплых вишневых глаз – он был таким насмешливым и одновременно таким искренним. Она не желала думать о Майе. «Этот мужчина, – напомнила она себе, – влюблен в мою дочь». Но это лишь сделало его еще более желанным.
Это была ее вторая встреча с Филиппом Ру. Предыдущую, после показа его первой коллекции, она вспоминала с трудом. Может быть, тогда ее вообще меньше интересовали мужчины. Как бы там ни было, никогда раньше встречи с парижскими дизайнерами не попадали под категорию потенциальных романтических приключений.
Ее рука дрожала, когда она наполняла шампанским бокалы в форме тюльпана.
– За наш успех! – произнесла она. – Вы не представляете, как я рада, что вы пришли сюда. О вашей коллекции ходит так много слухов, что, откровенно говоря, я не могу сдержать своего любопытства. Если она так хороша, как предсказывают, я хочу быть первой, кто окажет ей предпочтение.
Филипп кивнул, улыбнувшись, не совсем ее понимая. Она с трудом сдерживала себя, чтобы не дотронуться до его лица, не скользнуть рукой под его рубашку, стремясь убедиться, что его грудь такая же бронзовая и гладкая, как и кожа на его шее.
Он говорил о своей коллекции. Она не вникала в его слова. Его голос был так приятен, так музыкален, что затрагивал что-то, спрятанное глубоко внутри нее. Это проснувшееся чувство причиняло ей боль. Она быстро глотнула шампанского, чтобы заглушить внезапное ощущение.
– Позвольте мне посмотреть ваши модели! – Она вскочила с дивана и вновь наполнила бокалы. – Я живу ради моды, Филипп. Я не могу ждать.
Он осторожно повесил все три костюма около огромного зеркала.
Корал молча изучала костюмы со всех сторон, потом поднесла их к зеркалу, потом приложила к себе.
– Боже! Чувствую запах совершенное новых парижских моделей! – прошептала она. Потом бросила костюмы на спинки стульев. – Конечно, Филипп, именно по этому пути должна пойти мода! – кивнула она. – Это… гениально! В Ваших моделях и поп-культура, и ощущение сегодняшнего дня, это мудро, это правильно, это гениально.
Филипп расцвел. Он протянул ей жакет.
– Пожалуйста! Мне хотелось бы видеть его на американской женщине.
Она накинула жакет. Они оба посмотрели на ее отражение в зеркале. Новые пропорции совершили чудо. Она выглядела на десять лет моложе.
– О Господи! Вам обеспечен успех! – сказала она. – Ваша одежда так молодит!
Филипп закинул голову и засмеялся от удовольствия. Замечательный ход, подумала она. Умудренный опытом мужчина разыгрывает наивность и невинность. Она наполнила его бокал.
– Я счастлив, что услышал ваше мнение, – сказал он. – Когда слишком увлечен работой…
Разговаривая, он дотронулся до ее руки своими теплыми пальцами. По ее телу прошла дрожь. Сама мысль о том, что его руки работали над одеждой, которую она наденет на свое тело, вызывала эту дрожь. Она пристально посмотрела на его руки: загорелые, сильные, руки крестьянина. Чистые, но как будто бы вырезанные из дерева искусным резчиком. Она представила, как они прикасаются к ее грудям, как указательный палец ласкает ее чувствительные соски, и при одной этой мысли они напряглись. Он молча наблюдал за ней, как будто читая ее мысли. Она быстро отпила еще шампанского.
– Я хотела бы увидеть всю коллекцию, – заявила она. Он кивнул, спокойно улыбаясь.
– Через два дня…
– Должна ли я так долго ждать? – спросила она, – К тому времени я увижу Сен Лорана, Унгаро, а у меня ограниченное количество страниц, вы знаете…
Она с надеждой приподняла брови, глядя на него широко открытыми глазами. Филипп слабо пожал плечами.
Следующие несколько мгновений они молча пили шампанское. Она была рада, что на ней надет один их ее самых сексуальных комплектов: черное, обтягивающее бедра вязанное платье на шелковой подкладке, кружевные черные чулки, открытые туфли. Она нервно пробежала пальцами по волосам.
