Макс шлепнул себя ниже пояса.
– Потому что у нас есть то, что им нужно.
– Господи, вы оба такие еще неотесанные, вы понимаете это? – сказала она. – Думаете, мои подруги смирятся хотя бы с тем, как вы едите?
Она захлопнула перед ними дверь, опустилась на кровать и охватила голову руками. «О Господи, дай мне силы уйти отсюда!» – молила она.
Колин только что сделал рисунки моделей из новой коллекции Говарда Остина для шестистраничного материала в «Дивайн». Он пригласил Говарда в свою студию, чтобы выпить, показать предварительно ему рисунки, а еще потому, что хотел увидеть еще одного мужчину, влюбленного в Корал.
– Ты лучший друг Корал, – сказал ему Говард, – так утверждает журнал «Уименз Уэр».
– Я обожаю эту женщину, – согласился Колин. Говард взглянул на него:
– Я тоже ее обожаю, если бы она только позволила приблизиться к ней.
Колин завертелся на своем стуле.
– Что ты хочешь, чтобы я сказал тебе, Говард? – спросил он. – Как найти дорогу к сердцу Корал? Я не совсем уверен, что оно у нее есть. А может быть, оно целиком принадлежит индустрии моды? Я хочу сказать, что она предоставляет тебе место в журнале потому, что ей нравятся твои платья.
– Чепуха! – Говард отхлебнул из своего стакана. – Эти страницы – компенсация. Она мне сказала сразу после Саутхэмптона: «Ты получишь свой разворот!» Вот что она сказала. Словно я был нанятым сопровождающим.
– Ты просто расстроен.
– Да, она-таки достала меня. – Он допил свой стакан и нахмурился. – Не понимаю, почему я тебе рассказываю все это.
Колин улыбнулся. Многие люди говорили ему это в минуты откровенности.
– Кажется, мне нравятся женщины старше меня, – продолжал Говард, сам себе удивляясь, – никогда не представлял, что они могут быть такими сексуальными.
Колин вздрогнул. Ему было не слишком приятно слышать о том, насколько сексуальна Корал.
– Я обычно выстраиваю вокруг себя надежный барьер обороны, – продолжал Говард, – но в тот момент, когда появилась Корал, он опрокинулся мне на голову. Этот разворот должен был привести меня в восторг, но сейчас меня от всего этого просто тошнит. Я даже не знаю, хочется ли мне и дальше заниматься дизайном.
Колин покачал головой.
– Ты не можешь все бросить лишь потому, что испытываешь разочарование. Кроме того, что еще ты будешь делать на этом свете, если перестанешь заниматься дизайном?
Говард смущенно засмеялся:
– Я всегда прятал в себе тайное желание создать конкурента «Уименз Уэр». Я уже добился финансового обеспечения. Это будет еженедельник, содержащий, большей частью, сплетни и новости. Для людей мира моды и любителей посплетничать, ты понимаешь. Сейчас они получают свой ежедневный паек из колонки Евы в «Уименз Уэр», но этого недостаточно. Я им выдам пищу на всю неделю!
– «Фэшен Инквайер»? – предложил Колин.
– Нет, я назову его «Лейблз».
От этого названия Колин неожиданно вздрогнул – словно его осенило предчувствие того, какое бедствие может произвести такое издание, особенно когда его основывает мужчина, недоброжелательно настроенный к Корал Стэнтон.
Вскоре после этого Говард ушел, унеся с собой образцы одежды.
Колин привел в порядок краски и карандаши, смял листы бумаги с неудачными набросками, опрыскал закрепителем хорошие рисунки. Он слышал от модельеров множество исповедей, но никогда не ожидал, что красивый молодой дизайнер признается, что любил и потерял Корал. Говард мог быть одним из тех, кто сникает, не достигая чего-то. Не был ли он сам таким? Он был влюблен в Корал еще более отчаянно и безнадежно. Но по крайней мере он сделал Корал своим другом. Они обменивались поцелуем при встрече и прощании, и Корал была привязана к нему, испытывала потребность в нем. В своей жизни Колин часто шел на компромиссы такого рода. Его сердце заболело, когда он подумал об этом: чего бы он ни дал, чтобы обрести загорелое, здоровое, длинное тело Говарда Остина.
Колин оглядел студию, которую удосужился лишь кое-как обставить. Здесь были кушетка, на которой он спал, большой стол и высокое кресло, в котором он сидел, когда рисовал. А еще маленький портативный телевизор, радио, пара стульев – и все. Он просто не думал об этой стороне своей жизни. Он никого не приглашал сюда, а нескольких моделей, которые позировали ему, он принимал в свободных студиях фотографов, и, наверное, они думали, что у него есть студия где-то в другом месте.
Он сделал героическую попытку развеселить себя. Он по-прежнему может оставаться другом Корал – ее особым, самым близким другом. И если не произойдет чуда, то пусть так оно и будет.
Неделей позже Говард позвонил Корал.
– Выпьем шампанского в каком-нибудь модном баре? – предложил он.
