Холодок ужаса распространялся по тесным рядам собравшихся обывателей. Франц Крес задумчиво покачивал головой, поднимая глаза к небу и переходил к другой группе людей.
На одном из концов площади г-н де Парделан, бледный и мрачный, собрал вокруг себя небольшое число преданных ему друзей, слуг и солдат служивших под его командованием. Завернутые в длинные плащи, они прятали под своими одеждами оружие. Среди них была дворянская гугенотская элита, пережившая осаду Ла-Рошели.
Они незаметно в молчании пробирались к эшафоту, зловещая платформа которого возвышалась в тридцати шагах от тюрьмы, и откуда доносился ещё стук молотков рабочих.
При виде многочисленных пехотных и артиллерийских рот, перекрывших все выходы, даже самые смелые из людей г-на де Парделана не питали никаких надежд, но все готовы были в отчаянной попытке поставить на карту свою жизнь: им казалось позорным не сделать ничего ради спасения героя Ла-Рошели. Г-н де Парделан вдохновлял их своим примером и всем своим видом.
Утром он поцеловал свою дочь с мыслью о том, что больше не увидит её.
Как раз в этот момент Арнольд де Брае вошел к г-ну де ла Герш. В военном мундире с обнаженной шпагой, остановившись на пороге тюремной камеры, он поздоровался с Арманом-Луи, который читал, сидя у стола.
— Значит, это сегодня в полдень? — спросил г-н де ла Герш вставая.
— Да, через час, в полдень.
— Я готов.
Арман-Луи в последний раз взглянул на страницу Библии и закрыл её.
— Я был у мадемуазель де Сувини, — сказал Арнольд. — Если вас утешит известие о том, что она несомненно умрет от удара, который убьет вас, примите это её утешение. Я слышал её голос, я видел её глаза: когда такая женщина полюбит однажды, она уже не отступит от этого никогда.
— Я ещё увижу ее? — спросил г-н де ла Герш.
Арнольд отрицательно покачал головой.
— Бог милосердный! Бог великодушный! — вскричал Арман-Луи. — Если бы я прижал её к своему сердцу, быть может, мне не показались бы такими долгими эти предсмертные часы! Да будет воля Твоя, и да святится имя Твое!
— Я добился для вас разрешения идти на казнь с развязанными руками и при шпаге, — сказал Арнольд.
— Спасибо! — воскликнул г-н де ла Герш, слезы радости блеснули в его глазах.
— Я дал слово, что вы не воспользуетесь ею.
— И я даю его вам.
Арнольд вышел и стал у двери.
Арман-Луи понял значение этого безмолвного маневра: он пристегнул шпагу к ремню и в свою очередь вышел.
Палач только что появился на эшафоте, топор был у его ног. Тихий ропот пробежал по толпе.
— Вот великий поборник справедливости, тот, которого можно было бы назвать мстителем, — сказал Франц Крес.
Раздалась барабанная дробь, грянули трубы. По команде офицеров солдаты взяли оружие в руки, всадники обнажили сабли, ворота тюрьмы распахнулись — и рота пехоты с мушкетами на плече пересекла ров на подъемному мосту. Позади роты, в головном уборе, с развязанными руками, со шпагой на боку шел Арман-Луи.
— Такими милостями даже честных людей не балуют, а преступник их получает! Нет больше правды на земле! — пробормотал Франц Крес.
Эта шпага, силу которой он испытал, могла бы, пожалуй, представлять для него опасность, если бы не множество солдат, которые оцепили площадь со всех сторон.
Единственно, что смущало его, так это отсутствие Магнуса.
Он только сейчас узнал, что там, где накануне он оставил его бездыханное тело, которое, как он думал, лишил жизни, никого не было. Тело исчезло.
Франц упрекал теперь себя за оплошность, что не спрятал труп.
Г-н де Парделан смотрел на своих друзей и преданных ему слуг и солдат. Они вклинились в толпу и, работая локтями, достигли уже первых рядов. Они готовы были действовать и ждали, когда Арман-Луи станет ногой на ступень эшафота. Вокруг царила жуткая тишина.
В этот момент послышался неожиданный шум в одном из концов площади, и человек, во весь опор скачущий на взмыленной лошади, врезался в плотную толпу, расступившуюся перед ним.
Покрытый пылью, бледный, растрепанный, с окровавленным лбом, человек этот, точно пушечное ядро, долетел до эшафота, где его лошадь рухнула.
— Королевская служба! — выкрикивал он громовым голосом. — Площадь — королю!
Франц Крес наконец узнал в этом человеке Магнуса.
— Ах, предатель! — прошептал он с ненавистью.
Все взгляды устремились в ту сторону площади, откуда появился всадник. Роты, охранявшие вход, расступились, и показался кортеж, во главе которого ехал король. Толпа застывшая в тревожном ожидании, вздохнула и вдруг разразилась криками.
Тотчас узнанный ещё у городских ворот, Густав-Адольф взял с собой кавалерийский эскадрон и со всей помпезностью, присущей монарху, последовал за Магнусом на площадь.