Филипп поднялся.
– Нужно еще многое сделать. В студии все ждут меня, а манекенщицы очень дороги.
Она тоже поднялась, протягивая ему руку.
– Возьмите меня с собой. Покажите мне свою коллекцию. Мы прихватим с собой Уэйленда Гэрритти. Вы, конечно, слышали о его магазине? Его магазин создаст вас!
– Если он покупатель, он обязан заплатить, как каждый другой покупатель, – предупредил Филипп.
– Он уже заплатил, – ответила Корал. – Позвольте ему посмотреть вашу коллекцию сегодня. Он с ума сойдет от ваших моделей.
– А если не сойдет?
– Он сойдет с ума, если я схожу с ума, – пообещала Корал. – Сумасшествие заразительно, Филипп.
Она чувствовала электрические разряды, прикасаясь своей рукой к его. Она представляла его торс обнаженным. Какое будет ощущение, если прижаться к нему грудью?
Он высвободил свою руку.
– Мадам Стэнтон, я польщен вашим интересом. Но я ко всем отношусь одинаково. Это лишь справедливо. Если начну сотрудничать с вами до показа, все остальные будут злы на меня. – Он внимательно посмотрел на нее.
Она секунду смотрела в его глаза, затем широко улыбнулась.
– Хорошо! Возвращайтесь в свой салон! Держите меня в тревоге ожидания! Я чувствую, что в четверг вы очаруете Париж. Идите!
Он наклонился к ее руке, поцеловал с оттенком иронии. Должно быть, он не совсем понял ее, подумала она, но его крестьянское упрямство и хитрость ей импонировали. Она закрыла за ним дверь и прислонилась к ней, вздыхая. Он должен принадлежать ей! Существует же какой-то способ завоевать его. Она вылила в бокал остатки шампанского и выпила. Лишь потом вспомнила, что даже не спросила Филиппа о Майе.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Майя никогда не видела ничего похожего на то, что происходило в ночь перед показом. Французы называют это crises, и, похоже, в каждом салоне он неизбежен. Обычно все начинается с крика на подчиненных, вызывающего, как правило, слезы, затем следуют извинения и прощение, и все заканчивается объятиями.
Они репетировали до двух часов ночи. Манекенщицы, вымотанные, с покрасневшими глазами, угрожали уйти, но Филипп уговорил их остаться, пообещав дополнительную оплату. Приятели этих девушек, ожидавшие их внизу в машинах, периодические сигналили, чтобы напомнить о своем присутствии.
– Я подам в суд на Филиппа, если потеряю этого парня, – пригрозила Одри, высунувшись из окна и помахав кому-то в черном «мерседесе».
В костюме неправильно была выкроена пройма. Выбранные пуговицы не подходили. В любом случае на виновного кричали. Жозефина кричала больше всех: ей это замечательно удавалось. Мадам Мартин был доведена до истерики три раза за вечер. Стефани, в свою очередь, кричала на Жан-Жака, продавца галантерейных товаров, друга Филиппа. И лишь Филипп оставался спокойным.
Большая часть украшений была возвращена поставщикам. Оказалось, что они не подходят к одежде. Выяснилось, что одна из моделей не подходит для демонстрации этой одежды. Она, всхлипывая и зажимая в кулаке стофранковые купюры, удалилась, а модель, которая, заменяла ее, тут же потребовала пятьсот франков дополнительно за ночную работу.
Все разошлись в три после того, как Жозефина открыла сейф и оплатила их работу. Девушки поцеловали Филиппа, не обращая никакого внимания на Жозефину.
Майя отправилась домой на такси. Когда она уходила, Филипп оставался в мастерской, склонившись над своим рабочим столом. Он едва ли заметил, что она ушла.
На следующий день рано утром ей позвонила Корал.
– Мы между Ларош и Пату, – быстро сказала она. – Было бы странно не увидеться хотя бы раз, пока мы здесь. Не можешь ли ты появиться в баре «Крийон» в двенадцать тридцать?
Филипп сказал, что они начнут в два часа дня, чтобы дать возможность всем выспаться.
– Я буду, – сказала Майя.
Она надела платье, купленное в салоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71