Приятно было чувствовать прикосновение прохладной стали к Южной (Южной ли?) коже, слишком светлой для Южан, и слишком темной для Северян.Что-то среднее. Ни то, ни другое. Что-то, вернее кто-то, отличающийся от всего привычного. Созданный чужой песней и не умевший слушать.Я положил ладонь на клинок, закрыл глаза, чтобы забыть о наступающем дне. Чтобы забыть обо всем кроме того, что скрывалось во мне и заставляло измученное тело дрожать.И снова вопрос: Что происх…Я не дал ему закончить.Открылся внутренний глаз. Он Видел многое.Переделает ли он меня? Вряд ли. Или я так нужен ему?Клинок потеплел под моими ладонями.Глаза открылись. Шатаясь, я поднялся, уронил меч, сделал два шага к периметру круга и упал на колени.Желудок выворачивался, но он был пуст.Я задохнулся, закашлялся. Посмотрел как по коже стекают капли пота.Аиды, что я…Ноги внезапно ослабли и я упал лицом в песок, из последних сил заставляя себя дышать.Беспомощно сжимая пальцы, которые лишились почерневших ногтей. И теперь обрели новые.Толчок, который пригнал меня сюда, остался только в воспоминаниях. Внутренний глаз закрылся.Я перекатился на спину, согнув руки и ноги, заполнил легкие воздухом, уставился вверх, в небо, где первые лучи солнца поглощали звезды. Жеребец, обеспокоенный близостью силы, которую он не понимал и не мог понять, переступил и тревожно заржал.Он ненавидит магию не меньше меня.Но он никогда не узнает, что она испытывает, пытаясь вырваться из темноты к свету дня, чтобы получить душу. Он никогда не узнает насколько она могущественна и каково чувствовать ее в себе.Он не знает того, что знаю я; и это незнание благословение.Я смотрел в небо и смеялся, потому что смеяться лучше чем плакать.Аиды, какой же я дурак.Аиды, как же мне страшно.
Ослов успели запрячь в фургоны, акетни готовы были отправляться в путь. Дел сидела на своей гнедой кобыле. Лицо у нее было бледное и взволнованное.Я остановился, соскользнул с жеребца, наклонился, чтобы подобрать свои вещи, и быстро оседлал гнедого. Торопливо сделав глоток из фляги, я вскочил в седло. Единения с лошадью уже не было – мешали седло и потник.– Поехали, – объявил я.Мехмет, управлявший первым фургоном, закричал на осла, потом поднял с колен кнут и ударил по жесткому крупу. Осел шагнул вперед, зазвенели украшения упряжи, фургон пришел в движение. За Мехметом последовали остальные.Почувствовав приближение гнедой кобылы, я сжал бока жеребца, заставляя его двигаться, но Дел упрямо перегородила нам дорогу. Я выругался, затянул повод и отпихнул голову жеребца в сторону, пока он не успел укусить Дел или полезть на кобылу.– Что, в аиды…– Где ты был? – резко спросила она, прерывая мой поток ругательств.– Там, – я решил, что с нее и этого хватит.– И что ты там делал?– Что хотел, – отрезал я. – Аиды, баска, сколько раз ты уезжала подальше от меня, чтобы спеть свои песни?Дел засомневалась, но не успокоилась.– Ты уезжал, чтобы спеть?– А тебе не все равно?– Ты взял это, – «это» было моим мечом.– А ты обычно берешь это, – «это» было ее мечом.Снова сомнения. Она совсем помрачнела и сжала губы.– Прости, – тихо сказала она и повернула кобылу к фургонам.Я поехал следом. Чувствуя себя виноватым.