Арман-Луи только что поставил ногу на первую ступень эшафота. Его удивило страшное возбуждение толпы. Он увидел Магнуса и понял, что случилось нечто чрезвычайное.
Но Магнус почти в следующее же мгновение оказался рядом и сжал Армана-Луи в своих объятиях, хмельной, ошалевший, плачущий и смеющийся.
— Ну вот, я вовремя! — крикнул он.
Завидев короля, г-н де Парделан больше не сдерживался. Он бросился вперед и в сопровождении своих друзей устремился навстречу кортежу.
— Помиловать! Помиловать! — кричал он.
Толпа, которая сочувствовала молодости и благородной внешности г-на де ла Герш, присоединилась к возгласам г-на де Парделана.
— Помиловать! Помиловать! — скандировала толпа.
Франц Крес прикусил кулак.
— Негодяй! Ничтожество! — бормотал он, глядя на Магнуса.
И осторожно, надвинув на глаза шляпу, попытался ускользнуть с площади. Но это было не так просто, как он думал. Толпа тисками сжимала его со всех сторон.
Король сделал знак рукой, и площадь, как по волшебству, притихла. Он продвигался вперед, тогда как по-прежнему звучали трубы и раздавалась барабанная дробь. При его приближении каждый отряд разворачивался и присоединялся к кортежу, отчего тот разрастался с каждой минутой.
Когда Густав-Адольф вплотную подъехал к эшафоту, у подножия которого стоял Арман-Луи, он остановился и, сняв шляпу, сказал:
— Господин граф! Перед вами король, вы свободны!
Невообразимый шум поднялся со всех сторон одновременно, и взволнованная, восторженная толпа устремилась вслед за кортежем, увлекая за собой Франца Креса.
Г-ну де ла Герш на миг показалось, что он теряет сознание.
— Сир?! — произнес он.
В лице Густава-Адольфа он узнал графа де Вазаборга, и все другие слова замерли у него на устах.
Король улыбнулся.
— Вашу руку, сударь, — проговорил он. — Я ваш друг: я знаю, что вы сделали в Ла-Рошеле, я знаю, что вы сделали повсюду.
При последних словах, которыми король дал понять, г-ну де ла Герш, что он не забыл ничего в их прежних отношениях, глаза его засверкали так, точно молния отразилась в них. Это был тот молодой король, героический портрет которого рисовал ему Магнус.
Спокойным поклоном Арман-Луи отвечал ему:
— Сир! Его превосходительство господин кардинал де Ришелье, премьер-министр короля Людовика Тринадцатого, поручил мне передать депешу Его величеству шведскому королю, и эта депеша при мне.
26. Партия и реванш
Что же делал барон Жан де Верт, когда в Карлскроне происходили события, полностью разрушившие затейливую стратегию его планов? Он поджидал короля на дороге, по которой ночью должен был проехать Густав-Адольф, покидая войсковой лагерь, и которая вела в Эльфснат.
Он приехал туда на рассвете.
Ни единого облачка пыли не появилось, насколько мог видеть глаз, только несколько крестьян медленно брели по дороге. Жан де Верт сидел под деревом и ждал.
И когда солнце уже поднялось над горизонтом, на дороге ещё никого не было.
«Это странно», — подумал барон.
От нетерпения он принялся ходить туда-сюда. Прошел ещё час, но по-прежнему никаких признаков того, что приближается кавалерийский отряд, и в помине не было.
Наконец показался всадник в королевской ливрее. Жан де Верт побежал ему навстречу и принялся расспрашивать его.
— Сегодня на рассвете король поехал по Карлскронской дороге, — ответил мимоходом гонец.
Известие о том, что Густав-Адольф окажется в Карлскроне в тот же день, когда должны будут казнить г-на де ла Герш, стала для него неожиданностью, которая могла иметь опасные последствия для планов Жана де Верта.
Не теряя ни минуты, он помчался к королевской резиденции.
Жан де Верт был из тех людей, которые не отчаиваются до последнего, даже когда, кажется, уже все потеряно.
Он въехал в Карлскрону в момент, когда королевский кортеж был там. Жан де Верт, увидев Густава-Адольфа, галопом помчался к нему. В любом случае он хотел увидеть то, что должно было произойти: судьба, быть может, давала ему шанс обратить происходящее в свою пользу.
Дважды он пытался приблизиться к королю, учтиво приветствуя его; взгляд Густава-Адольфа показался ему таким холодным, что, несмотря на свою наглость, Жан де Верт не осмелился подойти к нему.
Когда он оказался перед эшафотом и сразу увидел спасенного Армана-Луи, а руку соперника — в руке короля, на мгновение Жан де Верт, — который был не в первом ряду, — потерял всякую надежду. Арман-Луи освобожден — и Адриен теперь не будет принадлежать ему, а Жан де Верт любил её искренне, может, не так, как сам г-н де ла Герш любит её, но с пылом тигра, остервеневшего от запаха близкой добычи, и вовсе обезумевшего, когда её у него отнимали.
Как часто происходит в подобных случаях, любовь его была порождением обостренной гордыни.
