– Она помешала чай. – Мамусик, я счастлива на девяносто девять процентов. Мне кажется, что это совсем неплохо.
– А как насчет одного процента? – заботливо поинтересовалась Эстер.
– Ну, мама!
Маккензи присела на подлокотник кресла, в котором сидела мать, и крепко обняла ее.
– Я так скучаю по тебе!
– Ты оставила меня в обществе одних мужчин, – сказала Эстер. – Я тоже скучаю по моей дочери.
Она ласково обняла Маккензи. Та почувствовала знакомый запах крема для рук и мыла Юргенса и сразу вспомнила те дни, когда она бежала к своей мамочке с любой, даже самой маленькой, неприятностью.
– Мне нравится моя работа, я просто влюблена в свой новый магазин и довольна этой квартирой, – заявила Маккензи.
– Я что-то не слышу слов о том, что ты любишь своего… друга. Но ты же живешь с ним, как муж и жена.
Эстер внимательно смотрела на дочь.
– Ну вот, я все поняла! – воскликнула Маккензи. – Ты так смотришь на меня, что сразу ясно, что ты имеешь в виду: «Если бы только она образумилась и жила себе спокойно с хорошим евреем-дантистом!» Прости меня, мамуля, но Элистер не дантист!
– И, конечно, он не еврей, не так ли? – продолжала настаивать Эстер.
У Маккензи начиналась истерика.
– Ты же знаешь, что он не еврей. Но я только что узнала, что он сын английского лорда!
– Дорогая, ты его любишь?
Маккензи уселась на пол и глубоко вздохнула. Она уже больше не могла рассказывать матери все: как она сможет ей объяснить сексуальные проблемы, проблемы с наркотиками? Она видела, как мать оглядывает почти пустую квартиру, пытаясь улыбкой выразить свое восхищение, но мысленно развешивая гардины и покрывая мебель пластиковыми чехлами.
Эстер с трудом поднялась на ноги.
– Покажи мне кухню. Какие блюда ты готовишь для своего тощего Элистера?
Маккензи повела мать в сверкающую, новую кухню, где она почти не бывала.
– Мамочка, мы практические всегда едим не дома. Когда зарабатываешь деньги, то больше всего радует то, что не нужно делать закупки или готовить. Они пробовали мексиканскую, японскую кухню, бывали в тайских ресторанчиках. Иногда посещали модные рестораны, только чтобы шокировать публику. Элистер заказывал заранее столик, и они появлялись в хипповой одежде или же скандальных нарядах своего бутика. Они заказывали лучшее шампанское и очень дорогие блюда, потом шлялись по злачным местам и проводили ночь, дурачась или принимая наркотики.
Все было так забавно, как в фильмах про потусторонний мир, думала Маккензи. Двое добившихся успеха подростков с деньгами, баловники-школьники, которых побаивались окружающие и поэтому не сообщали об их поведении директору школы!
Если были деньги, можно было пройтись по магазинам. Маккензи всегда обожала делать незапланированные покупки.
Сейчас она была в восторге от «Капецио». Когда не могла решить, какой же цвет выбрать, она просто покупала модели одежды всех оттенков, обувь всех цветов радуги. К ней подбирались колготки… Бумага от Тиффани. Продукты она закупала в дорогой секции Блумингдейла. Словом, все, что она желала или о чем когда-то мечтала. Но это было так забавно! Как только она привозила покупки домой и раскладывала по полкам, ей уже ничего не нравилось. Все так заманчиво выглядело в магазине, но не у нее дома! Позднее, когда у них все начало рушиться, она говорила:
– Тот, кто заметил, что в деньгах корень зла, был так прав!
Если бы не было денег, Элистер не смог бы перейти к более дорогим и сильнодействующим наркотикам. Он все больше привыкал к травке, «колесам» и тому подобному.
В течение недели после возвращения из Парижа Майя уныло бродила по квартире Уэйленда. Она почти не бывала на улице, только выходила в магазинчик неподалеку, чтобы купить продукты и приготовить еду. Иногда она садилась за свой ученический стол и придумывала новые модели для воображаемой коллекции.
– Птичка, ты слишком хороша, чтобы сидеть взаперти, – заявил Уэйленд в конце второй недели. Они ели сложное блюдо, которое она приготовила. – Ужин, конечно, великолепный, но ты зря расходуешь свои таланты. Почему бы тебе не создать небольшую коллекцию одежды?
Она с надеждой взглянула на него.
– Если моя мать узнает, что ты помогаешь мне, она разорвет тебя на кусочки.
Уэйленд равнодушно пожал плечами.
– Ты станешь работать под псевдонимом. Какое-нибудь французское или итальянское имя…
– Ты тоже боишься ее?
Он уставился в свою тарелку.
– Мне бы не хотелось, чтобы она навредила моему магазину. Если она станет нас игнорировать, мы начнем терять деньги. Ведь когда «Дивайн» пишет о наших товарах, к нам сразу стекаются покупатели!
Майя начала убирать со стола.