Корал задумалась на мгновенье.
– Но ты никогда не видел мою квартиру. Приходи, посидим дома.
Она рассудила, что почувствует себя лучше, если снова увидит его. Заставляя себя усиленно работать после той субботы в Саутхэмптоне, Корал не имела возможности даже на минуту остановить свой взгляд на мужчине. Но она скучала по Говарду и его вниманию. Тот неправдоподобный день пробудил в ней целый сонм желаний.
Одна поп-звезда, которую она интервьюировала, между делом во время встречи дала ей джойнт. Сознавая, что она произведет впечатление непростительно старомодной, если не сделает нескольких затяжек, как делают все, она затянулась пару раз и даже произнесла какие-то слова сдавленным голосом, ощущая дым в легких. После этого кто-то хихикал, посылал за мороженым, шоколадом и даже маринованными пикулями. Но на Корал наркотик произвел совсем другое действие. Он заставил ее почувствовать себя очень сексуальной. Она взяла несколько сигарет домой и курила их, и по вечерам, приняв горячую ванну и выпив стакан вина, страдала от сексуального томления, и все ее тело жаждало того, в чем она ему отказывала – мужчину.
– Нам надо многое обсудить, – сказала она Говарду.
* * *
– Ты собираешься работать в магазине во время летних каникул? – спросил Эйб Голдштайн Маккензи как-то весной за поздним обедом.
Мать и братья наблюдали за ней, ожидая, как она выйдет из этого положения. Она набралась духу.
– Нет, папа, я не хочу работать в магазине. У меня другие планы.
– Да? – Эйб сделал глоток тоника. – И какие же? Маккензи вытерла губы бумажной салфеткой, обвела взглядом сидящих за столом.
– Только не падайте в обморок, но у меня есть работа. Я неполный рабочий день разношу коктейли в одном приятном баре в Виллидж. Там собирается очень симпатичная артистическая публика, пьяных очень мало, и пребольшие чаевые!
– И ты будешь там работать допоздна? – быстро спросила Эстер.
– Только по уик-эндам.
– И как поздно? – спросил Эйб. Маккензи пожала плечами:
– Не знаю. Может быть, до двух, до половины третьего…
Эстер вздохнула:
– И ты будешь ходить по улицам Гринвич-Виллидж в половине третьего ночи?
– Забудьте об этом, юная леди, – Эйб поднялся над столом, – потому что я этого не хочу.
– Слишком поздно – я уже дала согласие, – весело сказала Маккензи. – Во вторник я начинаю.
– Да? – заревел Эйб. – Так я скажу, что выгоню тебя из дома, если ты осуществишь этот коктейльный план!
– Эйб! – закричала Эстер. – Ты никогда не вышвырнешь свою плоть и кровь из ее собственного дома!
– Конечно, вышвырну, если она не будет подчиняться моим правилам! Может быть, тогда у нас воцарится какое-то спокойствие здесь.
– Ты хочешь спокойствия? – Маккензи встала из-за стола, откинув руку матери. – Я предоставлю его тебе прямо сейчас.
Она слышала, как Эйб кричал «Скатертью дорожка!», а ее братья хохотали, когда она убегала в свою комнату. Разъяренная, она стала упаковывать свои вещи, еще остававшиеся в доме. Робкий, тихий стук, который она чуть позже услышала, без сомнения, принадлежал матери.
– Заходи, – произнесла она недовольным голосом.
– Дорогая! – Эстер медленно вошла в комнату и осторожно закрыла за собой дверь. – Извинись перед отцом. Забудь эту идею быть официанткой и начни помогать в магазине твоему отцу.
Маккензи покачала головой.
– Мне нравится эта работа! И там безопасное заведение. Не о чем волноваться, мама.
Эстер присела на кровать, со страхом взирая на дочь.
– Ты такая умная девочка, дорогая. Ну что такой девушке, как ты, делать в баре? Вспомни, как ты воображала, что ты дочь Глории Вандербильд. Ты полагаешь, она могла бы работать в баре?
– Ах, мама. – Маккензи присела рядом с нею и обняла за плечи, родную и любимую. Но было невозможно объяснить матери свою жизнь. Никто в семье никогда не понимал ее. Она поцеловала мать, сказала ей: – Спокойной ночи, – и выпроводила за дверь. Потом упаковала вещи, выждала, когда все разошлись по своим комнатам, и покинула квартиру, унеся с собой небольшой чемодан и две блумингдейловские сумки.
Некоторое время она стояла в нерешительности на Гранд-Коркос, взирая на уродливое здание. «Жизнь посредственностей, – подумала она. – Я не желаю больше ни на миг оставаться пленницей! Я должна сама строить свою жизнь! Единственное затруднение, – призналась она себе, тяжело дыша и опуская на землю громоздкие сумки, – что, черт побери, я не знаю, куда мне деваться!» У нее не было богатого выбора. Единственным местом, где девушка могла рассчитывать, что ее примут, был Виллидж, там беглецы из дома – обычное явление. День или два она сможет остаться у Элистера, а что дальше? Она пожала плечами: что-нибудь подвернется. Потом подняла свои сумки и направилась к метро.
