Теперь король Густав-Адольф узнает, что такое капитан Якобус! Но сначала самое неотложное…
Он взял в руку пустую кружку и ударил её о стену.
— Эй! Кто-нибудь! — проорал он.
Вошел человек.
— Нет ли поблизости оружейного мастера и барышника? спросил капитан.
Трактирщик подмигнул.
— Если вашей милости нужны лошадь и оружие, можно найти это, не уходя далеко отсюда, — ответил тот.
— Это может быть здесь, поблизости?
— Да, поблизости, сеньор. Здесь многие умирают.
— А ты — наследник?
— Нет, сеньор, я собираю…
Трактирщик зажег фонарь и повел капитана Якобуса в полуподвальный загон, куда они попали по отлогой тропе, укрытой от постороннего взгляда густым кустарником. Там он увидел прекрасных рослых лошадей, а за перегородкой — груду оружия на любой вкус.
— Ха-ха! Обильный урожай ты собрал! — засмеялся капитан Якобус.
— Я всего лишь собирал.
Бережливый трактирщик и капитан довольно быстро сторговались. Капитан выбрал огромную лошадь караковой масти, способную нести его в течение десяти лье без передышки, и длинную шпагу с ровным лезвием, подходящую для его мощной руки. Сосчитав золотые монеты капитана, трактирщик снял шапку в прощальном поклоне.
— Если вы будете косить здесь, — улыбнулся он, — извольте присылать ваших косарей ко мне!
Капитан Якобус вставил ногу в стремя.
— В самом деле, — сказал он. — Можно будет при случае использовать тебя, тебе же помогая. Как тебя зовут?
— Мэтр Инносент, или Простодушный, к вашим услугам. Капитан вздохнул более спокойно, когда почувствовал под собой хорошую лошадь, шпагу на боку и кинжал за поясом. Но те же мысли не давали ему покоя:
— Авантюрист — против короля! Один человек — против целой армии!.. Трудная борьба… — проговорил он.
Вдали на равнине он увидел дымы шведского лагеря. Неожиданно вспомнив что-то, он загорелся идеей.
— Но я же не одинок! Некто может прийти мне на помощь! И у него есть имя, есть чин! — обрадовано произнес он.
И, пришпорив лошадь, он поскакал в направлении имперского лагеря.
После часа бешенной скачки остановил окрик австрийского часового.
— Иисус и Мария! — крикнул он.
Услышав пароль императорской армии, часовой поставил на место свой мушкет, и капитан Якобус пересек линию, где развевалось знамя Габсбургского Дома.
В этот момент как раз проходил мимо адъютант генерала Торквато Конти. Капитан Якобус просил его, не видел ли он в императорском лагере герцога Левенбурга.
— Не видел, — улыбнулся адъютант.
Несколько минут капитан раздумывал, держа руку на взмыленном загривке своей лошади.
— Как вы думаете, приедет он сегодня? — спросил он.
— Может, сегодня, а может быть, завтра. Никогда толком не знаешь, где и чем занят господин герцог Левенбург. Только генерал Торквато Конти смог бы вам ответить наверняка; но генерал так просто не скажет, и если вам нечего передать от герцога, он, конечно же промолчит.
Якобус повернул поводья. Возвращаться в Шведский лагерь ему было опасно, а он хотел любой ценой увидеть герцога Франсуа-Альберта Левенбурга, но если он потеряет такой шанс, где он ещё найдет его? Впрочем, вряд ли все знали капитана Якобуса в Шведской армии. Когда он доберется до аванпостов, наступит ночь, и он сможет легко спрятать свое лицо; он не раз уже в своей жизни рисковал ещё больше и по мене серьезным причинам.
Лошадь капитана снова преодолела расстояние, которое разделяло две армии. На окрик часового он ответил паролем Густава-Адольфа: «С нами Бог!» и смело вошел в оцепление, где утром этого же дня он едва не лишился жизни.
Как он и рассчитал, уже наступила ночь. Капитан подъехал на своей взмыленной лошади к артиллерийскому офицеру, лицо которого ему было незнакомо.
— У меня важная депеша для господина герцога де Левенбурга, — обратился он к офицеру. — Где я могу найти его?
Концом своего хлыста офицер указал ему на большой шатер, двухвостный флаг над которым развевался в одной из оконечностей лагеря.
— Торопитесь! — сказал он. — Возможно утром герцог уедет.
— Ах, спасибо! Я прибыл вовремя! — ответил капитан.
32. Объявление войны
Несколько мгновений спустя капитан Якобус был уже у шатра, на который указал ему хлыстом офицер, и, выкрикнув свое имя оруженосцу, дежурившему перед входом, вошел к герцогу.
— Пусть все выйдут, сударь. Нам надо поговорить наедине, — сказал капитан, сбросив с головы шляпу.
Выражение его лица было при этом такое, что герцог Франсуа-Альберт без возражений распорядился, чтобы оруженосец вышел и никого не впускал к нему.
Герцог Левенбург был красивым молодым человеком, высоким и хорошо сложенным, с выразительным надменным лицом, в чертах которого, в улыбке, взгляде улавливались некие беспокойство и настороженность, присущее породе кошачьих зверей всегда с недремлющим оком и навостренным ухом.