До Кууми можно было добраться за день с половиной. С фургонами за два. На закате второго дня на горизонте появились контуры серого поселения и Мехмет подозвал меня.– Нам нужно заплатить дань у ворот.Я кивнул.Темное лицо Мехмета помрачнело.– Но у нас забрали все деньги.Ну да. Забрали.– Хочешь, чтобы я нашел их? Вернул деньги? – я замолчал, заметив его растерянность. – Возможно ваши проводники здесь. Кууми единственное крупное поселение в этой округе, только здесь можно купить еду, выпивку, женщин… Больше им идти некуда, тем более с набитым кошельком.Мехмет обернулся на последний фургон за которым ехала Дел. Фургон хустафы. Немного помучившись, Мехмет все же решился.– Нет, – вздохнул он. – Мы не будем нанимать танцора меча, чтобы он исправлял наши ошибки. От этого мы не станем лучше.– Но это ВАШИ деньги.Он пожал плечами.– Пусть они оставят их себе. Мы заработаем еще, как только в городе узнают, что с нами Бросающий песок.Я вздрогнул, но заставил себя успокоиться.– А если они снова украдут ваши деньги?– Хустафа бросил их будущее.Желудок сжался.– Он же не… – я испугался возможного ответа и решил не продолжать, но не выдержал. – Я хотел спросить, он ведь сам не может, а? Создавать узоры по своему желанию?Мехмет нахмурился.– Ты спрашиваешь, может ли он сам создавать будущее? Изменять его, чтобы отомстить или облегчить кому-то жизнь?– Если он считает, что это необходимо.Он перестал хмуриться и слабо улыбнулся.– Ты сам бросил свое будущее в песке прошлой ночью. Хустафа бросает возможности.– Я бросил… – я оглянулся на последний фургон. – Ты хочешь сказать, что вся эта долгая подготовка…– Ритуал. Без ритуала нельзя.Я отмахнулся.– Ну да, ритуал… Мехмет, зачем он нужен, если только я за все отвечаю? Зачем вся эта священная секретность?– Он святой, – просто сказал Мехмет. – Все святые разные. Хустафа – провидец, отец акетни, который готовится к встрече джихади.Я заставил себя не думать о джихади, хотя теперь эта история более чем когда-либо казалась мне глупостью. Меня беспокоил хустафа.– Он волшебник, – продолжил я. – Рядом с ним всегда чувствуется запах магии, он просто притворяется предсказателем.Взгляд Мехмета остановился на рукояти меча, поднимавшейся над моим левым плечом.– Все люди обладающие силой сильны: называть их можно по-разному.Довольно неопределенное объяснение, подумал я. На Мехмета это не похоже. И мне вдруг пришло в голову, что будущее вчера могло открыться не только мне. Дел говорила, что ничего не видела, но она не знала чего ждать. Для акетни ритуал был привычным, могли ли и они расшифровать узоры?– Ты пытаешься мне что-то объяснить, Мехмет? Что-то обо мне?Южанин улыбнулся.– У человека с ножом есть сила. У человека с мечом есть сила. А у человека с ножом и мечом силы еще больше.– Я не говорю о ножах и мечах.– Хустафа тоже.Я скрипнул зубами.– Я не это… – но я скривился не закончив. – Аиды, с меня достаточно… – я обогнал караван, первым подъехал к воротам Кууми и заплатил дань акетни. Только это и нужно было Мехмету.А я хотел большего.Я должен был узнать, как избежать тройственного будущего.Потому что оно могло стать правдой.Тройственное будущее: может случиться, вряд ли случится, теперь уже не случится.Мне выбирать. 24 Мы с Дел молча сдерживали лошадей у ворот пока пыль от фургонов акетни не улеглась. Под яркими солнечными лучами серая глина домов приобрела тошнотворный тускло-медный оттенок.– Почему ты решил вернуться? – спросила она.– Почему я решил вернуться? – я нахмурился. – Мне почему-то казалось, что я помогал акетни. И, кстати, именно ты предложила разыскать их.Мой сарказм не подействовал.– Ты мог бы остановиться как только Кууми появилось на горизонте. Что заставило тебя приехать сюда?Я выгнул брови.– Такая мелочь как вода.Дел выразительно пожала одним плечом, отметая мой несостоятельный аргумент.