Я развернул жеребца, отдал ему повод и гнедой жадно начал пить. Камень цвета песка мокро блеснул, но быстро скрылся под водой, когда источник снова наполнил бассейн. Я позволил жеребцу осушить его наполовину, потом отвел в сторону.Дел, все еще сидевшая на чалом, нахмурилась, увидев, что я начал развязывать узлы сумок и ослаблять подпруги.– Ты же не собираешься здесь задерживаться…– Скоро стемнеет.– Но мы у всех на виду… Может было бы лучше поехать куда-нибудь в другое место? Где можно спрятаться?– Может было бы лучше, – согласился я, – но вот только вода ЗДЕСЬ. Ты знаешь не хуже меня, что на Юге мимо воды не проходят.– Нет, но мы можем наполнить фляги, остудить лошадей и ехать дальше.– Ехать куда? – я бросил сумы на землю. – До следующего источника день езды. Глупо уезжать отсюда на ночь глядя. Луны сегодня не будет… Ты согласишься рискнуть потеряться в темноте?Дел вздохнула, рассеянно сражаясь с чалым поводом. Мерин фыркнул, брызгая слюной.– Кажется однажды ты мне говорил, что знаешь Юг как линии своей руки.– Говорил. Знаю лучше чем многие. Но это не значит, что я должен вести себя как дурак, – я расстегнул подпруги, снял седло и влажный потник, бросил их на сумы. Спина жеребца была мокрой и взъерошенной. – Мы давно не были на Юге, баска. Наверняка с тех пор по пустыне пронеслось не меньше двадцати песчаных бурь. Все изменилось. И чтобы понять, что изменилось и где мы, мне нужно видеть.– Я это понимаю, – терпеливо согласилась она. – Но если мы задержимся, нас будет легче найти.Я показал на источник.– Видишь те каракули? Они защищают не только воду. Здесь в неприкосновенности все путешественники пустыни.– Даже путешественники, обвиняемые в убийстве мессии? – заинтересовалась она.Я оскалил зубы.– Да.Вообще-то я этого не знал, но спорить не хотелось.Дел не унималась.– И люди с уважением отнесутся к этому закону?– Все зависит от того, кто нас разоблачит, – я пошатнулся и расставил ноги пошире, когда жеребец прижал голову к моей руке и начал тереть зудящую от жары и пыли шкуру. – Племена всегда уважали перемирие путников. Они кочевники, баска… места вроде этого много значат для них. Это племена придумали вырезать символы на камнях, обещая защиту воде и путешественникам. Вряд ли они нарушат обычай даже если найдут нас, а в этом я тоже сомневаюсь.– А если приедет кто-то другой? Кто не уважает обычаи?Жеребец потерся сильнее и чуть не свалил меня. Я отпихнул назойливую голову.– Значит придется с ними разбираться. Рано или поздно. Сегодня вечером или завтра утром, – я прищурился и посмотрел на нее. – Тебе не кажется, что пора дать лошади напиться? Она тянет повод с того момента как мы сюда приехали.Так оно и было. Чалый, чувствуя запах воды, пританцовывал от нетерпения и хлестал хвостом, пытаясь добраться до бассейна, но Дел держала его на коротком поводе, не позволяя опустить голову.После моих слов Дел сморщилась, вынула ноги из стремян и соскочила с мерина. Как и я за несколько минут до этого, она подвела лошадь к бассейну и чалый припал к воде. Несколько секунд Дел стояла неподвижно, нахмурив светлые брови в слабом раздражении, потом выражение ее лица изменилось. Дел оттащила чалого от бассейна – нельзя позволять лошади пить очень много сразу – и начала расседлывать его. Работа отвлекла ее, и морщины на лбу разгладились. Дел снова стала молодой.И восхитительно великолепной той смертоносной острой красотой, которая так похожа на только что отточенный клинок меча.