Он был привлекателен и отталкивающ одновременно: его либо любили с первого взгляда, либо сразу испытывали к нему необъяснимую неприязнь.
В нем было нечто магнетическое и притягательное.
Капитан снял перчатки и положил свою тяжелую шпагу на стол, как человек, удобно устраивающийся для долгого разговора. Герцог не спешил задавать ему вопросы, молча следил за всеми его движениями, не пропуская ни единого.
— А теперь объяснимся! — вдруг заговорил капитан.
Герцог Франсуа-Альберт не ответил: он ждал.
— Сударь, вы ненавидите короля Густава-Адольфа, вашего друга, — продолжал капитан.
— Я?! — вскричал герцог, бледнея от ужаса.
— Вы. И все дело в том, что больше всего на свете вы желаете видеть его мертвым.
Герцог огляделся вокруг, как если бы боялся увидеть неожиданно появившегося в шатре самого короля.
— Ах, замолчите! — прошептал он. — Разве я не жил и не вырос рядом с королем? Такие слова здесь, когда множество шведских ушей могут нас услышать!
— Нас никто не слышит, здесь все спит! Итак, мы можем заговорить.
Капитан отодвинул ногой табурет, на котором сидел, и порывисто прошелся, глядя на бледного герцога:
— Надо ли, чтобы я доказывал, что знаю, с кем говорю, сударь? — спросил он. — Слушайте, что я кажу.
И четко с расстановкой, он продолжал:
— Я знаю, что с королем Густавом-Адольфом вы были товарищами детских игр. Вместе с ним вы участвовали в забавах, и вас видели в доме его матери так же часто, как наследника трона. Мне говорили, что у вас было одно и то же оружие и те же лошади. Все, кто видел вас мимоходом, могли подумать, что вы братья, но однажды вы достигли самых нежных и самых близких отношений с ним, чему многие завидовали, и вдруг рука короля неожиданно ударила вас по щеке… Это правда?
Герцог только что достал платок и теребил его в пальцах, не отвечая.
— Рассказывают еще, — продолжал капитан Якобус, что позже, по настоянию матери, молодой король в знак примирения щедро осыпал вас льстивыми ласками. Но это оскорбление — вы сохранили его на щеке, глухой звук этой пощечины ещё звучит у вас глубоко в сердце, след её не стерся. Да и сейчас, когда я говорю вам об этом, краска стыда и гнева вспыхнула на вашем лице!
— Ах, эта пощечина! — тихо проговорил герцог.
Но, сделав вдруг над собой невероятное усилие, он сказал переменившимся голосом:
— Я был тогда почти ребенком, и король тоже.
— Да, ребенком, который носил шпагу! Но тот был наследником короля — и потому вы её не обнажили!
— Ах, замолчи! Чего ты хочешь? Чего ты добиваешься, говоря мне все это?
— А позже (вы увидите, сударь, что я прекрасно знаю все), когда вы достигли возраста взрослого человека, разве вы не решили придать более ослепительный блеск вашему роду, из которого произошли, женившись на принцессе Бранденбургского Дома?
— Кто сказал тебе это?
— А как вы думаете, что остается делать капитану, странствующему по миру в поисках приключений, если не разгадывать тайны вельмож, которые его используют? Я расспрашиваю, слушаю и узнаю. Ну так вот, искренне или нет, но вы были влюблены в принцессу Элеонору, дочь курфюрста Гийома; но вот появились послы шведского короля, и от его имени попросили руку этой принцессы, а вы, герцог Левенбург, вернулись в свои замки с разбитым сердцем и с пустыми руками! И ваше высочество увидело рядом с ней того же человека, который вам дал пощечину, монсеньор. Верно?
— Ах, дьявол, ты знаешь все! — проговорил герцог.
— О нет, это ещё не все! Однажды страсть к путешествиям свела вас с молодой красивой женщиной. Нет, вы не помышляли надевать на неё корону герцогини. Она вовсе незнатного происхождения, но вы любили её, и ваше сердце билось сильней, когда вы слышали её легкие шаги. Сколько усилий было потрачено вами, сколько пролито слез, чтобы смягчить это немилосердное сердце! С каким упорством вы искали пути к нему! Но появился один человек, и то, чего ваши вздохи, ваши восторги не смогли удостоиться, он получил в один день. С тех пор Маргарита Каблио принадлежала графу де Вазаборгу.
Герцог больше не теребил пальцами платок, скомканный в его руках, — он прикусил его.
— Граф де Вазаборг? Ах Боже мой, и я поверил однажды, что это было настоящее имя обольстителя, — продолжал капитан. — И я тоже не знал, что король, как студент университета, искал приключений, заворачиваясь в темный плащ, и пробирался под покровом ночи в сад, где объяснялся в любви у ног юной девушки, когда вы считали, что он у себя во дворце занят государственными делами! Но вы-то, ведь вы уже знали об этом?
— О, да! — прошептал герцог.