– Ты мог бы попросить Мехмета вынести нам фляги.– Мог, – согласился я. – Но зачем это делать? Раз мы так близко от поселения, лучше провести еще одну ночь под крышей.Дел не сводила с меня глаз.– Ты говорил, что опасаешься танцоров мечей и борджуни. Что, может случиться, они уже добрались до Кууми и схватят нас здесь.– Может случиться, вряд ли случится… – я замолчал, пытаясь унять дрожь, вызванную внезапно возникшими знакомыми словами. – Ладно, баска, поехали. Мы можем сами о себе позаботиться.Пока мы добирались до кантины Акбара, солнце опустилось за горизонт. Сияние тонкого полумесяца не затмевало свет звезд и они блестели как кристаллы Пенджи на ровной площадке Бросающего песок.Представив себя со стороны – угрюмого, нервного, брюзжащего – я завернул жеребца прямо на конюшню и поставил его в одну из крошечных отгороженных щелей под названием стойло. Дел мудро отвела кобылу в другой конец захудалой конюшни Акбара и сняла с нее упряжь и сумки. Медные украшения уздечки зазвенели и Дел тихо заговорила с кобылой на Высокогорном.Язык этот мне давался с трудом, хотя за время нашего путешествия я сумел овладеть им достаточно, чтобы говорить и понимать сказанное. Я слушал Дел и чувствовал, что сейчас в ее речи важны были не слова, а интонации. Дел что-то беспокоило.Пока она общалась с кобылой, я занялся жеребцом. Засыпал ему корм, дал воды и встретился с ней у выхода. Оба мы несли сумки и фляги.– Есть хочешь? – поинтересовался я, стремясь разрядить атмосферу.Дел покачала головой.– Значит пить.Дел только дернула плечом.– Может вымыться, утром?Хитрый изгиб Северного рта, по которому ничего не поймешь.У меня кончилось терпение.– Тогда ЧТО ты хочешь?В полумраке голубые глаза стали совсем светлыми.– Освободить ЭТО.Снова «это». Мой меч.– Аиды, баска, ты слишком много о нем думаешь. Мне самому надоело ждать и я с большим удовольствием покончил бы с ним здесь, чем тянуть до Джулы, но выбора мне, кажется, никто не предлагает, – я прошел мимо нее и вышел из конюшни. – Давай избавимся от этих шмоток. Мне нужна еда и чашка акиви.Дел вздохнула и пошла за мной.– Что ж, по крайней мере в этом ты не изменился.Мы быстро избавились от груза, купив себе постель, и вернулись в общую комнату, полную клиентов. Дым хувы спиралями поднимался к потолку, от разлитого вина пол был липким, отекавшие свечи разливали тошнотворный свет. В комнате пахло молодым вином, кислой едой, стареющими шлюхами и немытыми, потными телами.Обычный набор запахов для кантины.Заставляющий пожалеть, что у человека есть нос.Дел что-то тихо пробормотала. Я показал на небольшой покосившийся стол в углу комнаты, пробрался через человеческий стадный двор, зацепил ногой табуретку и подтащил ее к себе.– Акиви! – закричал я пухлой служанке, нагруженной чашками и кувшинами. – И две миски тушеного мяса с сыром!Дел застыла у стола, молча осматривая кантину. Она старалась ничем не выдать своего отвращения, но я его сразу почувствовал.– Садись, – бросил я. – Ты ожидала чего-то лучшего?Дел обернулась. Она долго изучала меня, потом опустилась на табуретку. Стол стоял в углу, в стороне от толпы; место, которое я оставил Дел должно было защищать ее со спины и боков. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы самому не занять такую выгодную позицию, но Дел предпочла не заметить это.Служанка принесла все, что я заказал. Кувшин акиви, две чашки, две миски, над которыми поднимался пар, и ложки. Я открыл рот, чтобы попросить воды, заранее считая монеты, но Дел меня опередила.