– Иногда мне хочется навсегда забыть о мире моды и заняться совершенно иным делом…
– Например, стоматологией?! – поддел ее Уэйленд. – Я сделал вклад в тебя и рассчитываю на дивиденды. Не забывай об этом!
Она стояла за его спиной, положив руки ему на плечи.
– Ты был таким щедрым… Но если я начну работать под другим именем, мне понадобится много денег на материалы, образцы, машины…
– Майя…
Он повернулся и посмотрел на нее.
– Моя мать оставила мне полмиллиона долларов. Я хочу вложить деньги в твой труд. Мне кажется, что ты помогла Ру прорваться в этом сезоне. Его наряды раскупаются, как горячие пирожки.
Майя отнесла посуду на кухню. Вернувшись, она обняла Уэйленда.
– Хорошо, – сказала она. – Мне нужно чем-то заняться. Я подумаю о твоем предложении.
На следующее утро она придумала название для своей следующей коллекции: «Анаис». В честь ее любимого писателя Анаис Нэн и в честь прекрасной подружки, наполовину шведки Дю Паскье, с которой она училась в школе. Имя Анаис Дю Паскье вызывало ассоциации с миром красоты, роскоши и экстравагантности.
Теперь, когда у нее появилось название коллекции, модели возникали сами собой. Она не отходила от рабочего стола целыми днями. К ней вернулась любовь к «от кутюр», и творчество захватило ее. Эти дизайны она могла бы создавать в своей комнате у Филиппа Ру для коллекции будущего года, если бы у них все было хорошо. Но эти модели будут принадлежать ей. Их никто не заберет у нее и не станет использовать под своим именем. Она гордилась ими, она была так рада, что они понравились Уэйленду.
Он познакомил ее с людьми, которые направили ее к хорошему мастеру-модельщику и изготовителю образцов. Она могла связываться с изготовителями тканей и подготовить небольшую коллекцию уже к весне.
Она все еще не звонила Маккензи и Дэвиду, и они не знали, что она вернулась. Она следила за успехами Маккензи, просматривая «Лейблз» и другие издания. Она видела фотографии Маккензи и Элистера, их фотографировали в ресторанах и на презентациях новых коллекций. Ей было трудно соединить в одно лицо модную женщину и ту разболтанную толстенькую девочку, с которой она встретилась в кофейне на соседней улице.
Боже, сколько же прошло времени с тех пор! Прежде чем она встретится с ними, ей нужно разработать для них легенду, продумать ответы на возможные вопросы.
Ей также потребуется некоторое время, чтобы подготовиться к встрече с Дэвидом. Наверно, это будет позднее, когда она наконец избавится от тупой боли, которую испытывает каждый раз, вспоминая о Филиппе, когда перестанет вспоминать о том вечере с ним, когда перестанет мечтать о нем. Перестанет видеть перед собой его лицо, горящие глаза, слышать его глубокий бархатный голос. Он возникал перед ней во сне так явственно, что каждое утро становилось для нее разочарованием, потому что утром уходили ее сны.
Иногда она чувствовала, что нужно отвлечься от работы, и тогда она шагала по знакомым улицам города, заходила в кафе, чтобы выпить горячий шоколад, как это бывало в Париже. Она скучало по своей матери. Ей хотелось связаться с ней и извиниться. Ей было так стыдно, что она нанесла ей рану. Ей хотелось увидеть Корал, посмотреть ей в лицо. Пусть мать обвиняет и стыдит ее, а потом простит. Может быть, они наконец смогут понять и простить друг друга.
Одна из прогулок привела ее прямо к дому матери. Майя посмотрела на часы, было около шести. Возможно, Корал уже вернулась из редакции. Майя решила попытаться увидеть ее.
Портье, старик ирландец Джимми, дежурил в этот день.
– Мисс Майя. – Он ласково пожал ее руку. – Где же вы были? Я слышал, что вы живете во Франции?
Она улыбнулась ему.
– Так приятно снова видеть вас, – сказала она. – Я только что вернулась. Моя мать дома?
– Она пришла десять минут назад. – Он нажал кнопку лифта. – Вы хотите подняться?
Майя испугалась, спазм сжал ее желудок.
– Джимми, может, лучше сначала позвонить ей? Вы скажите, что я внизу…
Джимми пошел к телефону и позвонил.
– Миссис Стэнтон? – Майя слышала, как он разговаривал с ней. – Внизу находится Майя, ей можно подняться наверх? – Он передал трубку Майе. – Она хочет поговорить с вами.
Майя взяла трубку, а Джимми вышел на улицу – кому-то понадобилось вызвать такси.
– Итак, ты здесь? – голос Корал был таким резким.
– Здравствуй, мама. Как ты?
– О, я все еще жива. Что ты хочешь?
– Я просто проходила мимо и подумала, что было бы неплохо…
– Повидать меня? И как следует рассмотреть мой шрам?
– Но я хотела…
– Извиниться? Нет, Майя! Я не предоставлю тебе роскошь моего прощения, Я рада, что теперь знаю, что ты вернулась. Я смогу предупредить всех моих знакомых, включая Уэйленда, чтобы никто ни в коем случае не помогал тебе!