И надо же такому случиться, чтобы в один день погибли плоды стольких усилий! Жан де Верт не мог с этим смириться.
В течение нескольких минут, которые недавно казались ему вечностью, г-н де ла Герш, неожиданно вырванный из лап смерти, говорил Густаву-Адольфу о поручении кардинала де Ришелье — о письме для воинственного шведского властителя.
— Ну что ж, господин посол, — сказал король Арману-Луи, — извольте следовать за мной. Я направляюсь в Эльфснаб на смотр пехотного корпуса, набранного там. Вы будете меня туда сопровождать и подарите мне три приятных дня.
От этих нескольких слов короля Жана де Верта прямо-таки затрясло, но он не пропустил ничего. План, на который он решился, а вернее партия, которую он решил сыграть, зависела от ответа г-на де ла Герш.
Арману-Луи хотелось бы теперь помчаться к Адриен, броситься к её ногам, сказать ей, что любит её, что будет любить всегда. Но разве мог он отказаться поехать в Эльфснаб по просьбе короля, только что спасшего его?
— Сир! Я в распоряжении Вашего величества, — сказал он, подавив тяжелый вздох.
Удовлетворением и радостью наполнилась грудь Жана де Верта. Заметив г-на де Парделана, затерявшегося в толпе, он инстинктивно поддался неожиданной идее, только что пришедшей ему в голову.
«Смелей за дело, и мадемуазель де Сувини будет моей!» — подумал он.
И поспешая за г-ном де Парделаном, — в то время как королевский кортеж вместе с г-ном де ла Герш удалялся, — Жан де Верт взял маркиза за руку.
— Ах, господин де Парделан, как я счастлив! — воскликнул он. — Я встречался с королем, я говорил с ним.
— Вы?! — удивился г-н де Парделан.
— Я поклялся мадемуазель де Сувини сделать все, чтобы спасти господина де ла Герш, и я добился этого! Обнимите же меня!
Густав-Адольф ещё не доехал до городских ворот Карлскроны, как Жан де Верт предстал перед Адриен. При его появлении она поднялась, точно призрак, боясь расспрашивать его и не осмеливаясь даже заговорить.
— Успокойтесь, сударыня! — сказал он. — Господин де ла Герш жив и будет жить.
Как сразу же засияло лицо Адриен! Только что она казалась умирающей, и вдруг жизнь снова вернула ей силы и радость. Она обо всем забыла. Теперь перед её глазами был только Арман-Луи — тот самый Арман-Луи, который любил её, вырван из рук палача!
Но слова Жана де Верта вернули её к реальности:
— Я сдержал свое обещание, — сказал он. — Я встретился с королем и просил спасти жизнь тому, кого собиралось сразить правосудие. Теперь вы должны сдержать данное мне слово…
Смертельная бледность снова пошла по лицу м-ль де Сувини. Неумолимая реальность обнажилась перед ней. Адриен поняла, что не испытывает никаких чувств к Жану де Верту и что она вовсе не ждала его. И если ей не удалось охладить его пыл свои безразличием, значит, это слепая страсть.
— Сударь, я дала слово, я сдержу его! — сказала она. Прилив гордости наполнил грудь Жана де Верта. Но и этого ему было мало.
— Сударыня, послу Его величества императора Фердинанда нечего больше делать в Швеции. Через двадцать четыре часа я уезжаю. Мне бы не хотелось ехать одному…
Адриен стояла в нерешительности.
— Дайте мне два дня, сударь, и я буду готова. Один день — чтобы попрощаться с этой семьей, где меня приняли как родную, и ещё один день — на то чтобы выполнить клятву.
Настойчивость могла все испортить, тем более, что все равно г-н де ла Герш должен был отсутствовать три дня, а двадцати четырех часов из них ему будет вполне достаточно, чтобы покинуть Швецию.
— Два дня ваши, сударыня, — сказал он.
Наконец он мог сосчитать часы, отделявшие его от триумфа! Какая месть, какой реванш! Как он накажет Армана-Луи этим предпочтением, которое женщина отдала ему и, следовательно, презрением Адриен к графу!
Жан де Верт был из породы отчаянных авантюристов, требующих от женщин такой же любви, какую эти женщины им внушили. Военный, мечтавший командовать армиями, заседать в государственных советах, надеющийся подняться до того наивысшего ранга, в каком фельдмаршал Валленштейн блистал, не зная себе равных, — и вдруг так влюбился! Не изменил ли он своей мечте?.. До сих пор он свободно шел по жизни, он теперь он чувствовал вокруг себя как будто некую цепь, невидимые кольца которой были прикованы к глубинам его сердца.
— О! Я разорву ее! — говорил он себе иногда.
Но никакими силами он не мог разорвать эту цепь, более крепкую, чем его воля.
Взвалив на себя это бремя и рыча как полу-укрощенный медведь, Жан де Верт все более удалялся от своей цели, по крайней мере утешаясь тем, что в этой дуэли с г-ном де ла Герш, где его гордость была задета, победа, кажется, досталась ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72