Говард Остин с осторожностью приближался к дому Корал. Такое случается порой, сказал он себе, пересекая город: вспыхнуло пламя чувств, или пришло раскаяние. Ничего более серьезного. И он определенно не должен ей больше доверять. Но ему нужно составить план, схему, разработать какую-то программу, как завоевать Корал. Если ее карьера так важна для нее, может быть, он сумеет предложить ей новую.
В своей квартире Корал выкурила уже второй джойнт и налила полный бокал пенящегося белого вина. Потом освежила косметику на лице. О Господи, она будет рада его приходу. Она зажгла несколько свечей, потом встала обнаженная перед зеркалом в холле и слегка тронула губной помадой соски – прием, которому Корал научила художница по макияжу.
Снизу позвонил привратник:
– К вам мистер Остин.
– Пусть войдет, – отрывисто сказала Корал.
Его стук в дверь был едва слышен. Она отворила и пригласила его войти. Он изумленно уставился на ее обнаженное тело:
– Извини, может, я пришел слишком рано?
Его волосы стали длиннее, загар побледнел, но он был так же красив, как раньше.
– Нет. – Она обвилась вокруг него, прижалась к его груди, скрытой под блейзером, охватив с обеих сторон своими ногами его сильные ноги в серых брюках.
– Тебе понравились рисунки Колина? – прошептала она ему на ухо, облизывая легкими прикосновениями языка мочку его уха.
– М-м. – Его грудной голос пронзил ее, заставил задрожать. – У меня разные реакции…
– Сегодня вечером меня интересует только одна реакция, – проговорила она, дрожащей рукой коснувшись его груди под блейзером. Она нащупала его тело сквозь тонкую фланель, потом ее рука спустилась ниже, заиграла там, пока она не почувствовала, что его член встал под ее рукой, а сам он не застонал у нее над ухом. Его рука тоже уже находилась между ее обнаженных ног, нежно теребила ее там, потом его пальцы скользнули внутрь лона и вынудили ее часто задышать.
– Полегче… – она отстранилась от него, – я не хочу суеты…
Она опустилась перед ним на колени и быстро расстегнула молнию на его брюках. Он задохнулся, когда она извлекла его член из одежды, поцеловала его, потом взяла головку между губ и начала вылизывать языком самые чувствительные точки. Он наклонился, взял в ладони ее маленькие груди, и стал теребить пальцами соски, пока они не набрякли и не отвердели, а тогда, зажав между указательными и большими пальцами, стал ласкать их еще более интенсивно. Она опустила его брюки до пола, терлась лицом о волосы на его теле, сжимая ему ягодицы. Потом он отвел ее в спальню, где на проигрывателе вертелась пластинка какой-то итальянской поп-группы, исполнявшей романтическую песню. Подрагивали огоньки свечей, распространяя заманчивый аромат; она нежно раздела его, бросив одежду у ножки кровати, а он, выпрямившись, стал над ней.
– О Господи, – прошептала она. Корал испытала чувство, в которое невозможно было поверить. Она вдруг поняла, что значит секс, когда, наконец, смогла пережить всю полноту ощущений. Она хотела сказать ему, что марихуана сбила все запреты, сокрушила ее самозащиту, но она не хотела воплощать это в слова и отрывать от него свои губы. Дым и мысли кружили ей голову. Музыка была такой расслабляющей и романтичной, и ее тело говорило ему все, что ему нужно было знать. Ей хотелось, чтобы соприкоснулись все части их тел, от языка до кончиков пальцев на ногах. Теперь она скрестила ноги за его спиной, ощупывала руками его грудь, терлась о нее сосками. Он наклонился, чтобы сосать ее груди, часто водя по ним языком, заставив снова встать соски, причиняя им почти боль. Она чувствовала, что едва не плачет от наслаждения. Не было произнесено ни одного слова. Царила тишина, все вокруг было напоено только их страстью, их наслаждением. Новые танцы так похожи на это, подумала она, вращая бедрами под ним в такт музыке.
– Войди в меня, – прошептала она, наконец, – теперь войди в меня…
– О бэби, – его член упирался в нее, – это как раз то место, где я хочу быть…
Она взяла его член в руку и помогла нежно, медленно ввести в себя, ее крики возбуждения становились все громче и громче, пронзительнее, изумленнее, по мере того как он все глубже погружался в нее. Когда он вошел в нее до самого основания, они на мгновение замерли, ощущая вместе наслаждение от слияния.
– О нет, – простонала она, – лучше быть не может… Но могло быть лучше и стало, когда он начал медленно двигаться в ней. Она ощутила, как почти невесомо ее тело, когда она начала отвечать ему, подниматься и опускаться под его твердым, как камень членом. О Господи!
Она закусила губу, чтобы не наговорить ему слишком много.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71