– Мама, ты же не можешь быть такой мстительной. Я не хотела причинять тебе боль. Неужели мы не сможем поговорить?… Ты же знаешь, что сама спровоцировала меня. Ты рассказала мне кучу всяческой лжи…
Мать швырнула трубку. Майя стояла в вестибюле, и по щекам ее бежали слезы.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Маккензи была в своей студии, окруженная коробками украшений, материалами, блеском и сверканием, когда ей позвонила Майя.
– Майя! – завопила она, услышав знакомый мягкий голос. – Какого черта, где ты? Париж или Нью-Йорк?
– Совсем недалеко от тебя, я остановилась у Уэйленда.
– Классно, просто великолепно! Когда ты вернулась?
– Примерно две недели назад. Я все еще никак не отойду от перелета…
– Ну да, и от своей мамаши, и от Филиппа, и от взрыва культурной революции и прочее… – Маккензи захохотала. – Кстати, Майя, что случилось с лицом твоей матушки? Все сплетничают по-разному. «Лейблз» намекнула, что у нее было приключение с парижским кутюрье! Это был Живанши? Это не мог быть никто иной!
– Ты можешь высказать мне все твои отгадки, – заметила Майя.
– Нет, нет! Боже мой! Я хочу услышать все в подробностях!
– Маккензи, это слишком длинная история! Нам придется долго просидеть за ленчем, чтобы поговорить.
– Где-нибудь в шикарном месте, правда? Я приглашаю тебя! Но только сейчас не могу долго проводить время за ленчем! Постоянно работаю. Мои братья настаивают, чтобы я наняла себе в помощники других дизайнеров. Но зачем же я взялась за это дело? Чтобы самой быть дизайнером. Так почему я буду разрешать кому-то выполнять за меня мою любимую работу?
– Ну, тебе, наверно, придется научиться часть своих дел передавать другим людям…
– Да, теперь у меня целая империя. Майя, Макс и Реджи хотят открыть сеть магазинов!
– Когда мы сможем встретиться?
– Завтра я иду на митинг. Теперь я стала интересоваться политикой. Мы собираемся на Вашингтон Сквер, чтобы протестовать против войны. Почему бы тебе не присоединиться к нам?
– Я бы предпочла встретиться с тобой где-нибудь в более спокойном месте, где мы могли бы поговорить…
– У «Серендипити» – это мое любимое место ленча. Дорогуша, с возвращением домой!
Майя повесила трубку. «Все в стиле Маккензи – она даже не спросила о моих планах – занята только собою и своей жизнью».
Маккензи быстро делала наброски в огромном блокноте ярким фломастером. Она принимала участие в демонстрации протеста – друзья позвали ее с собой в Сентрал Парк. Протесты стали такими модными в шестидесятые годы!
Ее присутствие на подобных мероприятиях всегда фиксировалось фотографами «Лейблз» под броскими заголовками. Другие журналы иногда приклеивали ей ярлыки типа «Дети-цветы» – все это обеспечивало прекрасную рекламу.
В последние месяцы совещания правления «Голд!» проходили у нее на квартире. Ей не нравилось только одно: ее братья и отец ждали, что после совещаний она станет угощать их ленчем. Сегодня они должны были появиться через час.
Она выскочила из своей студии, чтобы посмотреть, где Элистер. Он не мог примириться с фактом, что его не приглашали на эти совещания. Хотя на них присутствовали только члены семьи – его это все равно не убеждало. Но в последнее время на них присутствовал Эд Шрайбер в качестве финансового директора. Этого Элистер совершенно не мог перенести! Маккензи нашла Элистера в кухне, где он попивал кофе.
– Ты собираешься уходить? – небрежно поинтересовалась она и тоже налила себе кофе.
Он посмотрел на нее.
– Я знаю, что у вас сегодня будет совещание, если ты имела именно это в виду.
– Иногда мне кажется, что Эйб приходит сюда только, чтобы поесть сэндвичи, – попыталась пошутить Маккензи, но Элистер только состроил гримасу.
Ей всегда было скучно на этих совещаниях, но теперь, когда на них присутствовал Эд Шрайбер, они стали весьма интересными для Маккензи.
Эд вел записи и бросал на нее откровенно заинтересованные взгляды. Она могла прочитать в его глазах заботу и – именно так – желание! Маккензи понимала, что она кокетничает с ним, но не могла остановиться. Эд был первым мужчиной, которого она хотела так сильно, и это желание было обоюдным. Оно так отличалось от ее чувств к Элистеру. Желание было почти неконтролируемым, животным. Она специально старалась прекрасно выглядеть во время встреч. Он всегда реагировал на ее внешность – мог покраснеть или слегка поднять бровь. Однажды она заметила, как он незаметно старался поправить брюки. Маккензи поймала его взгляд, и ее пронзило острое желание…
Когда наконец Элистер ушел, она быстро убрала «травку» и поставила большой кофейник на огонь.
Все четверо мужчин прибыли ровно в полдень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71