— И вы знаете также, что однажды, вконец измученный этой страстью, вы лично пришли к человеку, который говорит вам сейчас об этом, с кошельком золотых, чтобы похитить Маргариту. Это была, возможно, любовь, которая вдохновляла вас, но, может быть, также это была и ненависть. Ах, печать её я видел на вашем лице, когда вы пришли ко мне, тогда, в ночь этой неудачной попытки похищения из белого домика; и, пока я заворачивал ваши золотые в свой пояс, вы крикнули мне: «Уходи! Исчезни! Этот человек сильнее всех!». Так вот: вы меньше думали о Маргарите, чем о том, что проиграли Густаву-Адольфу, который вас победил. Какая жестокая улыбка на ваших губах! Как исказились черты вашего лица! Послушайте, я уверен, что никогда король не видел вас таким. Без сомнения, он узнал бы вас лучше!
Лоб герцога Франсуа-Альберта покрылся потом, он тяжело дышал. Бросив вдруг на пол разорванный в клочья платок, герцог крикнул:
— Скажи, наконец, зачем ты говоришь мне все это? Какое тебе до этого дело?
— Затем, что и я, я тоже ненавижу Густава-Адольфа. Моя ненависть сродни вашей, и затем, что его смерть, которой вы желаете, нужна и мне!
Минуту собеседники лицом к лицу смотрели друг на друга.
Герцог взял капитана за руку.
— Так ты его ненавидишь! Ну, говори же, говори! И если ты предлагаешь месть, каково бы ни было вознаграждение, на которое ты претендуешь, оно — твое!
— Месть прихрамывает, сударь, дайте ей время дойти. И вы выберите время, и я буду, когда надо, рядом с вами, в вашей тени, а когда вы скомандуете мне: «Удар!» — я ударю. Вам нужен сообщник, человек, которому можно сказать все и который готов на все, который всегда начеку и который всегда молчит, который ничего не забывает и никогда не прощает? Таким человеком, готовым отдать свое тело и душу на службу темному делу и неистовствующим возле жертвы, подобно тому, как стервенеет волк, идя по следу, являюсь я. Посмотрите на меня!
В тот момент капитан Якобус стоял с непокрытой головой, сверкающими глазам, мертвенно-бледный, губы его дрожали от ненависти, он был страшен.
— Да-да! — сказал герцог. — Ты как раз тот, кого я ждал!
— Так за дело же! — воскликнул капитан. — Вы — человек королевской свиты, двери всех дворцов открыты для вас, и вы не хотите запятнать кровью ваш семейный герб… Вы будете мыслью, я буду инструментом. А я что? Разве есть у меня будущее? Мне все равно, будет ли мое имя проклято в будущих поколениях, если Густав-Адольф падет от моей руки… Он меня оскорбил как человека, он надругался надо мной, как над солдатом, он лишил меня всего — обесчестил, опозорил, изгнал!.. Моя месть — вот мой закон. И если потребуется выполнить опасное и грязное дело, связанное с преступлением, только позовите — и я здесь, вот он я!
— Ладно! Я согласен, — ответил герцог. — А теперь бери свое оружие и следуй за мной.
Капитан вложил шпагу в ножны, надел шляпу и, завернувшись в просторный плащ, который скрывал его лицо, вышел из шведского лагеря и вскоре добрался до берегов Одера.
— Ах-да, понимаю, — говорил между тем по дороге капитан. — Ваша милость собирается побывать в лагере Торквато Конти.
— Неужели ты думаешь, что я хочу там остаться? Я там наездом, — ответил герцог.
Во время ночной скачки, герцог дал волю своей ненависти:
— Смерть королю! Конечно, я желаю ему смерти, как и ты… Однажды я увижу его умирающим у моих ног! Но то, чего я хочу прежде всего, то, что мне нужно, то, что у меня будет, если Бог даст мне дожить до этого часа, — так это его падение и унижение! Так и будет! Он оказывает мне свое доверие, этот король, который меня оскорбил, и я не пожалею ничего ради того, чтобы эта армия, которую он собрал, была разгромлена, чтобы он сам, как побитый пес, драпал через всю Германию, куда явился как завоеватель! Я узнаю его планы, я выслежу все его действия и выдам врагу их тайну… Ты подсобишь мне в этом темном деле. И если, несмотря на мои усилия его погубить, судьба будет благоприятствовать ему в сражениях, будь спокоен, я не замедлю скомандовать тебе: «Удар!» и, может быть, ударю первым!
— Может быть, — сказал Якобус.
Оба они уже увидели ближайшие огни бивака императорской армии, когда всадник, проносившийся мимо них по дороге, остановился и заговорил с ними.
Герцог де Левенберг узнал графа де Паппенхейма, которому не составило труда узнать в свою очередь капитана Якобуса.
Все трое замедлили ход своих лошадей.
— Какие новости везете, господа? — спросил г-н де Паппенхейм голосом, в котором за вежливостью чувствовалась плохо скрываемая ирония.
— Король завтра снимает свой лагерь, — ответил герцог. — Он хочет предложить сражение Торквато Конти.
— Опираясь на Штеттин, король становится слишком сильным, Торквато Конти не согласится на сражение, — ответил великий маршал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72