Кензи попыталась было освободиться, но слишком поздно: ладони Чарли плотно сомкнулись вокруг ее ягодиц.
Кензи выгнулась и на мгновение застыла, но тут же что-то внутри ее пришло в движение и занялось огнем. И это при том, что она всегда гордилась своей железной выдержкой!
Энергия из какого-то неиссякаемого источника заставляла Кензи сотрясаться всем телом, с головы до пят, и было в этих содроганиях нечто прекрасное, словно с нее спадали оковы и она вырывалась на свободу.
С чего она, собственно, обрекла себя на воздержание, длившееся уже несколько месяцев? Здоровая сексуальная жизнь подобна хорошему вину, ну так и надо ей радоваться.
– Кензи... – невнятно пробормотал Чарли. – Смотри... смотри, как бы нам обоим не пожалеть потом...
Но она его не слушала. Внутри ее полыхал нешуточный огонь.
– Ну прошу тебя, – глухо донесся до нее стон Чарли. – Это... это несправедливо.
– Что-что? – Кензи еще теснее прижалась к нему. – Неужели тебе никто не говорил, что есть два занятия, в которых справедливо все? Это война и секс.
Это была не просто животная похоть. Была и подлинная страсть. Было слияние двух тел, охваченных желанием; было ощущение остановившегося времени.
Вот это да, мелькнуло в сознании у Кензи. Вот это жизнь! Сердце колотилось у нее в груди, как паровой молот, кровь вскипала в жилах, а в глазах невольно скапливались слезы. Что же это за чувство она испытывает к Чарли, как назвать его? Любовь? Да нет, вроде не подходит. Страсть – страсть такая неудержимая, что рядом с ней бледнеет все остальное?
Допустим.
Но с ответами можно подождать, у нее будет время подумать. А пока слова ни к чему – есть только два обнаженных тела.
Они яростно упивались друг другом, поглощенные одним и тем же желанием – насытить неуемную страсть.
Еще! Еще! Еще! И все мало, мало. Бешенство порождало бешенство. Бедра. Руки. Ноги. Грудь. Все было охвачено единым порывом.
И вот глаза Кензи вспыхнули, рот приоткрылся, и откуда-то из глубины ее существа донесся первобытный вопль. Мир вспыхнул, взметнулось всепожирающее пламя, разразилась буря. Кензи вскрикивала, но насытиться все не могла.
Ничего подобного раньше она не испытывала. Но с другой стороны, раньше она и не воздерживалась так долго.
В конце концов Чарли сдался первым.
Потянулись долгие минуты молчания.
Чарли пошевелился и, откатившись в сторону, вдруг почувствовал, что ему трудно дышать.
– Кензи!
Что происходит?
Он резко выпрямился и потряс головой, пытаясь собраться с мыслями.
Напрашивался только один ответ.
– Что это ты подсыпала мне в рюмку? – хрипло выдавил он.
– Не мели чепухи, – спокойно ответила Кензи. Она лежала рядом с ним, похожая в этот момент на пышногрудую, удовлетворенную Венеру. – Я даже и не предлагала тебе выпить, ты что, забыл?
Чарли почесал подбородок.
– Действительно. Что же это со мной случилось?
– Я случилась, вот что, – улыбнулась Кензи и, сделав вид, что не обращает на него внимания, растянулась, заложив руки за голову и шевеля пальцами на ногах.
«О Господи, – подумал Чарли, – да эта негодяйка просто издевается надо мной!»
– Неужели не осталось ничего святого? – холодно спросил он.
– Ну почему же? Остались священные коровы.
– Коровы? – Ему даже не хотелось спрашивать, что она, собственно, имеет в виду. – Знаешь, – заметил Чарли, – иногда ты становишься совершенно невыносима.
– Ну да! – радостно подхватила Кензи. – Сексуально невыносима. – Она послала ему воздушный поцелуй. – Спасибо, любовничек.