Обычно на время наших остановок я снимал с жеребца уздечку и, стреноженного, оставлял его в одном недоуздке. Теперь это было рискованно. В любой момент могла появиться погоня и нам пришлось бы тут же садиться на лошадей и уезжать, а седлая стреноженную лошадь без уздечки мы рисковали потерять весь драгоценный запас времени. Так что уздечку я снимать не стал. Я просто придавил повод камнем, хотя жеребец и сам не собирался никуда уходить. Рожденный и выросший в пустыне, он понимал, что нельзя променять воду на неизвестность.Я повесил седло и потник на каменную стену сушиться, а сам занялся одеялами, флягами и сумками. В общем, я чувствовал себя довольно бодро. Молот в голове совсем затих, хотя небольшое неприятное ощущение осталось, и желудок уже не возмущался. Я снова стал человеком и наконец-то послал Дел свою обычную ухмылку.Дел покосилась на меня и занялась мерином. Как и я, она придавила повод камнем и освободила мокрую спину от седла и вещей. Чалый был неплохой лошадью, хотя и высокой, но это на мой взгляд. Я привык к моему коротконогому, крепенькому жеребцу, и не променял бы его на большого, мохнатого Северного мерина, у которого под шкурой было слишком много жира. Конечно на Севере лишний слой жира и густая шкура согревали в морозы, но в пустыне чалый, конечно, начал линять. Дел, сморщившись, вырвала несколько клоков влажной шерсти и пустила их лететь по воздуху.Закончив с чалым, Дел повернулась ко мне.– Значит мы остаемся здесь на ночь.Я задумчиво осмотрел ее.– Я думал, с этим вопросом мы уже разобрались.Она решительно кивнула, потом повернулась ко мне спиной и прошествовала по траве, песку и камням в сторону Севера. Отойдя на несколько шагов, она вынула из ножен меч.– Только не снова, – простонал я.Дел подняла меч над головой, положив рукоять и клинок на раскрытые ладони, и запела. Песня была тихая и нежная, но полная силы и достоинства. Она так легко отзывалась на призыв и совершала то, для чего и была создана. Жемчужно-розовое сияние, слепящая белая вспышка, глубокая голубизна зимней бури. Они скользили по клинку, а потом срывались с него как дыхание баньши, умывая руки Дел.Я не видел ее лица, только выгнутую спину под бурнусом, волосы, стекающие с плеч, но и этого было достаточно. Глубоко изнутри меня, болезненно, поднимались чувства, в которых я не мог разобраться. Не обычное желание, к нему я уже привык, не поклонение, потому что Дел не была совершенством, а все, что есть между ними. Хорошее и плохое, черное и белое, мужское и женское. Две половины создают целое. Дел была моей второй половиной.Она долго пела. Потом опустила меч, прорезав дыхание мороза, и воткнула меч в землю.Я вздохнул.– И это тоже.Другая мягкая, нежная песня. Дел, конечно, предпочла бы, чтобы я ее не слышал, а может ей было все равно. Она нарочно выдавала свои чувства. Я понял, что этот маленький ритуал, такой бесконечно Северный, был предназначен для меня так же как и для богов, к которым она обращалась.Внезапно я чуть не расхохотался. Если я действительно был джихади, она могла бы помолиться и мне. По крайней мере я был Южанином.И тут же из темноты выкралось сомнение, чтобы напасть на меня при дневном свете. Гнетущее, неразрешимое сомнение, древнее по своей сути, но одевшее теперь новые, модные одежды.Был ли я Южанином? Или кем-то совсем другим?Я дернул плечом, хмурясь и пытаясь отогнать его. Для сомнения места не было, я должен был защититься от него. Я наконец-то вернулся домой, после стольких месяцев вдали: теплый, здоровый и довольный жизнью, я снова чувствовал себя уютно. Знакомо.