– Я буду пить акиви.Сам не знаю, как мне удалось справиться с собой и не застыть перед ней с открытым ртом.– Это крепкая штучка, баска.– Совершенно с тобой согласна, – она потянулась за кувшином и наполнила до краев обе чашки. Едкий аромат был таким густым, что я готов был на пари разрезать его пополам мечом.Я сунул служанке лишнюю монету и жестом отослал ее. Я никак не мог понять, что происходит с Дел.– Слушай, баска, я знаю, я неоднократно говорил тебе, что ты не имеешь права упрекать меня за излишнюю любовь к неизвестному тебе напитку, но…– Ты прав, – спокойно согласилась она и поднесла чашку ко рту.– Ты не обязана делать это, баска!– Пей свое, – с прохладцей посоветовала она и сделала приличный глоток.В детстве я не получил утонченного воспитания; я расхохотался ей в лицо.– Боги, Дел… посмотрела бы ты на себя со стороны!Она умудрилась проглотить все, что взяла в рот, сохранив достоинство. Потом сделала другой глоток.– Баска… хватит! Не надо мне ничего доказывать.Голубые глаза смотрели на меня. Этот глоток дался ей лучше, лицо почти не скривилось.– Нельзя судить мужчину не испробовав на себе его пороки.Я прищурился.– А это ты от кого слышала?– От моего ан-кайдина в Стаал-Уста.Я ухмыльнулся.– В этом все Северяне – сплошная напыщенность и пустые слова.– А чему учил тебя твой шодо?– Мой шодо учил меня семи уровням работы с мечом. Больше ни на что времени не оставалось.– А-а, – третий глоток. – В этом все Южане – сплошной пот и благоухающие задницы.Всегда на середине глотка… Я подавился, разбрызгал акиви, вытер лицо.– А ЭТО что должно означать?Дел немного подумала.– То, что ты делаешь во сне после того, как съешь слишком много сыра.– После… а-а, – я нахмурился. – Слушай, тебе не кажется, что есть темы поприятнее.Дел сладко улыбнулась и выпила еще акиви.– Поосторожнее, – забеспокоился я. – Я рассказывал тебе, что со мной случилось. После первой чашки этой штуки меня унесли в кровать.Она вытащила косу из-под бурнуса и томно перекинула ее через плечо.– Кое-что у меня получается лучше, чем у тебя. Может и в этом я тебя обгоню?– В умении пить? Сомневаюсь. У меня многолетняя практика, и кроме того, я мужчина.– Так вот в чем дело, – Дел кивнула и сделала еще глоток. – Значит пить больше чем другой заставляет мужчину его гордость.Я вспомнил о привычных для кантин спорах кто больше выпьет. Женщины в таких соревнованиях не участвовали, разве что в качестве награды победителю.Тепло разлилось у меня в животе, поднялось до шеи, щеки покраснели. Дел, заметив это, улыбнулась. Мою реакцию можно было принять за ответ.Что сделало меня более обидчивым.– Мужчины во многом превосходят женщин. А некоторые мужчины в чем-то превосходят других мужчин, и ничего страшного в этом нет. Никакого отношения к гордости это не имеет. И нет ничего плохого в выяснении кто же лучше.– Упившись, мужчина может самоутвердиться.– В некоторых случаях да, – признал я. Я помнил много таких случаев.– Или показав, что он может дальше отлить?– А это ты откуда знаешь?– У меня было много братьев.Я хмыкнул.– Я не делаю из этого привычки. Но не отрицаю, что такое случается.– А как насчет женщин?– Что?– Ты соревновался за женщин?Я нахмурился.– К чему все это? Ты из-за чего-то злишься на меня? Что ЕЩЕ я сделал?Дел улыбнулась и сделала глоток.– Я просто пытаюсь понять, что делает мужчину мужчиной.Я выругался.– Мужчина может не только отливать на дальность, пить и гоняться за шлюхами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46