С трудом удержавшись от ругательства, Чарли поднялся на ноги и бегло огляделся вокруг.
– Носки! – отрывисто бросил он.
Один нашелся. Он натянул его на левую ногу и, неловко подпрыгивая, принялся отыскивать другой.
Приподнявшись на локте, Кензи насмешливо наблюдала, как он лихорадочно хватает разбросанную по комнате одежду. Почувствовав ее взгляд, Чарли повернулся к ней спиной.
«Ого, – весело подумала Кензи, – наш жеребенок вдруг застеснялся. – Она прикрыла глаза и опустилась на спину. – Будто я во всяких видах его не видела».
Кензи неслышно вздохнула. Эти мужчины иногда становятся такими придурками.
Наконец Чарли покончил с одеванием. Застегнут на все пуговицы, галстук повязан, ботинки зашнурованы.
Он прошел мимо Кензи на негнущихся ногах, подобрал валяющееся на полу пальто и, подойдя к двери, начал возиться со сложным замком.
– Эй, Чарли! – лениво протянула Кензи.
Он даже не оглянулся.
«Ну и черт с ним, – миролюбиво подумала Кензи. – Пусть теперь делает вид, что я ему безразлична».
Она уселась на полу и обхватила руками колени.
– Ничего не забыл? – слегка повысила голос Кензи.
– Что именно? – Он искоса посмотрел на нее.
– А вот что. – Она вскочила на ноги и через всю комнату швырнула ему сумку.
У Чарли было две возможности – уклониться или подхватить летящий прямо в него предмет. Он благоразумно выбрал второе.
– О Господи, ты свинца, что ли, туда напихала?
Кензи двинулась к нему, горделиво покачивая грудью.
Чарли почувствовал, что заливается краской, и поспешно отвернулся. Она буквально сводит его с ума, надо быстрее сматываться отсюда. Чарли снова завозился с замком. Неужели нельзя держаться подальше?
– Здесь все, что касается Гольбейна, – спокойно пояснила Кензи.
С четырьмя из пяти задвижек Чарли справился. Осталась одна.
– Каталоги, – размеренно продолжала Кензи, – копия переписки, накладные – короче, повторяю, все.
Раздался последний щелчок.
– А если понадобится что еще, не стесняйся, только позови...
«Еще чего не хватало», – подумал Чарли, открывая дверь.
– Завтра позвоню, идет? – крикнула ему вслед Кензи.
Чарли затопал вниз по ступенькам.
Улыбнувшись про себя, Кензи заперла дверь.
Да, подумала она, интересный выдался вечерок. Это уж точно.
Ей удалось не только заставить Чарли взяться за работу, но и самой получить удовольствие.
А из этого следует, что если верно распорядиться доставшимися тебе картами, то пирожок твой.
Кензи довольно улыбнулась и лениво зевнула. «И отчего это, – подумала она, – меня после любви всегда так тянет в сон?»
Прохаживаясь по комнате, Кензи вдруг наступила на что-то мягкое и наклонилась посмотреть. Господи, да это же ее трусы.
Она растерянно огляделась. Ничего себе. Гостиная походила на поле битвы. Все разбросано... колготки... блузка... юбка, или то, что от нее осталось.
Надо бы убрать... взбить подушки на диване... словом, привести помещение в порядок.
Кензи снова зевнула. А, черт с ним, подумала она, куда спешить? Зандра придет не раньше, чем... когда? Через пару часов? И, свернувшись на кушетке, Кензи подоткнула под голову подушку и чуть не замурлыкала от удовольствия.
Ее веки смежились, и Кензи погрузилась в сладкую дрему, такую глубокую, что ее разбудило только появление Зандры. Та стояла на пороге с театральной программкой под мышкой и удивленно разглядывала царящий в комнате кавардак.
Кензи рывком села на кушетке и, сообразив, что на ней ничего нет, прижала к груди подушку.