Дома.Дел пела свою Северную песню, уверенная в своем наследстве, родне, обычаях. У меня всего этого не было.Я раздраженно нахмурился. Аиды, ну что за ерунда лезет в голову? Я был дома, как бы странно это ни звучало. Ну то есть, даже если я не был совсем Южанином, я родился здесь. Вырос здесь.Был рабом.Дел вырвала клинок из земли и повернулась ко мне. Лицо у нее было спокойным и непроницаемым, скрывая мысли и чувства.Я тоже постарался ничего не выдать.– Теперь лучше? – спросил я.Она ссутулила одно плечо.– Им решать. Если они захотят предложить защиту, мы будем под двойным благословением.– Под двойным?Дел коротко махнула рукой на окаймленный камнями бассейн.– Южных богов и Северных богов. Можно ведь попросить благословения и тех и других.Я умудрился ухмыльнутся.– Наверное можно. Значит двойное благословение, да? – я поднял ножны и вынул собственный меч. – Ну ты знаешь, что в пении я не мастер, но думаю, что смо… аиды!– Что? – встревожилась Дел.С чувством отвращения я изучал порез на правой руке.– Так, ерунда… царапина, – я нахмурился, обсасывая неглубокий, но болезненный порез на перепонке между большим пальцем и указательным. – А жжет как в аидах, – я оторвался от пореза и осмотрел его. – Ладно, это слишком далеко от сердца, чтобы быть смертельным.Дел, успокоившись, села на свое одеяло, разложенное рядом с моим.– Стареешь и становишься небрежным.Я нахмурился, но она, сама невинность, уже занялась чисткой меча, покрытого пылью и липким соком травы.Мне бы следовало заняться тем же самым. Я вытащил из сумы масло, точильный камень, ткань. Такая забота необходима, если вы хотите иметь чистую, сильную сталь. Я даже не считал это привычной работой. Люди ведь не считают дыхание работой: дышат не задумываясь.Скрестив ноги, я положил меч на бедра. Под солнечными лучами сиял весь клинок, кроме потемневшего кончика. Чернота, пачкавшая прекрасную сталь, забралась почти на ширину ладони. Уже по привычке я тихо выругался. Когда-то клинок был чистым, нежным и новым, и сиял серебром. Но обстоятельства – и волшебник – замыслили все изменить. Замыслили изменить меня.– Трижды проклятое отродье! – прошептал я. – Почему ты влез в МОЙ меч?Этот вопрос я задавал уже неоднократно. Никто не потрудился ответить.Я сжал пальцы на рукояти. Я чувствовал тепло, приветствие, интерес: меч был яватмой, благословенной Северными богами, потому что я побеспокоился попросить их об этом. Он был «создан» Северным способом рожденным на юге танцором меча, которому такой меч не был нужен. Я неправильно напоил его кровью, убив снежного льва вместо человека; позже, узнав про него достаточно, чтобы суметь навлечь на себя беду, я повторно напоил его в Чоса Деи, волшебнике из легенды, который оказался слишком реальным. Повторно напоив меч, я наконец-то призвал его и он стал живым и магическим – по мнению Северян – только жизнь и магия в нем были извращенными, потому что в яватме поселился Чоса Деи.Тот факт, что сделал я это находясь в безвыходном положении, ничего не менял. Моя яватма, Самиэль, приютила душу волшебника.Душу злого волшебника.– Расскажи мне еще раз, – попросила Дел.Я растерянно уставился на нее.– Что?– Расскажи мне еще раз. О Джамайле. Как он говорил.Нахмурившись, я уставился на запятнанную сталь.– Говорил и все. Толпа разошлась, оставив его в центре, и я услышал его. Он пророчествовал. Ведь он Оракул – или по крайней мере все это утверждали, – я пожал плечами. – Вообще-то все сходится. Ходили слухи, что Оракул не женщина и не мужчина… Ты помнишь старика в Ясаа-Ден? Он говорил что-то насчет… – я нахмурился, пытаясь вспомнить, – «он не мужчина и не женщина», – я кивнул. – Точно, так он и сказал.– И ты веришь, что он имел в виду Джамайла? – обеспокоенно спросила Дел.– Я не знаю, что он имел в виду. Я знаю только, что Джамайл появился во время танца мечей и показал на меня как на джихади. ПОСЛЕ того, как он говорил.– Но у него вырезан язык, Тигр! Это сделал Аладар, помнишь? – лицо Дел было бледным и напряженным, слова с шипением вырывались из горла. – Он сделал его немым и кастрировал…– И может быть сделал его Оракулом, – я пожал плечами, вытирая мягкой тканью всю длину клинка. – Я не знаю, баска. На все эти вопросы у меня нет ответов. Точно я могу тебе сказать только одно: он показал на меня.– Джихади, – тихо сказала она. Простое слово потерялось в неразберихе эмоций: неверие, растерянность, разочарование. И полная путаница, такая же как у меня.– Я не знаю, – повторил я. – Я не могу все это объяснить. И кроме того, я не знаю, зачем все это нужно. Ну то есть я хочу сказать, что сейчас все хотят убить меня, а не поклоняться мне. Вряд ли так полагается обращаться с мессией.Дел вздохнула и убрала свой меч в ножны.– Я хотела бы… – голос сорвался и она начала снова. – Хотела бы поговорить с ним. Увидеть его. Я хочу узнать правду.– Нам нужно было уезжать, баска. Иначе они бы убили нас.– Я знаю, – она посмотрела в сторону Севера. – Я просто хотела… – неуверенность в голосе пропала. – Пыль.Аиды. Она не ошиблась.Я начал подниматься на ноги, а Дел вынула из ножен меч.– Можно удирать, – предложил я. – Лошади отдохнули.– Я тоже, – сказала Дел, вставая в позицию. Она не собиралась садиться на лошадь.Два шага, и я был рядом с ней.– После этого я бы не отказался от ужина.Дел пожала плечами.– Твоя очередь готовить.– Моя!– Я готовила завтрак.– Ту бурду, которую мы ели, нельзя было назвать завтраком.– А это имеет значение? Желудки мы набили.Ничего она не забывает.И знает, когда об этом сообщить. 4 Пыль, окрашенная в оранжевый цвет закатом, превратилась в одного всадника. Человека с густыми, светло-рыжими волосами и большими рыжими усами, свисающими ниже подбородка. Он был еще слишком далеко, чтобы можно было разглядеть цвет его глаз, но я уже знал, какие они: синие. Я даже знал имя всадника: Рашад, житель Границы, наполовину Северянин, наполовину Южанин, который вел такую же жизнь, как и я.Ярко-синий бурнус развевался за его спиной, когда он галопом подлетал к оазису. Я увидел большие белые зубы, оскаленные в ухмылке, наполовину скрытой усами, и руку, поднятую в дружеском приветствии. Он остановил гнедую лошадь перед нами так резко, что в воздух взлетели стебли травы, пыль и песок, и многочисленные фляги у его седла застучали. Над левым плечом приподнималась рукоять меча, скрытого в Южной перевязи.Снова оскал: для Дел. На загорелом лице сверкнули голубые глаза.– Аиды, ты точно женщина, созданная для такого мужчины как я! Я видел, как ты танцевала с Аджани… – Рашад весело расхохотался, кидая лукавые взгляды в моем направлении. – Нет, Песчаный Тигр, не стоит показывать когти – пока еще. Я не краду женщин у друзей.Я ухмыльнулся.– Можно подумать ты смог бы.– Смог бы – и крал. Только не у друзей.Он намекающе выгнул рыжеватые брови и одарил Дел наглым взглядом.– Что скажешь, баска? Когда устанешь от Песчаного Тигра, поедешь со мной?Я вспомнил, что по какой-то странной причине развязные манеры Рашада не обижали и не раздражали Дел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46