– Ш-ш-ш! – Зандра насмешливо приложила палец к губам. – Спи, не обращай на меня внимания. – И, понимающе подмигнув, пропела: – «Никому ничего не скажу!»
– Это не то, что ты подумала, – неловко пробормотала Кензи.
Зандра со значением посмотрела на разодранную юбку Кензи. Слова были не нужны – все и так ясно.
– О Господи, – съежилась Кензи, – и как это меня угораздило? Никогда не переживу.
– Зачем такие слова? – увещевающе сказала Зандра. – И не надо суетиться. В конце концов, ты совершеннолетняя. А если все было хорошо, то чего еще желать? Нет, нет, ничего не говори, у каждого есть право на частную жизнь и все такое прочее. «Никогда ни на что не жалуйся, никогда ничего не объясняй» – вот мое правило. Хотя, – все же не удержалась Зандра, – все вроде обернулось здорово. Я имею в виду вас с Чарли.
Кензи со вздохом откинулась на спинку дивана и закрыла голову подушкой.
Зандра притворно зевнула.
– Ну что, пора на боковую? Черт знает что, после театра мне всегда хочется спать. – Зандра направилась к себе в комнату. – Выключить свет?
Кензи промолчала.
Зандра приняла это за знак согласия.
– Спокойной ночи, – проворковала она и повернула выключатель.
Комната погрузилась во тьму.
Кензи свернулась, как младенец во чреве матери, и мгновенно заснула.
Глава 26
Назавтра, ближе к полудню, на втором этаже аукционного дома «Кристи», что на перекрестке Парк-авеню и Пятьдесят девятой улицы, отчетливо запахло деньгами.
Сами торги были назначены на следующий день, а сегодня изделия Фаберже и произведения русского искусства, старинные награды и серебро, а также золото английского, европейского и американского происхождения были выставлены на всеобщее обозрение. Вот от этих-то серебряных с позолотой, украшенных эмалью и финифтью чайных сервизов, расписанных золотом дверей от королевских покоев XVIII века, на которых в полный рост были изображены святые Иоанн и Василий, исходил неуловимый запах богатства. Он плыл, подобно тончайшим духам, от вручную расписанного фарфора, поднимался от больших стеклянных ящиков с кавказским оружием и вековой давности табакерками.
Иные из этих предметов особо потрясали воображение, не оставляя равнодушными даже самых разборчивых знатоков вроде Бекки Пятой. Уже много лет она не пропускала ни одного сколько-нибудь серьезного аукциона, ни одного значительного вернисажа, не уставая восхищаться разнообразными сокровищами, представляющими подлинную историческую ценность, а иногда, в редких случаях, еще и распространяющих вокруг себя некую магическую ауру.
Ибо что может сравниться с серебряным кубком, из которого пила сама Мария Антуанетта?
Около него Бекки и остановилась. Ее сопровождал принц Карл Хайнц, только вчера вернувшийся из Германии. На некотором расстоянии маячили двое охранников, словно лазером просвечивающие всех, кто окажется поблизости.
– Так как там старый князь? – прошептала Бекки своим обычным шелковистым голосом. В виде исключения она сегодня не приняла всегдашних мер предосторожности, сдвинув огромные темные очки на затылок. – Ему по крайней мере не хуже?
– Пока нет, – так же негромко откликнулся Карл Хайнц. – Но звонок был нешуточный. Подозреваю, что моей сестричке Софье не слишком понравился такой оборот дела, – с кривой усмешкой добавил он.
– Еще бы! – Бекки искоса посмотрела на собеседника. – Ведь им с мужем уже плыли в руки миллиарды, которыми они могли бы лично распоряжаться от имени своего старшего сына!
Бекки остановилась у очередной витрины посмотреть на великолепно расписанный холодильник для вина XVIII века. Видимо, он не произвел на нее должного впечатления, ибо Бекки, слегка нахмурившись, покачала головой и двинулась дальше.
– А вы? – вежливо поинтересовался Карл Хайнц, заложив на немецкий манер руки за спину. – Надеюсь, все в порядке?
– А то вы сами не знаете? У меня всегда все в порядке. Гм-м...
Бекки жадно впилась глазами в двухфутовый сосуд из серебра и эмали. Он был выполнен в форме русской церкви с большой бирюзовой луковицей-куполом посредине и четырьмя, поменьше, по бокам. С трех сторон внутрь вели дверцы с изображением распятия.
Бекки полистала каталог и нашла нужное место.
– «Дарохранительница. Николай Тарабаров. Москва, около 1910 года», – вслух прочитала она и вопросительно посмотрела на Карла Хайнца.
Он улыбался.
– Очень красивая вещь, – сказал Карл Хайнц. – Настоящий шедевр в миниатюре.
– Да, в чем, в чем, а в этом русским не откажешь, такие вещи они делать умеют. – Бекки снова заглянула в каталог и слегка нахмурилась. – Так, ее оценивают в шесть – восемь тысяч. Что-то маловато. – Она снова посмотрела на Карла Хайнца.
– Да, не густо. – Он решительно закивал головой.
Бекки просунула ему руку под локоть и повлекла к стене, на которой были развешаны иконы. Народу здесь почти не было.
– Ну а теперь, коль скоро уж мы заговорили о деньгах...
– А что такое? Поистратились? Сколько вам нужно?
– Я не шучу, – свистящим шепотом проговорила Бекки.
– Вижу. – Карл Хайнц посмотрел на нее с нескрываемым удивлением.
– Не шучу, потому что дело нешуточное. – Бекки вздохнула, прижала ему к груди затянутую в перчатку ладонь и на мгновение опустила глаза, словно разглядывая собственные пальцы. – Выслушайте меня, Хайнц, выслушайте, ради Бога!
Он выжидательно промолчал.
– Вам надо наконец жениться! – выпалила Бекки.
Карл Хайнц беззвучно рассмеялся.
– Так вот, стало быть, зачем вам понадобилось со мной так срочно увидеться? – Слова эти прозвучали скорее утверждением, нежели вопросом.
– Верно, – призналась Бекки. – Пора озаботиться наследством. – Она взяла его за лацканы пиджака и притянула к себе. – А то поздно будет!
Неподалеку от них остановились двое довольно известных людей. Они что-то живо обсуждали, скорее всего то, как бы выбрать удобный момент и подойти к Бекки. Охранники меж тем остановились в положенных десяти шагах, готовые в любой момент преградить им путь.
Но Бекки с Карлом Хайнцем было не до них.
– Нельзя больше тянуть, – настаивала Бекки. – Неужели даже история с отцом вас ничему не научила? Право, милый, пора бы повзрослеть.
Карл Хайнц вздохнул, почесал лоб и повернулся к стене.
Оттуда на него молча взирали русские святые: Владимирская Божья Матерь; Николай Угодник; Георгий Победоносец... Все они казались здесь чужими, словно их доставили сюда обманом и против собственной воли.
– Хайнц, – настойчиво продолжала Бекки, – ну почему... почему все думают о вас, кроме вас самого?
– Почему? – повторил он с легкой улыбкой. – Да потому, наверное, что на этот предмет у меня есть вы.
– Перестаньте молоть чепуху! – Глаза Бекки сердито сверкнули. – Я действительно беспокоюсь за вас, но только потому, что вы мне небезразличны.
– Это я знаю, – мягко откликнулся Карл Хайнц.
– Не могу видеть, как наследство уплывает из ваших рук, – продолжала Бекки. – Но нужно смотреть фактам в глаза. Старый князь долго не протянет. И что же тогда?
Уже не впервые Карл Хайнц почувствовал, какой стальной волей наделена эта женщина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71